Тем временем вода на «Гудсон» поступала так быстро, что с ней не могли справиться водоотливные средства, и с каждой минутой крен становился все больше. В борту корабля, в днище, а также в переборках кормовых отсеков имелись большие пробоины, которые необходимо было немедленно заделать, если команда хотела спасти корабль.
Вызвали двух добровольцев. Они должны были нырнуть в грязную, покрытую нефтью воду, взяв с собой деревянные пробки, мешки и парусину. Матросы ныряли несколько раз подряд и так хорошо выполнили данное им задание, что насосы, наконец, начали справляться с притоком воды.
Тогда фрегату «Блай» было приказано взять «Гудсон» на буксир. Хладнокровный и решительный командир «Блай», несмотря на суматоху, великолепно сманеврировал своим кораблем, и через очень короткое время оба корабля благополучно прибыли в Портленд.
Глава 14.
«Попался, который кусался»
Наша служба на юге подходила к концу. Возвратившись в июле в Белфаст, мы получили приказ выйти в Скапа-Флоу, чтобы присоединиться к флоту метрополии на период операции в арктических водах. Этого назначения я всегда смертельно боялся по двум причинам.
Во-первых, зимой 1941 года командование флота метрополии уже пыталось забрать меня в свои лапы, и я знал, каким неинтересным является это назначение. Мы должны были охранять крупные корабли, обычно идущие слишком большим ходом для моих 18-узловых кораблей или даже для моего собственного 24-узлового корабля. Поэтому наша помощь вряд ли могла быть эффективной. Кроме того, при таком соотношении скоростей наша служба заключалась бы в основном в непрерывном движении на полных ходах с целью удержать свое место в охранении. Помимо всего этого, наши небольшие корабли на таком ходу не смогли бы выдержать удары волн, подобно авианосцам и крейсерам, которые мы должны были охранять. Поэтому как только бы засвежело, мы начали бы получать поломки и вынуждены были бы просить об уменьшении скорости.
Во-вторых, я знал, что из-за резких изменений температуры воды на различных глубинах воды Арктики в течение долгих периодов бывают наихудшим проводником акустических импульсов асдика. А без асдика эти специализированные противолодочные фрегаты фактически оказывались беспомощными.
Когда я получил этот приказ, меня охватили мрачные предчувствия. Дальнейшие события показали, что они оказались верными.
Но выхода не было, и в начале августа мы вышли в море. Я избрал красивейший из всех маршрутов — вдоль западного побережья Шотландии по проливам Джура и Малл, вокруг о. Скай и по проливам Малый и Северный Минч. Погода стояла великолепная. Поднимаясь к северу, мы изо всех сил старались поддержать репутацию эскортных сил Западных подходов.
По прибытии в Скапа-Флоу мы прошли сквозь линии эскадренных миноносцев флота метрополии, болтавшихся на своих бочках в проливе Гатта. Их внешний вид привел меня в ужас — они были страшно грязными. Эти эскадренные миноносцы плавали в море, вероятно, меньше большинства кораблей эскортных сил Западных подходов, и, казалось, не было оправдания их ужасному состоянию. Лишь отчаянная скука, бездеятельность при выходах в море для выполнения однообразных обязанностей и стоянка в гавани с ее надоевшим окружением могли быть причиной этого. Проходя по линии, мы увидели один щеголеватый корабль, но он был под иностранным флагом.
Приняв топливо и ошвартовавшись, мы узнали на штабном корабле, что операция, в которой мы должны были принять участие, начнется не раньше чем через неделю. Боясь, как бы моя отлично отработанная флотилия не разболталась под влиянием лени и скуки, всегда имеющих место в бездействующем флоте, я организовал гребные и парусные соревнования. Это довольно странное для военного времени занятие пользовалось большим успехом, особенно потому, что мой корабль занял одно из последних мест.
Предстоящая операция имела двоякое назначение. По линейному кораблю «Тирпиц», который стоял в Тромсе, намечалось нанести воздушный удар с участием большого количества самолетов с авианосцев. В это время конвой, направлявшийся в Россию, должен был огибать мыс Нордкап. Согласно замыслу операции эти одновременные действия должны были потребовать от немцев слишком большого напряжения сил и помешать им оказать эффективное противодействие сразу на двух направлениях.
Я надеялся, что мою группу выделят для присоединения к эскорту конвоя, так как только для охранения я были пригодны наши корабли. Но этого не случилось.
Нам приказали находиться в охранении эскадры, состоявшей из крейсера «Кент» и эскортных авианосцев «Набоб» и «Трампетир». 18 августа мы вышли в море.
По прибытии в район, из которого самолеты должны были подняться в воздух, силы флота начали маневрировать, поворачивая время от времени на ветер, чтобы поднять в воздух или принять самолеты.
При каждой перемене курса на обратный наши сравнительно тихоходные корабли должны были давать самый полный ход, чтобы занять свои места впереди по курсу и на носовых курсовых углах больших кораблей, которые легли на новый курс. Казалось, этому захватывающему дух маневрированию никогда не придет конец. Конечно, корпуса наших кораблей до некоторой степени служили препятствием для немецких лодок, поэтому кое-какую пользу мы все же приносили.
Флот держался в этом небольшом районе в течение двух суток, и меня удивляло, что немецкие подводные лодки, о которых было известно, что они, довольно часто появляются в этом районе, не пытались атаковать нас. Подошло время отойти на запад в точку встречи с танкерами для приема топлива, чтобы затем возобновить атаки авиации, а признаков реакции противника все еще не было. Корабли моей группы шли впереди эскадры и на траверзах в качестве завесы охранения. Море было спокойно. Свинцовая угрюмая масса равномерно колыхалась под серым небом. Пробное обнаружение асдиком надводных целей свидетельствовало о том, что условия поиска подводных лодок будут плохими.
Мы шли постоянным курсом. Переход в район приема топлива должен был дать нам передышку от непрерывного маневрирования, связанного с действиями авианосцев, которые поднимали в воздух или принимали свои авиагруппы. «Невозможно понять причины пассивности немецких подводных лодок», — заметил я. «Благодарение судьбе, — ответил Ридли. — Трудно представить себе худшие условия гидроакустической проходимости».
Не успел он произнести эти слова, как корабль содрогнулся от взрыва. «Это подводный взрыв», — воскликнул я и бросился к трапу, ведущему на мостик. Когда я поднялся на него, вахтенный офицер объявил боевую тревогу. Вдали без хода стоял «Набоб». Торпеда ударила его позади мидельшпангоута. Корма «Набоб» осела низко в воду.
«Кент» и «Трампетир» отвернули в сторону и увеличили ход, уходя из опасной зоны. Силы охранения следовало распределить в соответствии с создавшейся обстановкой.
«Первому дивизиону изменить курс всем вдруг на 140° вправо», — приказал я. В результате половина моей флотилии могла отойти на помощь атакованному авианосцу.
«Второму дивизиону образовать охранение вокруг «Кент» и «Трампетир».
«Всем кораблям поставить «Кат». По-видимому, «Набоб» был поражен в корму именно акустической торпедой.
Когда мы ложились на новый курс, я спросил Билла, наблюдавшего за действиями команды на юте: «Кат» уже поставлен?»
«Его как раз вываливают за борт, сэр», — ответил он. В этот момент корабль содрогнулся от сильного взрыва в кормовой части, а через несколько мгновений в воздух взлетел огромный столб воды. Вместе с ним поднялись глубинные бомбы, металлические листы и человеческие тела. Корабль начал сильно вибрировать. Завыли сирены Американские военные корабли, кроме обычной сирены, имеют туманный горн довольно низкого тона с пронзительным, раздражающим слух звучанием. «Бикертон», построенный в Штатах, имел именно такой горн. Находиться на корабле, когда его включали, было пыткой. Ужасный вой этого горна не давал возможности управлять кораблем, так как нельзя было передать какое-нибудь приказание, даже крича человеку в ухо.