Ну, теперешние дети и не такое видали... Молодой человек в плебейской одежде (белые джинсы, безрукавка) и молодая мадам (роскошное темное платье, водопад жемчуга на шее и бриллиантовые вспышки в ушах), похоже, собирались предаваться любовным утехам.

– У вас нет бинокля?  – спросила соседка. Вот уж не думала, что шведская драматургия настолько мелка, что шведский половой акт следует рассматривать через увеличительное стекло.

– Похоже, он ее – прямо тут?  – шепнула я соседке.

– О да!  – восторженно выдохнула она.  – Имеет. И причем в натуральную величину.

Сославшись на головную боль, я собралась на выход. Зина молча кивнул. Лицо его было слегка развернуто в сторону от сцены. Он пристально наблюдал – однако не вполне за половым актом; кажется, его явно интересовало что-то, происходящее в первых рядах слева от сцены.

Но там ничего не происходило. Первые ряды были настолько скованы, настолько бездыханны, что создавалось впечатление, будто созерцание коитуса повергло зрителей в глубочайший катарсисный шок.

Я в одиночестве побродила по холлу; одиночество продлилось недолго; народ потянулся на выход – наверное, актеры уже отыграли сцену оргазма, а больше в туземном театре, как известно, смотреть не на что.

Прошла мимо преклонных лет и интеллигентной наружности пара; они смотрели себе под ноги и явно боялись поднять взгляд – так ведет себя человек, застигнутый врасплох за неприличным занятием. Следом за ними процокала еще парочка. Он – высокий, прямой, жгучий брюнет, одет с иголочки; она – крашеная блондинка в черной мини-юбке, размеры которой и плотность сидения на чреслах заставляли предположить, что это не юбка вовсе, а обычные дамские трусики; у нее были чудовищно толстые ноги в черных чулках, в тает походке она ритмично двигала слишком длинными руками – наверное, ее папа или, в крайнем случае, дедушка был чистокровный питекантроп. Далее следовали уже знакомые мне господа в смокингах, доставленные в театр на "кадиллаке". Холеный, вельможного вида человек лет пятидесяти... Будь я мастером художественного слова, сказала бы так; "Его виски осыпаны серебряным инеем" – однако поскольку я не отношу себя к мастерам этого цеха, то придется выразиться по-простому, по рабоче-крестьянски: седой красивый мужик.

Этот седой красивый мужик аккуратно вел под локоток, как бы прогуливая, великолепно сложенного молодого человека. Процессию замыкал Зина; это был прежний Зина – совсем не тот, что сидел в темном зале, напряженный, натянутый, как струна. В его лице стояло выражение беспомощности – такое отпечатывается в детских мордашках в моменты покаянные, когда ребенок немо просит простить его за шалость.

– Слишком большая концентрация сексуальных впечатлений за один день,  – я кивнула на дверь зала.  – Интересно, чем бы такой день мог закончиться, а, Зина?

В машине я рассказала ему о посещении дачной киностудии; он едко поморщился: знает он эти "пять звездочек", как-то в одной компании имел удовольствие видеть.

– И как впечатление?

– Пошел в туалет и засунул два пальца в рот.

– Видишь, какая могучая у искусства сила! Недаром классик говорил, что кино для нас – важнейшее из искусств.

Я закурила, постучала костяшкой пальца в стекло.

– Палочки-выручалочки!  – сказала я на прощанье дому, где когда-то стояли на часах люди в военной форме времен гражданской войны и накалывали на штык твой маленький пропуск туда, под наше старое доброе небо.

...резко обернувшись, я пыталась рассмотреть, что же происходит у бетонной стены, которую мы только что миновали.

– Да уж...  – согласился Зина.  – Чикаго тридцатых годов.

Мы не спеша ехали темным переулком где-то в Марьиной Роще, далеко впереди вдруг вспыхнули стоп-сигналы какой-то машины. Когда мы поравнялись с ней, я почувствовала, что там творится неладное: дверца распахнута, водительское место пусто.

Зина резко затормозил, развернулся, включил дальний свет и на бешеной скорости понесся в обратном направлении. Я отдала должное его водительскому навыку: он придавил тормоз строго в тот момент, когда это было необходимо; нас протащило юзом и мы едва-едва не заехали бампером в лоб брошенному автомобилю.

Колесный визг стоял страшный.

В сочетании с мощным светом наш маневр выглядел очень эффектным.

У бетонной стены (интересно, есть ли на Огненной Земле хоть одна улица без подобного строительного ограждения?) двое били ногами третьего. Они его уже раздели до рубахи и теперь били.

Зина вышел из машины и медленно двинулся вперед. Я пошарила под сидением, нащупала что-то тяжелое и холодное (монтировка?) и ринулась следом.

Мое холодное оружие пустить в дело не пришлось: визг тормозов плюс яркий свет избавили меня от необходимости опять убеждаться в истинности народной мудрости, утверждающей, что против лома нет приема. Убивцы выпрямились, застыли и разинули рты. Это были совсем молодые ребята. Они тут же бросились наутек.

Я помогла человеку подняться. На вид ему было лет пятьдесят. У него была сильно рассечена бровь. Уперев руки в поясницу – точно его хватил приступ ревматизма – он сдавленно мычал и растерянно хлопал глазами.

– Видите ли...  – тихо произнес человек. Если он присовокупит к сему слово "коллега", я побожусь, что передо мной стоит какой-нибудь старорежимный профессор Императорского Университета; профессура старой школы всегда обращалась к студенту подчеркнуто демократично – "Видите ли, коллега..." – и вот его какими-то ураганными ветрами выдуло из прошлого века, донесло через социализм опять до знакомого капитализма, однако он стоит туг, вымазанный в грязи, и ни черта не может узнать вокруг – ну ничегошеньки (ах, профессор, вас не в Россию закинуло, а на Огненную Землю!).

– Вы профессор?  – строго спросила я. Он недоуменно округлил глаза, взгляд его соскользнул с моего лица и опустился к руке, сжимавшей монтировку, и опять к лицу вернулся.

– Видите ли... Да. Откуда вы знаете?

– А мы все знаем. Потому что мы работает в фирме "РЭМ":

...я протянула ему выпачканные в грязи плащ и пиджак.

– И приглашает!  – добавил подошедший Зина.  – Вам надо прийти в себя. Возможно – немного выпить.

Профессор стал медленно пятиться, с ужасом глядя на монтировку.

– Да не бойтесь вы,  – успокоил его Зина.  – Девушка прихватила инструмент на всякий случай: вдруг у вас что-то с машиной? Она у нас очень хороший автомеханик.  – Зина кивнул мне:  – Дорогу найдешь? Тут недалеко; два квартала и направо. Довези профессора.

– Что они от вас хотели?  – спросила я, когда наша процессия тронулась.

Он пожал плечами. Ехал себе, никого не трогал; кто-то метнулся наперерез из темноты – он едва успел затормозить. Его вытащили из машины и тут же, без предварительных выяснений отношений, стали молча и сосредоточенно бить.

Значит, эти пареньки хотели, скорее всего, не плащ, а машину. Хорошая у профессора машина; интересно, какой марки.

– Это "СААБ",  – пояснил он, промакивая платком разбитую бровь.

Мы поставили автомобиль на охрану и направились к подъезду, где нас дожидался Зина. Профессор передвигался с легким скрежетом, придерживая ладонью поясницу и как бы подталкивая себя вперед.

– Зина,  – сказала я,  – звони скорее мистеру Холмсу. Оказывается, мы поймали Мориарти. Только профессор каких-то очень крутых мафиозных наук может себе позволить кататься на "СААБе". И давай сейчас устроим шведский стол.

– А с вами не скучно, молодые люди, – кряхтя, заметил наш новый знакомый. – Я, правда, не совсем понял, при чем тут шведский стол... – он кашлянул, будто бы извиняясь неизвестно за что, и добавил: – Видите ли.