"Парламентарий", набросив свой белый флаг на плечо, подошел к нашей машине и постучал ладонью по крыше:

– Дружочек, пойди, пожалуйста, прогуляйся. Мы с девушкой сейчас пойдем в овсы,  – он указал в сторону поля, смерил меня внимательным раздевающим взглядом и добавил:  – Развлечься. А ты воздухом подыши, вон какой бледный.

Они опять, как и в прологе к нашему знакомству, выстроились в рад – только на этот раз перед своим "жигулем" – и приняли позу белокурых бестий.

Я слышала, как мой попутчик испускает вздох сожаления и выбирается из машины. Что произошло дальше – не знаю. Глаза у чернокожаных хлопцев стали расширяться. Потом за моей спиной раздался сочный, плотный "чтоп"! – качеством и объемом этот звук напоминал вскрик бутылочного горлышка, исторгающего из себя пробочный кляп.

Левое колесо автомобиля вздрогнуло и, предсмертно шипя, испустило дух.

Потом ребята с большой дороги дружно, как по команде, улеглись на землю. Секундой спустя – слишком быстро развивались события – я поняла, что команда все-таки прозвучала; она была произнесена совсем негромко, скрытным каким-то, спрятанным, как подсказка из суфлерской раковины, приглушенным голосом:

– На землю.

Я уже освоилась с тем, что мой попутчик изъясняется тихо, не напрягая голосовых связок. Однако в этой короткой реплике звучали свежие интонации.

– Руки на затылок!

Послушно исполнив команду, я сделала полуоборот назад – как физкультурник на зарядке.

Попутчик грустно улыбнулся и покачал головой.

Я наконец увидела предмет, который он таскал под плащом, придерживая рукой, спрятанной в кармане.

Это было ружье.

Он тронул меня за плечо: "Это к тебе не относится!", а ребятам миролюбиво посоветовал: "Лежать смирно. Одно движение, и..."

Не спеша прошествовав к распластанному на асфальте обществу, он носком ботинка, несколько брезгливо, отфутболил в мою сторону образцы холодного оружия.

– Прибери это... В хозяйстве пригодится.

Я выбрала стальной прут; я русский человек, и с молоком матери впитала основательную народную мудрость: против лома нет приема.

Он прохаживался в опасной близости от уткнувшихся лицом в землю злоумышленников. Коснулся стволом обезьяноподобного.

– Встать.

Тот поднялся.

– Без лишних телодвижений!  – он упер дуло парню под ухо; наверное, это профессиональный прием; в полицейских боевиках герои именно сюда тычат свои черные пистолеты, под ухо.

– Так,  – сказал попутчик.  – Теперь ты немного займешься физкультурой,  – он отступил на два шага.  – Руки опусти, затекут.

Потом я наблюдала, как потенциальный партнер, с которым я должна была бы, уступая грубой силе, заниматься любовью в овсах, перегружает все четыре колеса из багажника своей машины в Гакгунгру.

– Тащи домкрат.

Парень принес.

– Слушай меня внимательно...  – он говорил спокойно и монотонно, как будто зачитывал инструкцию о пользе мытья рук перед едой.  – Ты сейчас на этой машине заменишь всю резину. Три ваших колеса, насколько я понимаю, в полном порядке. Пробитое оставишь себе. Снятые с нашей машины колеса уложишь на заднее сиденье.

Трудно сказать – как я среагировала.

Уголком глаза я видела: "парламентарий" потихоньку убирает ладони с затылка, приподнимается. Вот он уже стоит на четвереньках...

Я с размаху хватила его стальным прутом по плечу.

Наверное, я сломала ему ключицу – он рухнул лицом вниз, дико завыл, подобрал под себя раненую руку и остался так лежать в неловкой скрюченной позе – и выл, выл, выл...

Попутчик подарил мне долгий оценивающий взгляд, в котором я прочла примерно следующий текст: "От девушек с такими ухватками стоит держаться подальше. Или нужно заставить их носить на груди металлические таблички, которые вешают на столбах линий электропередач в порядке предупреждения – "Не влезай, убьет!"

Если он предположил нечто такое, то отказался от истины неподалеку – недаром же добрый десяток лет я живу вместе с Роджером. Металлическая табличка, изображающая череп, висит у моего изголовья – Роджер весело скалится и предупреждает всякого, кто рискует покуситься на мою девичью честь: "не влезай – убьет!"

Процедура переобувания Гактунгры в новую резину заняла немного времени. "Его бы в компанию механиков формулы-1", – подумала я, наблюдая, как разбойник проворно управляется с делом.

– Хочешь, составлю тебе протекцию в конюшню "Вильямс-Рено"?  – сказала я ему на прощание.  – У меня там знакомый. А что, по миру поездишь: Монте-Карло, Монако...

Он окинул меня взглядом мясника, собирающегося разделать коровью тушу согласно малоаппетитной схеме, какие когда-то висели в мясных отделах магазинов; корова на этих полотнах казалась сшитой из разноцветных лоскутков, и мясник точно знал, в какой из швов ему надо садануть топором.

Отъехав, я глянула в зеркальце: парень исступленно колотил кулаками по крыше безногого автомобиля.

– А что, это так теперь в приличном обществе принято – таскать под плащом ружья?  – спросила я.

Он засмеялся: нет, не принято, конечно, просто так сложились обстоятельства; он охотник, заядлый... Дал приятелю на время свое ружье, тот на уток собирался сходить; договорился в охотхозяйстве – хотя у него ни охотничьего билета нет, ни, естественно, разрешения на хранение оружия. Приятель этот человек взбалмошный – вчера мой попутчик пожалел о своей слабости, поехал к нему на дачу, ружье забрать. Хозяина на месте не оказалось, его мамаша выдала ружье – правда, без чехла, чехол приятель куда-то засунул. Искали-искали, но так и не нашли. Пришлось забрать так. Ну, а на обратном пути он поймал гвоздь на колесо.

– Остальное ты, вроде, знаешь,  – заключил он.

– Так ты охотник...  – грустно протянула я.

– А что, это плохо?

Все это время он сидел вполоборота ко мне – изучал.

– Ну, что смотришь?  – огрызнулась я.  – Интересно?

Ничего интересного: девушка тридцати с небольшим, рыжая, рост сто пятьдесят восемь, вес сорок пять килограммов, грудь маленькая, образование высшее гуманитарное, русская, беспартийная, место работы -профсоюзная библиотека, семейное положение – разведена, место прописки – Агапов тупик, дом десять, квартира двенадцать – в самом деле ничего интересного, таких маленьких беззащитных зверьков сейчас много расплодилось в лесах Огненной Земли...

– А почему Белка?  – спросил он после паузы.

Это с детства... Когда-то под нашим старым добрым небом так звали маленькую девочку, она давно выросла, а прозвище осталось; скачет с ветки на ветку, питается дарами природы, орехами да сушеными грибами и старается держаться подальше от людей – среди них встречаются охотники: уверенные в себе мужики. И меткие – бьют белку прямо в глаз, чтобы шкурку не попортить.

"Город принял!" – был в свое время такой популярный милицейский роман; если я не ошибаюсь, в заглавие выплыла одна из уставных реплик: заступая на дежурство по столице, герой докладывает начальству – именно этой фразой – о том, что теперь рука его на пульсе нашего опасного и не вполне здорового мегаполиса.

Именно в этом выражении я бы оценила состояние столицы Огненной Земли в день, когда грянула денежная реформа; город определенно принял – основательно и с утра пораньше: водки и пива, ликеров и сухого, коньячка и шампанского, "Черри" и "Салюта", спирта, "Лимонной", "Чинзано", "Мартини"; город потрошил ларьки, торопясь вложить бесполезные деньги в полезные напитки. Похоже, народ отмечал прощание с каноническим ленинским профилем тотальной пьянкой, салютуя вождю чпоканьем пробок и журчанием огненной воды всех цветов радуги, – так что пробка на Садовом кольце меня ничуть не удивила.