Я кладу трубку.
Все это происходит в четверг, 12 мая, в середине дня. Вот уже тридцать четыре часа, как я высадился здесь, срочно вызванный, чтобы пролить свет на таинственное исчезновение малышки Дакоста, а пока еще ничего существенного не сделал, не считая того, что схлопотал пару затрещин, обласкал взглядом бедра загадочной блондинки и обнаружил одну повешенную и полураздетую брюнетку с сомнительными связями. Что касается последней, местная газетенка хранит на сей счет полное молчание. Она, должно быть, по-прежнему висит вполне вертикально и одиноко в окружении роя мух. Кстати о мухах. Лично я не намерен оповещать о них полицейских до тех пор, пока не повидаюсь с приятелями Аньес, краткий список которых мне предоставил Дорвиль (Соланж Бакан, Серж Эстараш, Роже Мург), а также с дирекцией ее школы. Вывод: вроде бы настало время заняться всеми этими персонажами.
Усаживаясь в «доф», я соображаю, что не грех еще заняться той пресловутой ассигнацией достоинством в десять тысяч старых франков, которую у меня так быстро стащили. Конверт, в котором ее прислали, был отправлен из Сен-Жан-де-Жаку, но я раздумываю, стоит ли эта дыра того, чтобы туда смотаться.
Внезапно по спине у меня пробежал ледяной озноб. Тот тип, что спер мою банкноту, конечно же, не Брюера, несмотря на фингал, упомянутый Жераром. Этот тип узнал из моей записной книжки телефоны Лоры и Дорвиля и должен был также ознакомиться со списком приятелей Аньес. Чтобы с ними связаться, мне не нужно исчислять расстояние километрами. Отсюда… Ну и хорош же я со всеми своими медицинскими познаниями! Почему я сказал перед трупом Кристин Крузэ, что смерть наступила несколько дней тому назад? Разве я это знаю? А если предположить, что это мой обидчик отбил у нее вкус к жизни, после того как узнал, что у меня есть ее адрес? А почему бы ему не продолжить свое «турне»? Сказать, что эта мысль мне не нравится,– значит ничего не сказать. Я пришпориваю «доф».
Я зря портил себе кровь. К тому моменту, когда я отыскал Соланж Бакан, одноклассницу и подругу детства Аньес, на девятом этаже впечатляющего бетонного блока в Ситэ-де-ла-Сурс, ей еще никто не наносил визита, не считая Дорвиля, зашедшего несколько дней тому назад. Она жива и здорова, что снимает с моей души камень. Мне не следовало бы так драматизировать события; это вредно для здоровья. В присутствии ее матери я объясняю, что я – приятель Дакоста и пришел по его поручению, что он беспокоится; ведь – что уж тут скрывать – Аньес собрала чемодан. Спрашиваю, не ответит ли она на несколько моих вопросов… Она, собственно, ничего не знает. Последний раз они с Аньес виделись во вторник, 3-го числа, у выхода из Севинье, в семнадцать часов. Что касается ее, Соланж, то она тотчас же направилась прямо домой, так как она, Соланж,– серьезная девушка. А Аньес, выходит, нет? Ну, то есть… кажется, она отправлялась прошвырнуться с целой оравой мальчишек, не имевших никакого отношения к школе. Чувствую, в качестве подруги детства лучше не выбирать таких, как Соланж Бакан. Не похоже, что она так уж недолюбливает Аньес, просто ей недостает воображения, чтобы придумать нечто действительно похожее на клевету, и потому она умолкает. Я прощаюсь как можно любезней. Ни разу в нашей беседе не всплыло имя Кристин Крузэ.
Серж Эстараш живет двумя домами дальше, на вершине другого куба. Он тоже проживает вместе с родителями, но когда я появляюсь, то застаю его одного. Это милейший юноша с лихорадочно блестящими глазами. Он уже идет на поправку и расхаживает в халате, слушая радио, насколько это возможно из-за помех, создаваемых орущими на нижних этажах младенцами. Я потчую его своей короткой вступительной речью и перехожу к вопросам. Вот уже скоро месяц, как он не виделся с Аньес, но все же он сообщает мне о ней немало интересного. Сам он входит в ту группу молодежи – алжирцев и французов,– которые тусуются в час принятия аперитива вокруг музыкального киоска на эспланаде. По его словам, Аньес была не слишком счастлива.
– Видите ли, месье, Аньес скорее скрытна. Не в ее обычаях откровенничать с кем-то. Но я неоднократно слышал, как она жаловалась на плачевное положение своего отца и, как следствие, на свое собственное.
– Дело в том, что дела Дакоста идут неважно.
– О! Дела г-на Дакоста…– Он многозначительно морщится.– Ну, не знаю… гм!… это, однако, не мешает Аньес появляться временами в шикарных шмотках.
– Что ты имеешь в виду? Я ознакомился с ее гардеробом. Между нами, он довольно невзрачный.
– Я так не считаю. Не могу вам точно описать все, что я на ней видел, но свои туалеты она меняет чаще, чем любая другая девчонка. Я даже как-то на ней видел такую штуковину с геометрическим рисунком…
– С геометрическим рисунком? – говорю я.– В стиле «оп-арт»?
– Да, кажется, это так называется. Желто-голубое.
Это именно тот ансамбль, который я обнаружил в шкафу у Кристин Крузэ. Я жду, что сейчас всплывет ее имя, но оно не всплывает. Серж Эстараш продолжает:
– Из хорошей ткани. Не какая-то дешевка. Я видел такую же модель в какой-то витрине. Это должно стоить что-то около шести-десяти тысяч. Еще у нее было демисезонное пальто… ну, знаете! Если г-н Дакоста может позволить Аньес такие капризы, не такой уж он нищий, как говорит или хочет, чтобы о нем говорили.
– Если только ее тряпки не оплачивает кто-то другой, а не отец. Вам не приходило это в голову?
– Вы хотите сказать, что… у нее кто-то может быть?
– А почему бы и нет?
– Ну уж тогда… лично я не знаю, кто бы это мог быть. Во всяком случае, не из нашей компании.
– Еще один вопрос. Несколько дней тому назад г-н Дорвиль заходил к вам справиться об Аньес, не так ли?
– Да. И я ему ответил, что не видел ее уже месяц, так как заболел.
– Понятно. А потом больше никто не приходил расспрашивать о ней? Вчера, например?
– Нет, никто.
– Ладно. Ну что ж, большое спасибо. Кажется, это все. Да, вот еще что… Когда вы говорите о Дакоста или просто произносите его имя, то у вас как будто имеются задние мысли. Вы с ним в чем-то не поладили?
Его лицо становится отрешенным.
– Мы с ним? С чего вы это взяли, месье? Все в порядке.
– Тем лучше, я думал… у него не было никаких неприятностей в Алжире?
Еще один поворот ключа.
– Никогда не слышал ничего подобного.
Настаивать бесполезно. Я благодарю его еще раз и ухожу.
Оказавшись за рулем своего «дофа», на раскаленном сиденье, я решаю прокатиться до Сен-Жан-де-Жаку, тем более что я на верном пути, о чем свидетельствует дорожный указатель.
Это еще одно из тех разрастающихся захолустных мест с чередой дешевых панельных домов, которые обычно строят на окраинах. Я обследую парочку бистро и почту, где демонстрирую конверт, полученный Дакоста, и несу всякий вздор, чтобы выяснить у тех, к кому я обращаюсь, не знаком ли им этот почерк. Полный провал. В табачных лавках и писчебумажных магазинах, куда я потом отправляюсь, навалом всяческих конвертов, но ни одного с отметкой «СЖДЖ». Все же кое-что я узнаю. Такого рода конверты я наверняка найду у мамаши Теналу, галантерейщицы. У мамаши Теналу есть все. К сожалению,– вот незадача! – сегодня четверг. По четвергам она закрывает лавочку, чтобы целиком посвятить себя своим внучатам, которые живут в соседней деревне. Я прекращаю дальнейшие поиски, испытывая сильные сомнения по поводу достоверности полученной информации. Уже перевалило за полдень, и на обратном пути в город я перекусываю в Селльнев, в моем родном предместье, на площади с платанами, где красуется статуя Гекаты. Следующий маршрут – школа Севинье.
М-ль Бузинь, директриса этого заведения, очень услужлива, но не может сообщить мне по поводу своей ученицы ничего существенного, не считая обычных банальностей. На мои вопросы по поводу одежды Аньес я получаю те ответы, которых ждал. Аньес всегда была одета подобающим образом. Никаких мини-юбок. Платья в стиле «оп-арт»? О! Ну что вы, месье, мы бы не позволили. Отлично. Спасибо, мадам[10].
