Он не пошевелился, нисколько не переменился в лице, посмотрел на часы.

– К делу.

К делу, так к делу: я вынула из сумочки несколько листов бумаги, где были изложены обстоятельства, сопутствующие одиночному выстрелу. Он бегло просмотрел, вернул мне, отвернулся к окну. Вид у него был отсутствующий.

– Я, кажется, знаю этого парня...  – он разговаривал сам с собой.  – Наслышан, как же... Странно, что он никогда не стреляет в голову, хм... Снайпер, как правило, бьет в висок, в лоб...

– Кабанов никогда не бьют в голову,  – вставила я, – У них череп просто каменный. И мозги крошечные. Пули отскакивают ото лба, как от стенки.

Он вспомнил о моем присутствии в этом просторном кабинете.

– Все это очень интересно. Спасибо. Ты меня немного развлекла. А теперь извини, у меня дела.

Я перегнулась через стол и тихо сказала:

– А ты не по-о-о-нял... Следующий на очереди кабан – это ты.

Я ожидала какой угодно реакции, кроме этой: он включился в работу, мгновенно собрался и начал функционировать – ритмично, четко, как часовой механизм, не требующий подзаводки.

– Чем гарантирована эта информация?

Ну и нервы у этих кабанов... Ему сообщают, что его хотят пристрелить, а он требует гарантий. В таком случае – мной гарантирована: какой-никакой, а все-таки он был мне муж.

– Всегда можно договориться,  – спокойно функционировал он.  – Всегда можно заплатить больше, чем стоит заказ.

– Нет,  – покачала я головой.  – Он отступного не берет.

– Ты не понимаешь!  – отмахнулся он и принялся исполнять какую-то тонко пищащую мелодию на клавиатуре телефона.  – Кто оформил заказ, ну? Зенатуллин? Гурко? Сидоркин? Кто? Ну же... Алло, алло, господина Зенатуллина, пожалуйста!..

Он так уверенно и четко функционировал, что совсем не обращал на меня внимания; он просто не видел, как я обхожу стол и встаю у него за спиной. Только когда я вырвала у него телефонную трубку, этот живой механизм дал сбой.

– Идиотка!  – выкрикнул он.  – У тебя крыша поехала!

Я присела на массивный подлокотник кресла, наклонилась, услышала запах хорошего одеколона; некоторое время мы так и сидели, нос к носу; он раскаленно сопел, а я вдумчиво теребила пуговицу его рубашки.

Кажется, он начал догадываться.

И все-таки я прошептала ему на ухо:

– ЭТОТ ЗАКАЗ ОФОРМИЛА Я.

Трудно сказать, сколько времени занял этот разговор. Вернее сказать, говорила только я, он слушал. Я представила ему свой длинный комикс, как можно подробней, особенно тщательно прорисовала финальный кадр, где собрались все наши старики.

– Чего ты хочешь?  – с мрачной отрешенностью спросил, он после долгого молчания.

Я достала из кармана список с адресами, положила перед Федором Ивановичем.

– Выведи мне этот текст на монитор... Это не так трудно, там файл проставлен.

Он развернул кресло – компьютер стоял рядом, справа от стола – порыскал по файлам, нашел, в экране встали зеленые строки. Я вытолкала его из кресла. Опустила точку правки на уровень восьмого пункта. Вместо данных бабы Тони я набила имя, фамилию, год рождения...

– Какой у тебя сейчас адрес?  – спросила я.  – Хотя это неважно. Адрес тебе больше не понадобится. Ты с этого момента – человек без адреса.

Он тупо смотрел в монитор, где светилась его фамилия.

– Не понял.

А тут и понимать нечего, Федор Иванович; ты включен в список пропавших без вести; ты просто примеришь на себя шкуру этих стариков, исчезнешь отсюда, уйдешь в никуда. Чисто физиологически ты будешь существовать – возможно, даже лучше прежнего – однако твое "Я" будет стерто: в этом кабинете, на этой улице, в этом городе. То есть, ты вернешься в свою исконную ипостась, будешь кабаном, сильным, свирепым, мощным – однако уже не будешь претендовать на приставку к твоему роду – "SAPIENS". Живи с миром. Возможно, ты сумеешь подняться, опять заработаешь кучу деньжищ – скорее всего, так оно и случится; у тебя в этом деле талант. Однако это будет уже другой человек с другим лицом. Федора Ивановича больше не существует.

– Ты пропал без вести, Федя. Тебя будут искать, но не найдут.

Я набрала номер косметического центра и сказала профессору, что запамятовала спросить о размерах гонорара... Записала цифру на листке бумаги.

– Сейчас ты возьмешь столько долларов, сколько здесь обозначено, а потом мы поедем к моему хорошему знакомому в центр эстетической хирургии, и он сделает тебе другое лицо. Вот и все. Потом можешь идти на все четыре стороны.

– А если?..

Ну какие "если", какие могут быть "если"! Пойми, с этого момента ты – мишень. Ты быстро движешься в створе тира, очень быстро... Но он тебя достанет. Ты же понимаешь; он в самом деле настоящий сицилийский специалист. Не сегодня достанет, так завтра, не завтра, так через год – но обязательно достанет. Охрана – да хоть ты все КГБ найми – тебе не поможет... В свое время его родной братец всадил четыре пули в Кеннеди, а двоюродный – едва не подстрелил де Голля... И знаешь, почему де Голль уцелел?

Нет, Федор Иванович не знает.

– Я тебе объясню... Дело было на площади, где генерал встречался с ветеранами войны против немцев. Снайпер выстрелил ему точно в висок. Но пуля прошла в миллиметре от головы. Знаешь, почему? Де Голль в момент выстрела наклонился. Догадываешься, почему?

Федор Иванович молчал.

– Он наклонился, чтобы поцеловать какого-то старика в щеку. А тебе это никогда не придет в голову – вот так наклониться, никогда.

Толково, расценил Зина мой план и спросил, когда я этот творческий замысел собираюсь претворять в жизнь. Прямо сейчас? Если так, то он поедет со мной – он не уверен, что все сойдет гладко.

– Нет, Зина, не сейчас. Позже... Мне надо дочитать до конца еще один текст.

Просто у меня есть подозрение, что я водила не в двух игровых полях, а сразу в трех.

На Сергея Панина я собираюсь подавать в суд: в конце концов Огненная Земля – это цивилизованная страна, мы не так давно подписали Бернскую конвенцию по авторским правам – и, значит, Панину не отвертеться.

Агапов тупик – Марьина Роща – Агапов тупик: таков маршрут моих перемещений в пространстве; желтое бабье лето – серые ветры конца сентября – ноябрьский снег, холода в десятых числах: приметы движения во времени.

Втроем – Панин, Музыка и я – мы собирались на "сорок дней". Когда убили Костыля – третьего или четвертого – выяснить так и не удалось, поэтому мы просидели за столом два дня, четверг и пятницу, одиннадцатого и двенадцатого.

Дня через три я нашла в Доме с башенкой бумагу, о которой говорил Зина. Это был стандартный договор: пожизненная пенсия в обмен на жилплощадь. Там, кстати, оговаривалось, что расходы по похоронам тоже берет на себя фирма. Прочитав этот пункт, я подумала, что в ходе нашей предстоящей беседы с Федором Ивановичем буду настаивать на еще одном параграфе соглашения: пусть хоть наизнанку вывернется, но отыщет через своих сатрапов тех обезьян, которые сделали Францычу последний укол; и пусть те укажут место, где они старика зарыли, извлекут его останки из земли, и Федор Иванович оплатит похороны.

Взяв договор, я отправилась к Панину и застала его за неожиданным занятием: он исступленно долбил на машинке; никакого внимания на меня не обращал, отмахнулся: ой, уйди ради бога, у меня работа горит!..

На столе уже возвышалась приличная кипа исписанной бумаги.

От нечего делать я взяла пару листков...

Потом схватила всю кипу и стала читать. Добравшись до середины повествования, я уже хорошо понимала, что к чему.

– Мерзавец! – закричала я. – Ты захапал мои комиксы!

Панин оттолкнул от себя пишущую машинку. Вид у него был крайне виноватый. Некоторое время он собирался с силами, прежде чем приступить к объяснениям.