Послеобеденное время я провожу у дядюшки, пытаясь прийти в себя после похмелья, а также названиваю в гаражи, специализирующиеся на прокате автомобилей без шофера, пытаясь, без особого результата, навести справки об оливковой машине с откидным верхом и даме за ее рулем. Кроме того, я звоню Дорвилю, и на этот раз мне везет, я слышу его голос на другом конце провода.

– Посоветуйте Дакоста быть настороже,– говорю я.– Сегодня утром я застал какого-то типа, который из бинокля наблюдал за его домом.

– Что-что?

Готов поклясться, что ему в задницу всадили иглу. Я рассказал ему всю историю.

– Что это значит? – спрашивает он, огорошенный.– Легавый?

– Ну уж нет. Он улепетывал со всех ног. Легавый бы ждал меня, не сходя с места.

Я описываю ему приметы этого любопытного. Он ему никого не напоминает.

– Что все это значит? – повторяет он.

– Понятия не имею. Так себе, происшествие. Вроде того, что случилось этой ночью, и эпизода с блондинкой.

– Что… что… что за происшествие и какая блондинка?

Он как с неба свалился.

– Какой-то тип шарил у меня в чемодане в гостинице. Он не успел закончить свою работенку, как объявился я, после того как распрощался с вами, и заработал право быть избитым. Возможно, поэтому я могу вам показаться несколько не в форме.

– Быть избитым?

– И первоклассно. Из коматозного состояния я вышел лишь к десяти часам, когда мне позвонила г-жа Ламбер.

– Ах, да-да-да.

– А упомянутый тип тем временем обшарил мои карманы и спер ту пресловутую банкноту.

– Не может быть!

Судя по его красноречивому тону, он сильно подозревает меня в том, что я вожу его за нос. В тоне явно слышится легкая ирония.

– Почему это «не может быть»? – спрашиваю я.

– Да потому что, черт подери! Послушайте, что вы гут мелете! Что у вас стащили единственно эту банкноту или что ее забрали вместе с другими?

– Ее одну. Старина, придется вам напрячь вашу память. Должно быть, на этой бумажонке было написано больше, чем мы увидели.

Он молчит. Все это превышает его разумение. Я продолжаю:

– Что до блондинки… вообще-то я соображаю быстро, но все же мне нужно некоторое время, особенно после такой переделки. Она обольщала меня по дороге в Праду. Следила за мной, очевидно, чтобы узнать, куда я направляюсь, а потом была вынуждена меня обогнать. Она поджидала меня, предоставив мне возможность любоваться ее бедрами, которые, как я подозреваю, весьма гостеприимны. Не без удовольствия я сообщил ей, что еду навестить своего старого дядюшку; это соответствовало действительности и не влекло за собой серьезных последствий. Дальше наша беседа не пошла, но мы непременно к ней вернемся. Теперь мы уже знакомы. Это, вероятно, облегчит ее задачу.

– Черт возьми! – восклицает Дорвиль.– А… а… послушайте-ка, у вас случайно нет такой профессиональной склонности валить все в одну кучу?

– Нет. Все это взаимосвязано. Что же касается «как» и «почему», то это совсем другой вопрос.

– Конечно, конечно!… Но это… я просто слов не нахожу.

Слушая его, я обнаруживаю тот же феномен, что и с Лорой Ламбер. По телефону его алжирский акцент заметно усиливается. Это снова напоминает мне о том таинственном телефонисте. Я спрашиваю Дорвиля, не объявлялся ли он на линии.

– Таинственный телефонист? – Слово таинственный он произносит с нажимом.– Нет, что-то я не понимаю.

– Он позвонил Лоре и задавал ей какие-то идиотские вопросы. Ну, вроде меня.

– А! Так он позвонил Лоре и задавал ей какие-то идиотские вопросы? Ну, например?

– Что-то вроде опроса общественного мнения.

– Вот как! Минуточку… да, в самом деле, я имел дело с одним из таких болванов как раз сегодня. Знаете, у меня это просто из головы выскочило. Мы обменялись буквально несколькими словами, и я покончил с его глупостями. Больше он не звонил.

– Наверное, он узнал то, что хотел. Как и в случае с Лорой.

– Ну, тогда это головастый малый. И я сказал-то ему всего-навсего, что его болтовня меня не интересует.

– Лора отметила его странный акцент. Как будто бы говорит парижанин, но имититует местный говор.

– Да, возможно. Но местный или не местный акцент, если как следует пораскинуть мозгами, какое это имеет значение?

– Это может иметь значение. Ваш собеседник хотел убедиться в вашем.

– Моем? В чем моем?

– Акценте. Он хотел удостовериться, есть ли у вас с Лорой алжирский акцент. Вот я как себе это примерно мыслю: звонил вам тот самый тип, которого я застукал у себя в номере. Он ознакомился с содержимым не только моего чемодана, но и моей записной книжки, которую я оставил на ночном столике, после того как вам позвонил. Там записаны номера от А до Я. Местных номера только два, ваш и Лоры, с инициалами рядом, и ничего больше. Этот тип, который, похоже, действует очень быстро, судя по той молниеносной скорости, с которой он узнал о моем приезде в этот город, размещении в «Литтораль» и т. д., сразу же заключил, что у нас с вами общие дела, и ему захотелось выяснить кое-что. Вряд ли его интересовало, что вы за люди, если, конечно, он не задавал вам конкретных вопросов.

– Да нет, ничего такого.

– Значит, вашего голоса было достаточно для его собственных умозаключений.

– А на кой ляд ему сдалось знать, есть у нас с Лорой алжирский акцент или нет?

– Положитесь на меня. Я у него поинтересуюсь, если представится возможность.

Мы перекинулись с ним еще парой словечек, потом я повесил трубку и вернулся к дядюшке. Тот, будучи акварелистом-любителем, законно гордился своей артистической продукцией. Он не способен устоять против желания продемонстрировать ее мне. В промежутках между пейзажами они с моей тетушкой, желая проявить обходительность, предаются воспоминаниям, касающимся то одного, то другого знакомого. Моя тетушка – это сама газета во плоти, она в курсе всех событий: разводов, крещений, похорон, свадеб и банкетов.

– Взгляни-ка на эту маленькую картину,– говорит мой дядюшка.– Знаешь, что это такое?… Твой отчий дом, на улице Бассен, в Селльнев… Как-нибудь на днях надо мне встряхнуться и смотаться в Бриан, как раз по другую сторону от Селльнев, да набросать хутор Кастеле, тот самый, что охранял твой бедный дедушка, и где ты провел свои самые нежные годы.

– Тогда тебе придется поторопиться,– замечает тетушка.– Там все обветшало и вот-вот рассыплется в прах.

– Да, все это давно в запустении. Ты помнишь г-жу Кастеле, красотку Мирей? Ее называли г-жой Кастеле, и я продолжаю так ее звать, хотя это была не ее фамилия. Они с Кастеле не были расписаны. Ее девичье имя – Дюкро. Ты не забыл?

Да нет, ну как же, я прекрасно помню г-жу Кастеле, провинциальную куртизанку. Кастеле, сын винодела, разорился из-за нее в конечном итоге и исчез, подавшись в Иностранный легион или куда-то в этом роде, в лучших традициях мелодрамы. Г-жа Кастеле! Я бы сам с ней не прочь был переспать, да тогда еще не подрос и не способен был выполнять определенные функции.

– Когда мы еще жили в городе,– продолжает дядюшка,– и встречали ее, она расспрашивала нас о тебе. Она владеет бельевым магазинчиком на улице Дарано. О! Она все такая же! То есть я хочу сказать: по-прежнему в шелках и атласе. И представляешь? Кастеле вернулся!

– Да. Он завербовался в Иностранный легион.– подхватывает тетушка,– и обосновался в Алжире. Не знаю, правда, где…– Этот пробел в информации заметно огорчает ее.– Вот только, фи… во всей этой заварушке он поступил как все дружки-приятели: навострил лыжи в направлении метрополии. Высадился здесь, совсем жалкий и несчастный.

– Он вернулся,– говорит дядюшка,– и знаешь, что самое замечательное? Они с Мирей снова вместе. Какая пара! Несмотря ни на что! Кастеле не помнит зла, если только он у нее не на содержании, в качестве компенсации за те деньжата, которые он тогда на нее угрохал. Потому что, гм… его транспортное предприятие не должно приносить ему большие барыши.