Хотя, конечно, знали точно, что сифилис через перила не передастся.

Перила, кстати, там дубовые, а над парадной дверью — витражи цветного хрусталя с алмазной гранью.

Знаете ли вы, что было раньше в здании ростовской венерической лечебницы?

Не тратьте время попусту на разрешение загадки. Отгадка без подсказки невозможна. До революции 1917 года там была ростовская хоральная синагога.

У ростовских евреев, должно быть, в те годы водились деньги.

Ирина Николаевна утверждает, что венерологический диспансер в синагоге — это не чисто ростовское явление, а какое-то заклятье либо тайный умысел коммунистических антисемитов. Ибо в Омске, Томске и Новосибирске, а может быть, и еще где-то, такого же рода диспансеры расположены именно в бывших иудейских храмах. Почему-то православные церкви отдавали преимущественно под склады и мастерские, лютеранские кирхи и молитвенные дома протестантов — под клубы и студии, а вот синагоги…

Бог им судья.

Ирина Николаевна Стадниченко, юрисконсульт и ночной сторож на полставки венерологического диспансера, — бывший офицер милиции, старший следователь. «Я мент», — говорит она о себе и показывает фотографию красивой женщины в милицейской форме. Еще она мастер спорта по выездке и конкуру (фотография красивой женщины в седле) и мать двоих почти взрослых дочерей (фотография красивой женщины с двумя красивыми детьми).

Отчего она ушла (или ее ушли) из милиции — это для другой книги. Для этой важнее всего, что с некоторых пор Ирина Николаевна стала защитницей гомосексуалистов. Кое-кто называет ее матерью голубых.

Хотя она им, скорее, сестра.

Это не вопрос склонностей или предпочтений, тем более не намек на извращенность. Если и есть пристрастие, то — к справедливости. Наглядевшись в милиции на предвзятость и нетерпимость, она готова защищать любых гонимых.

Среди бесправных классов нашего многослойного общества голубые занимают место в самом низу. Во всяком случае, ниже проституток и бродяг.

Когда в Ростове проводили социологический опрос, выясняя отношение широкой публики к гомосексуализму и гомосексуалистам, — что, ответьте, делать с ними, — то примерно тридцать процентов опрошенных ответили: судить. Столько же: сажать. Столько же: стрелять. И только каждый десятый сказал: а зачем с ними что-то делать? Пусть себе живут, как им хочется.

Это — со слов Ирины Николаевны. Не исключено, что она, глядя на проблему со своей колокольни, что-то преувеличивает; возможно, ростовчане не столь свирепы и гораздо более терпимы к голубым. Но то, что гомосексуалисты, особенно в провинции, живут в атмосфере презрения, подозрительности, даже ненависти, — в этом можно не сомневаться.

Вспомним мнение следователя Яндиева о корнях преступности: экологические потрясения и нищета. Добавим с уверенностью: нетерпимость, дефицит сочувствия.

В восемьдесят четвертом году за голубых взялись крепко. Их выявляли всеми правдами и неправдами, у всех поголовно брали кровь на анализ — та группа или не та — и таскали, изо дня в день таскали на допросы. В интересах следствия, чтобы не проморгать возможного преступника…

«Чушь собачья! — обрывает наши предположения Ирина Николаевна. — Все делалось для показухи. Чтобы начальство видело — они ищут, а не сидят сложа руки. Нашли где искать серийного убийцу! И среди голубых есть выродки, но в общем-то они народ, не склонный к насилию. Они любят жизнь, благоговейно относятся к плоти. Нет, они не способны на зверства. И знаете, кто их допрашивал? Первый педераст милиции. О нет, он о своих особенностях широкую публику не оповещал, но у меня-то глаз наметанный…»

Звание и фамилию милицейского чина Ирина Николаевна из деликатности умалчивает. Она называет другие имена — своих подопечных и подзащитных, которые не пережили те месяцы или чудом уцелели. Покончили с собой Анатолий Отрезнов и Виктор Черняев. Не выдержали допросов и умерли старый актер, пенсионер Руслан Владимирович Грибов-Чарский и совсем молодой парень Женя Валуев. По нескольку месяцев провели в следственной тюрьме без всякой вины Толя Иванов и Сергей Зеленский (Зеленского потом отправили в зону), а Жора Дивизоров сказал следователям: вам самим надо бы показаться психиатрам.

За это били. И давали сроки за распространение порнографии, за мужеложство.

Но, конечно, месяцы — это вам не годы, которые провели за решеткой столь же безвинные дураки.

Ирина Николаевна не молчала. Она врывалась в милицейские кабинеты, вплоть до одного из самых высоких в Ростове — кабинета Владимира Колесникова. Несколько лет спустя Колесников шагнул еще выше и возглавил российский угрозыск. Следователь по особо важным делам Исса Костоев, человек резкий и бескомпромиссный, разгребавший после милиции завалы в «Лесополосе», позже скажет о генерале Колесникове: «Порядочнейший человек, классный профессионал, сильная личность». Но Ирина Николаевна Стадниченко срывала злость на высоком милицейском чине, защищая своих голубых «детей».

Он, надо отдать ему должное, умел выслушивать даже не очень приятные вещи. И принимать решения.

Гомосексуалистов оставили в покое. Что ж, оставим и мы эту тему, процитировав напоследок ростовскую защитницу угнетенных меньшинств: «Лесополоса» сплотила голубых».

Вернемся к теме милиции.

Мы бросили уже немало увесистых камней в ее адрес, прошлись по оперативникам и уголовному розыску. Давайте скажем и несколько слов в защиту.

Милиция вкалывала, не зная покоя и отдыха, но дело не шло. Прежде они не встречали таких преступлений, столь растянутых во времени и разбросанных в пространстве. Трупы чаще всего находили в лесных полосах между автотрассами и железнодорожными путями, и практически невозможно было определить маршруты преступника и жертвы — ситуация допускала слишком много вариантов. Единственным поисковым признаком оставалась для сыщиков группа крови, точнее, групповая принадлежность спермы; впрочем, совпадение этих групп у одного человека считалось аксиомой.

И вдобавок: удручающий некомплект личного состава, или, попросту говоря, острая нехватка людей. Вернее, толковых и квалифицированных людей; абы каких всегда и везде достаточно. Мало кто позарится на скромную милицейскую зарплату за каторжный и неблагодарный труд. А техника? Наконец-то в Ростове стали появляться новые милицейские машины — «Волги» и «Москвичи», исчисляемые единицами. А у нынешних преступников — все больше «мерседесы» и «вольво»…

Отдадим должное ростовскому угрозыску и бригаде Виктора Буракова. Наломав поначалу известное количество дров, они тем не менее проделали гигантскую черновую работу. Например: многие преступления из серии «Лесополоса» совершались вблизи автотрасс, а значит, с высокой вероятностью убийцей мог оказаться водитель. И вот у 165 тысяч шоферов берут пробы крови. Представьте себе размах операции и умножьте на поправочный коэффициент ее некоторой незаконности…

Именно так: по закону, чтобы взять у подозреваемого биологический образец, будь то кровь или хотя бы моча, требуется постановление следователя, утвержденное прокурором, — во-первых, что ты подозреваемый, во-вторых, что назначена экспертиза по таким-то мотивам и в связи с такими-то обстоятельствами. Конечно, к процессуальным нормам наша милиция — вероятно, как и чужая полиция — относится с известной вольностью. Не раскроем особой тайны, если скажем, что уголовный розыск, не в первый раз и не в последний, пошел на хитрость — если можно так назвать действия в обход закона. Водителям говорили, будто есть указание Минздрава записывать отныне в паспорта и водительские права сведения о группе крови, как это делают в цивилизованных странах, чтобы в случае, не приведи Господи, дорожной аварии не ошибиться при переливании. По просьбе милиции газеты, радио и телевидение на все голоса убеждали население в необходимости такой меры. Население соглашалось. В результате у многих водителей появились соответствующие записи в паспортах — и в ту пору это стало, может быть, самым большим достижением в деле «Лесополоса».