Очень быстро, гораздо быстрее, чем я мог предположить, она взяла себя в руки и овладела собой.

– Извините,– сухо произнесла она.– Больше не буду. Постараюсь преодолеть свою импульсивность.

– А вы импульсивны?

– Говорят.

– Тем лучше для вас. Та, верно, совсем не такая. Во всяком случае, она умеет владеть собой, когда это нужно. Признаюсь, мне было бы больно приписать вам те качества, которые она проявила там в деле. И хотя вы живете по соседству с Бойнями, вряд ли это может повлиять до такой степени. В руках у нее была пушка, однако она не воспользовалась ею, как положено,– боялась шума. Она долбанула Демесси по кумполу, причем классно, а потом довершила начатое, всадив в него перо.

– Перо?

Пришлось объяснить ей, что такое перо, и на этот раз трагическое описание заставило ее окончательно лишиться чувств.

– Ну вот! – сказал я, когда моими стараниями она пришла в себя.– Извините, что заподозрил вас в этой резне, моя крошка. Конечно, если бы виновной были вы, это облегчило бы мою работу, потому что теперь мне придется либо все бросить… и я так никогда и не пойму смысла столь странного поведения Демесси в последнее время… а это, признаюсь, меня смущает… либо начать с нуля… если, конечно, это даст какой-то результат… Однако я рад, что вы тут ни при чем. Вы мне симпатичны.

– Но без поцелуев.

– Я этого не говорил.

– А что же вы тогда говорили? Вы сказали, что мой поцелуй вам не понравился.

– Потому что мне он показался расчетливым, своего рода попыткой нейтрализовать меня. Но независимо от того, понравился он мне или нет, мне было приятно. Понимайте это, как знаете.

– Ну и мудреный же вы человек.

– Я мудрствую, распутывая премудрости. Хотя… порою, кажется, все вроде бы так просто… так просто…

Я подошел к ней, заключил ее в свои объятия и приник губами к ее губам. Я почувствовал, как содрогнулось ее юное тело, затрепетавшее, словно ретивый жеребенок. Она ответила на мой поцелуй. Когда же она отстранилась, на ресницах ее дрожали слезы.

– Не так все просто,– прошептала она.– Что вы теперь обо мне подумаете?

– Что вы отличная девушка, прелестная, ладная, словом, восхитительная. Вы довольны?

– Вы хороший. Знаете, вчера… когда вы провожали меня… так вот, это потому, что вы наговорили мне много хороших вещей…

– Я всегда говорю только хорошие вещи. Не считая тех случаев, когда ругаюсь и позволяю себе грубить… Ну, а сейчас…

Я взглянул на часы.

– Уже больше девяти. Хотите есть?

– Не очень.

– Я тоже, и все-таки надо подкрепиться. Здесь служебное помещение агентства «Фиат люкс» – так-то вот,– но там, в глубине, находится комната, похожая на кухню, во всяком случае, в шкафу там есть консервированная ветчина и сухари.

Я принес все, что требовалось для легкой закуски, и мы нехотя принялись за еду.

– Мне надо бы еще раз поговорить немножко о Демесси,– сказал я.– Расскажите мне о нем все, что придет на ум… Не надо ничего выдумывать, просто расскажите все, что знаете. Среди массы всяких подробностей могут отыскаться детали, которые внесут хоть какую-то ясность. Вы мне рассказывали, что часто болтали с ним, когда случайно встречались… он даже сделал вам будто бы подарок…

Она невольно прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть.

– Боже мой! Эта женщина… я знаю, кто она.

– Что?

– Ну или… почти. Вот, смотрите…

Поднявшись из-за стола, она взяла свою сумочку и, достав оттуда какой-то блестящий предмет, протянула его мне. Это был футлярчик, разделенный на две неравные части, похожий на тюбик губной помады, но только потолще и, судя по всему, золотой. Маленький бриллиантик, вделанный под ободок роскошного цилиндра, служил кнопкой. Я нажал на него, что-то щелкнуло, освободив механизм, удерживающий на месте пробку. В этом футлярчике находился стеклянный баллончик с пахучей, подкрашенной жидкостью. Пресловутые духи «Тринадцать».

– Это подарок месье Демесси,– сказала Жанна.– С тех пор я уже несколько раз покупала и меняла баллончики, но сам золотой футляр – это подарок, о котором я вам рассказывала. Когда он вручил мне его, он не был пустым, и духи мне понравились. Они недешевые, но…

– Этот футлярчик тоже, должно быть, не очень дешевый. Ох уж этот Демесси, какими подарками швыряется, ну и ну! Где это он купил? И на какие шиши?

– Он не покупал. Он это нашел… Нашел или украл. Придется рассказать вам все с начала и до конца. Однажды я встретила его, он показался мне очень веселым, только веселость его была какая-то неестественная, словно он немножко выпил. «Скоро ваши именины, Жанна?» – сказал он мне. Я ответила, что до них еще далеко. Мои именины в конце июня, а дело было в конце октября или начале ноября…

Я сразу все усек, но ничего не сказал. А девушка продолжала:

– Он стал возражать, сказал, что это неважно, что он не хочет больше ждать и отдает мне мой подарок сейчас. И вручил мне этот футлярчик. Я отнекивалась, но, должна признаться, только для вида. Я поняла, что это золото. «Да ладно,– сказал он мне,– пускай так. Уж это-то я вам должен…»

Она раскраснелась.

– Может, я несу чепуху, но теперь-то мне кажется, что это он намекал на фотографию…

– Я тоже так думаю,– согласился я.

– Он наверняка считал, что поступил плохо, и в каком-то смысле хотел загладить свою вину. «Уж это-то я вам должен,– сказал он мне,– и обошлось мне это недорого. Я его нашел…» И еще добавил со смехом – я это очень хорошо помню, потому что смех у него был какой-то чудной, пьяный смех: «Поразительно, сколько всего можно найти в Париже. Главное, обратиться в нужную контору, а не в то бюро находок, что на улице Морийон, нет. Надо обращаться к тем, у кого такая профессия – искать и находить…» Может, это он о вас говорил, месье Бюрма?

– Вполне возможно. Когда, вы говорите, это было?

– В конце октября или в начале ноября.

– Он приходил ко мне в середине октября, но я не вижу… Это все, что он сказал?

– Нет. Он еще говорил мне… наверно, я потому и запомнила его слова: слышать такое от мужчины, пускай даже немного пьяного, было странно… он говорил мне о ясновидящих. А точнее, о какой-то одной ясновидящей.

– Вот как?

Да. Он был немного чокнутый, правда? Ясновидящие! Я не знала, что мужчины ходят гадать к ясновидящим.

– Бывает. А что он говорил об этой ясновидящей?

– Что их недостаточно ценят и не признают их заслуг, а уж что касается прошлого и настоящего, то лучше той, которую он знал, вообще не найти. Словом, знакомая песенка! Умора да и только: мужчина интересуется ясновидящими!

Зная то, что мне было известно, я сразу бы должен был догадаться об истине. Но Жанна невольно помешала этому, она, словно дерево, заслоняла мне лес. Да, я сразу должен был понять. Или по крайней мере взять верный след. Хотя что бы это изменило?

– Если я правильно понял,– сказал я,– вы считаете, что Демесси не нашел эту ценную вещицу, а украл ее у женщины, той самой женщины, которая теперь его убила?

– Да.

– И вы говорите, что знаете, кто эта женщина?

– Мне кажется, этот футлярчик… Не знаю, как объяснить вам, но у меня сложилось впечатление, что он не случайно заговорил одновременно и об этой вещице, которую будто бы нашел, и о ясновидящей… что это как-то связано… Вот я и подумала сейчас, что если футлярчик принадлежал этой ясновидящей…

Я с сомнением покачал головой.

– Не торопитесь. Эта ясновидящая душится в основном арабскими благовониями.

– Вы ее знаете?

– Демесси отправился к ней с визитом по моему совету…

Она ничего не сказала, но всем своим видом яснее ясного выражала: «Теперь я вообще отказываюсь что-либо понимать».

– И мы тоже нанесем ей визит,– добавил я.– Если вам никогда не доводилось видеть вблизи прорицательниц, надо воспользоваться случаем.

– Вы хотите, чтобы я поехала с вами?

– Да, в качестве свидетеля. Это будет выглядеть серьезнее.

– В такой поздний час?

– Час для серьезного дела самый подходящий. Надо ковать железо, пока оно горячо. Правда, что касается Демесси, то он, пожалуй, уже остыл, хотя в принципе выражение это остается в силе. Вполне возможно, что футлярчик с бриллиантом не имеет ни малейшего отношения к свиданию Демесси с мадам Жозефиной (так зовут эту славную женщину), но пойти и спросить ее об этом ничего не стоит. Во всяком случае, я чую здесь что-то неладное. А после недавнего удара нельзя пренебрегать ничем. Тем более что… Может, я, конечно, фантазирую, но я видел ее не далее, как вчера, эту самую матушку Жозефину, и она показалась мне весьма обеспокоенной, пожалуй, даже чересчур, сверх всякой меры. Думается, она не все мне сказала. Никто, впрочем, всего не говорит, никто и никогда. Да вы сами, Жанна, почему вы не могли сказать мне об этом вчера?