— Нет, увольте, сделайте одолжение… Поручайте ведение работ более молодым… М-да!.. И более сведущим, а мне уж позвольте… М-да! Откланяться…

Профессор пятился к двери, пока с шумом не захлопнул ее за собой.

Марина подошла к директору несколько смущённая:

— Николай Лаврентьевич, вы поглядите за ним. Успокойте Ивана Алексеевича!

— Хорошо, Марина Сергеевна. Не тревожьтесь об этом. Вашу инициативу одобряю. Заменитель будем искать! Дам задания всем остальным лабораториям.

Марина бросила на академика быстрый взгляд, и директор понял, что она вовсе не собиралась дать кому-нибудь себя опередить.

— Хорошо. Но найду его все-таки я! — медленно произнесла она и решительным движением повернулась к столу.

…Поднявшись по лестнице своего дома, профессор Кленов долго стоял перед дверью. Шаря по карманам, он невнятно бормотал:

— М-да!.. Поражен… Не подыщу объяснений. Ключ всегда лежал именно в этом кармане. Полвека таил, а это никому не нужно… м-да!.. никому и не нужно, почтеннейший мой профессор… м-да!

Ключ нашелся, причем в том же кармане, где всегда.

Еще в передней профессор заметил, что у него кто-то есть. Он неспеша разделся и открыл дверь в комнату. Раздался знакомый веселый и торопливый голос:

— А, почтеннейший! Наконец-то! А я тружусь! Вы, может быть, думаете, что легко разобраться в ваших бумагах? Ничего подобного. Вот и сижу, разбираюсь в вашем утиле. Выполняю ваше поручение.

Профессор поднял тусклый взгляд и огляделся без всякого интереса:

— Они насмеялись надо мной. Но оказалась ненужной моя нелепая тайна… м-да!.. не нужна…

— Послушайте, что вы такое говорите? Вы думаете, что я что-нибудь понимаю?

На стуле около самой стены лицом к ней сидел доктор. Перед ним на откинутой картине Левитана лежала груда рукописей, вынутых из секретного бюро профессора Кленова.

Это был доктор Шварцман, но он чем-то отличался от прежнего доктора. Он был не в пенсне, а в роговых очках. Очки сидели плотно и теперь уже не слетали, как ни вертелась докторская голова.

— Столько лет носить в себе проклятую тайну и убедиться, что носил скорлупу, которую надобно выбросить!..

— Послушайте, если вы так же читаете свои лекции, то я выражаю соболезнование вашим студентам. Скажите, кому не нужны ваши сообщения?

— Ей не нужны. Этой молодой барышне…

Профессор неожиданно осекся.

— Какой, какой барышне? — спросил доктор поднимаясь. Правый рукав у него был засунут в карман.

— Та… та барышня…

Профессор замолчал.

— А министр, а чрезвычайный совет, а человечество?

Профессор молчал.

— Вам, по-видимому, трудно ответить на эти вопросы, почтеннейший. Знаю. А я вам задам еще один вопрос. Я разбирался в ваших записях. В вашей науке я слабоват, но вот каким это образом вы оказались таким крупным домовладельцем?

— Что? Что такое изволили вы сказать? — удивился Кленов.

— Я никогда не думал, что у вас такие поместья!

— М-да!.. Не понимаю, о чем вы говорите.

— Да вот, пожалуйста.

Доктор стал неуклюже перебирать левой рукой разложенные на откинутой картине бумаги. Наконец, найдя нужную бумагу, он принялся размахивать ею перед лицом профессора. Кленов взял бумагу и достал очки.

— Тут звонил Матросов. Через сорок минут он вылетает в Данию, просил вам передать, что ему поручили достать какой-то там радий-дельта…

Профессор прочел бумагу и несколько мгновений смотрел в лицо доктору отсутствующим взглядом. Вдруг он ударил себя по лбу:

— Какой осел! Какой осел!

— А что такое? Почему вы присвоили себе такое ученое звание?

— Какой осел!.. Доктор, немедленно одевайтесь! Извольте показать, где ваше пальто, я помогу вам одеться!

— Я могу и сам. Может, вы думаете, что я калека? Но куда вы спешите?

— На аэродром, доктор! На аэродром!

— О, вы видели этого юношу? Теперь ему понадобился аэродром!

— Я осмелюсь просить вас не задерживать меня.

— Но позвольте!..

— М-да!.. Я ничего не могу позволить, милейший доктор. Спешим. Мы должны застать Матросова и передать ему эту бумагу.

Трясущимися руками профессор накидывал на доктора пальто.

…Красный самолет расправил свои белые складывающиеся крылья. Летчик Матросов в качестве пассажира занял место в кабине.

Начальник аэродрома, высокий, с рыжими бакенбардами, заглядывал в кабину и отдавал последние приказания:

— Смотри, брат, напасть ни с того, ни с сего могут. Тогда держи вверх и радируй. Стрелять начнут — в бой не вступай. Камнем вниз — и приземляйся. Помни, дипломата везешь! Понял?

— Понял.

— Ну вот то-то!

Вокруг самолёта толпились летчики и работники Министерства иностранных дел. Матросов слушал последние напутствия.

— Даю старт!

По пустынному вагону метро метался профессор Кленов. Доктор Шварцман не отставал от него.

— Только бы не опоздать! Только бы не опоздать! — шептал профессор.

— Ничего подобного! Ничего подобного! — кричал доктор.

— Подумать только, милейший: от такого пустяка, как возможность задержать самолет, зависит спасение человечества! — говорил Кленов.

— Вы, может быть, думаете… — начал доктор и замолчал.

Поезд подходил к станции «Аэропорт». Доктор Шварцман и профессор Кленов изо всех сил старались открыть еще запертые пневматические двери.

Самолет плавно двинулся с места. Люди махали руками и шляпами. Никто из провожающих не заметил двух бегущих по полю стариков. То, что они бежали и махали руками, в общей суматохе казалось естественным.

Когда запыхавшийся профессор подбежал к начальнику аэродрома, самолет уже превратился в точку.

— Уважаемый!.. Осмелюсь обратиться… Скорее… возможно скорее верните самолет!

— Что? Вернуть сверхэкспресс? Да вы с ума сошли!

— Ничего подобного! — закричал подоспевший доктор и первым делом вцепился в пульс профессора. — Скверно, — проговорил он задыхаясь.

Начальник аэродрома недоумевающе слушал, что наперебой говорили ему старики. Потом быстро направились к радиорубке.

Все присутствующие были удивлены. Строились всевозможные догадки, но никто толком не знал, почему понадобилось вернуть самолет.

Вскоре на горизонте появилась точка, а через несколько минут на бетон аэродрома опустилась красная машина с белыми отогнутыми назад крыльями.

Кленов быстро шагал следом за еще катившимся самолетом. Доктор семенил сзади.

Едва машина остановилась, профессор забрался в пассажирскую кабину и долго что-то объяснял Матросову, передавая ему старые, много лет хранившиеся в секретном сейфе бумаги.

Телевизефон самолета соединили с Василием Климентьевичем. Министр поблагодарил профессора и дал Матросову четкие приказания. Его изображение исчезло с экрана, но самолет не отправлялся, дожидаясь приезда нотариуса для выполнения каких-то формальностей.

Только через час самолет снова готов был к полету. Начальник аэродрома выходил из себя, но Матросов медлил. Ему что-то хотелось сказать профессору. Может быть, он по своему обыкновению считал в уме.

— Иван Алексеевич, — наконец сказал он, — простите… Вы увидите Марину Сергеевну?

Профессор насупился, зажевал челюстями и сердито взглянул из-под насупленных бровей.

— М-да!.. м-да!.. — сказал он, потом еще раз взглянул на Матросова.

Неизвестно, что он прочел на лице Матросова, какое воспоминание промелькнуло у него в мозгу. Может быть, он вспомнил Мод…

Около рта его легли болезненные складки, еще ниже опустились лохматые брови. Потом, вдруг по американской манере ударив Матросова по плечу, он сказал бодро и весело:

— Хорошо! Передам Марине Сергеевне привет от вас! — и вышел из кабины.

Начальник аэродрома еще раз открыл дверцу и крикнул Матросову:

— Отражательная! Отражательная!

Тот приветливо махнул рукой. Хлопнула дверца кабины, заревели моторы, и самолет плавно побежал по бетону.