— Да, конечно, а ваш Ибрагим — просто невинный ягненок!
На этот раз Руденко громко расхохотался.
Когда приступ смеха прошел и он смог говорить, я услышала следующее:
— Ибрагим в свое время очень много для меня сделал, и, когда его тяжело ранили, я не смог выкинуть человека на улицу. Ну, вот и нашел для него необременительную работу…
— Заплечных дел мастера! — договорила я за него. — Хороша «необременительная работа»!
— Вовсе нет! — Руденко явно наслаждался моей реакцией. — Знаете, почему мне удалось довольно многого добиться? Я умею находить в каждом человеке его сильные стороны и использовать их. После ранения самой сильной стороной Ибрагима стала его устрашающая внешность. Он просто подходит к нужному человеку — и тот говорит все, что знает. Ибрагим никогда не применяет свои инструменты, он и не смог бы этого сделать. Но согласитесь — впечатление он производит очень сильное!
Я вспомнила этого «специалиста по психологической обработке», и меня невольно передернуло. Как бы то ни было, но его волосатые руки будут мне сниться в ночных кошмарах!
— И все-таки, что теперь будет с нами — со мной и моим другом?
— Не волнуйтесь, — Руденко посерьезнел. — Я не сделаю вам ничего плохого. Ведь вы убедили меня в своей невиновности, больше того — вы помогли мне найти документы. Но…
— Но?.. — взволнованно повторила я.
— Но на карту поставлено слишком многое. Тот, кто владеет информацией, — владеет миром. А вы с вашим другом случайно оказались замешаны в игру и теперь слишком много знаете.
«Что бывает с теми, кто слишком много знает?» — подумала я в ужасе.
Но Руденко продолжил:
— Поэтому вам обоим придется провести четыре дня у меня в гостях. Я не хочу сказать, что опасаюсь вашей болтливости или подозреваю вас в дурных намерениях, но в жизни бывают самые удивительные случайности, от них я и хочу застраховаться. Потом вам будет предоставлена полная свобода, более того — я отблагодарю вас…
— Мне ничего не нужно! — выпалила я сердито.
— Не спешите с решениями. Я должен компенсировать вам и вашему другу хотя бы те временные неудобства, которые вам пришлось и еще придется перенести, но вот отпустить вас я смогу только после собрания акционеров. — Руденко снова хитро усмехнулся: — Раз уж вы все равно так много знаете, нет смысла скрывать от вас оставшиеся детали мозаики!
Как бы подтверждая свои последние слова, Руденко чуть слышно кашлянул, и перед ним тут же, как джинн из бутылки, появился Глеб.
— Глеб, — приказал Михаил Николаевич, хитро подмигнув мне, — немедленно позвони Наталье Ивановне и скажи, что мы увольняем всю здешнюю прислугу и что она должна прийти завтра сюда последний раз — за расчетом и своими вещами.
Я перехватила хитрый взгляд Великого и Ужасного. Не знаю, под его ли влиянием во мне проявились способности к телепатии, но, кажется, я догадалась, что он задумал.
Наталья Ивановна повесила трубку и повернулась к Жене.
— Меня уволили, — заявила она трагическим голосом. — Я этого ожидала… Какая была хорошая работа! Хозяйка почти всегда за границей, хозяин вежливый, платили отлично… и какой дом! Теперь самое главное — дадут ли они мне рекомендации? С рекомендациями самого Руденко я могу найти отличное место, но вот если он остался недоволен… После этой истории возможно все!
— То есть как это уволили? — испуганно вклинилась Женя в ее монолог. — Ты что — больше не работаешь у Руденко? Ты больше не попадешь в их квартиру?
В ее голосе прозвучал настоящий ужас.
— Ну, только завтра. Завтра я пойду туда за расчетом и своими вещами. И рекомендации… Это самое главное!..
— Замолчи! — истерично вскрикнула Женя. — Плевать на твои дурацкие рекомендации!
— То есть как это — плевать?
— А вот так! С высокой вышки! Можешь ими подтереться! Гораздо важнее другое! Ты должна завтра принести из квартиры одну очень важную вещь, и если ты это сделаешь — тебе не понадобятся никакие рекомендации! Тебе не придется больше мыть чужие полы и унитазы! Мы будем богаты, по-настоящему богаты!
— Женя, о чем ты говоришь? — В голосе Натальи Ивановны прозвучали испуг и удивление. — Что такое я могу принести из квартиры Руденко? Это мои хозяева, люди, которые мне доверились…
— Замолчи! Оставь эти свои лакейские замашки! Ты должна принести оттуда коробку, — Женя инстинктивно понизила голос, — коробку из-под стирального порошка… Она спрятана в твоем чулане, там, где ты держишь все свои метлы и тряпки. Она стоит на второй сверху полке…
— Женя! — Наталья Ивановна в настоящем ужасе смотрела на нее. — Значит, это сделала ты?
— Да, это сделала я! — подбоченившись, с вызовом в голосе и во взгляде ответила Женя. — И горжусь этим!
— И я, я привела тебя в этот дом! — простонала Наталья Ивановна. — Я думала, что ты сможешь поговорить со Станиславом Михайловичем… Получается, что я виновата во всем, что произошло…
Наталья Ивановна всегда чувствовала ответственность за сестру.
Как только двенадцатилетняя Наташа увидела крохотную девочку, которую мать распеленала на кухонном столе, принеся из роддома, она испытала странное, взрослое, щемящее чувство. Она поняла, что без нее эта девочка, этот маленький беспомощный красный человечек со сморщенным личиком, пропадет, не выживет в страшном окружающем мире. Мать уже тогда сильно пила, даже по дороге из роддома успела где-то разжиться водкой, и теперь лицо ее было неестественно оживленным, а движения — неуверенными и странно размашистыми. Наташа решительно отодвинула ее в сторону и поставила согреваться воду для купания.
Отец появлялся в доме все реже и реже, а когда он приходил — возникали только дополнительные проблемы. Он бродил по дому, плакал пьяными слезами, размазывая их по грязным щекам, повторял, стуча себя кулаком в грудь, что он скотина и мерзавец, потом начинал шепотом выведывать у дочери, где она (то есть мать) прячет деньги. Мать нигде не прятала деньги, потому что их просто не было. Если они появлялись, она их пропивала. Копейки, которые Наташе удавалось у нее забрать, она прятала сама и ни за что не сказала бы отцу куда — ей нужно было на эти жалкие гроши кормить маленькую сестренку… Ну, и самой есть хоть что-то…
Когда отец по пьянке свалился в карьер и сломал шею, Наташа обрадовалась — в ее жизни стало одной проблемой меньше.
Она с большим трудом нашла работу. По малолетству ее никуда не хотели брать, но соседка, зубной врач, принимавшая пациентов на дому, присмотревшись к упорной некрасивой девочке, взяла ее к себе домработницей — мыть полы, гладить белье. Наташа волновалась за сестру — ее приходилось оставлять одну, но нужны были деньги. От матери перепадало все меньше и меньше.
Сестра росла, чтобы ее одеть и обуть, Наташа устроилась мыть полы еще в одном доме.
Город Моржов, где они жили, был придатком к горнообогатительной фабрике. Огромные грузовики везли породу из карьера — того самого, где погиб их отец, — на фабрику, где эту породу измельчали и перерабатывали.
Точно так же фабрика и сам город Моржов измельчали и перерабатывали людей, только, если руда после переработки становилась ценнее, богаче, с людьми все происходило в точности наоборот — прошедшие через эти жернова, они уже ни на что не годились и очень рано уходили из жизни в глинистую кладбищенскую землю.
Вечером улицы Моржова заполнялись стайками шпаны — мелких злобных подростков, еще недостаточно взрослых для того, чтобы работать на фабрике или водить карьерные грузовики, но вполне созревших для особо тяжких преступлений — грабежей, изнасилований и убийств. Многие из этих подростков попадали на зону раньше, чем на фабрику, — и может быть, это было для них лучшим исходом.
Наташа очень боялась за сестру, тем более что Женечка росла на удивление хорошенькой.
Мать все время приводила к себе новых мужчин — если можно назвать мужчинами этих вечно пьяных подонков с блудливыми красными глазами и потными волосатыми лапами, которые норовили залезть под юбку к какой-нибудь из сестер. Наташа отлично умела утихомиривать этих подонков ловким ударом в наиболее чувствительное место и научила этому сестру, однако, когда их мать однажды выпила с очередным своим ухажером паленую водку и наутро не проснулась, она испытала тайное удовлетворение.
