— Печатаешь для газеты? А негативы выбрасываешь?

— Что вы! Отец все сберегает. По коробочкам раскладывает и надписи пишет, когда снято. Он аккуратный, — словоохотливо рассказывал младший Коломийцев.

— А ну, дай поглядеть…

Коробочки с проявленными пленками содержались в образцовом порядке. Мазин прочитал надписи: «Сотрудники института во время выезда на Большое озеро», «Фотографии для юбилейного номера стенгазеты к годовщине Великой Октябрьской социалистической революции», «Портреты передовиков института».

Одну из коробочек он открыл и растянул пленку перед окном. Тут было много снимков людей, некоторых он, наверно, встречал в институте, но на негативе их трудно было узнать. Однако характерный негатив Хохловой, протянувшей руку с ключом, узнать было легко. Мазин свернул пленку. «Значит, возвратилась на круги своя…

А Коломийцева не было.

— Отец задерживается?

— Да вы у меня спросите! Я все про фотографии знаю, — просил Женька. Ему отчаянно хотелось пригодиться и загладить вину.

— Скажи-ка лучше, Федор Живых у вас часто бывал?

— Каких?

Игорь видел, что паренек не притворяется.

— Так звать человека — Живых. В Сибири такие фамилии бывают — Живых, Седых, Конопатых…

— И Конопатых? — засмеялся Женька.

— И Конопатых. Не бывал Живых у вас?

— Не знаю. Такую я фамилию не слыхал, — ответил мальчик огорченно.

— Возможно, Женя, ты его видел, но не знаешь фамилию. Я покажу тебе снимок, а ты вспомни, видел его или нет.

Игорь достал фотокарточку:

— Только уговор: не знаешь — не фантазируй! А то опять навредишь.

Он протянул карточку. Женька впился в нее глазами. Мазин наблюдал внимательно и заметил, что паренек борется с собой.

— Рассказывай!

— Нечего рассказывать. Раз позвонил он к нам. Я один был. Он позвонил, я и вышел…

— Что же он сказал?

— Да ничего. Он подъездом ошибся.

— И ты его запомнил? — усомнился Мазин.

— Запомнил. У него рожа такая желтая, страшная. Я даже испугался. Думаю, как стукнет… А он спрашивает: «Профессор дома?»

— Какой профессор?

— Да Филин. Филины на нашем этаже живут, только в соседнем подъезде.

— И ты решил, что он спрашивает Филина?

— Ну да. Я так и сказал: «Вам, наверно, Валентин Викентьевич нужен?» А он, да, говорит. Я ему и объяснил, что это в соседнем подъезде…

«В соседнем подъезде! Так вот почему я его потерял. Он не выходил на улицу, он просто зашел в соседний подъезд!»

Вернувшись домой от Коломийцевых, Мазин вскипятил чайник, заварил крепко, положил большой кусок лимона и выпил с наслаждением. Налил еще, но зазвонил телефон.

— Слушаю вас.

В трубке загудело раскатисто:

— Игорь, ты один? Хочешь встряхнуться?

— Нет, — ответил он, потому что был страшно далек от настроения, которое, судя по тону, распирало Боба. Сказал твердо, а может быть, и зло, но Борис не отстал.

— Ну выручи, Игорек, выручи. У меня такое неопределенное положение: мне одному неудобно появляться. А ты ничем не рискуешь. Интересные женщины и коньяк. Старик откроет закрома.

— Какой старик?

— Филин, конечно.

— Ты к нему приглашаешь?

— Ну а куда же? Юленька именинница, понимаешь? Насчет подарка не беспокойся. Я запасся всем необходимым.

— Когда ехать?

— Вот это речь не мальчика…

— Ехать когда?

— Через полчаса я заскакиваю к тебе на таксомоторе. Успеешь натянуть смокинг?

— Успею, — сказал Игорь, думая с ужасом: «Что я делаю?»

В машине Мазин не слушал болтовню Бориса, а только морщился от его хохота, закладывал палец за воротник тесноватой рубашки, стараясь оттянуть ее от шеи.

Когда они постучали, то сначала услыхали шум, гул голосов, потом шум затих, по коридору пробежались торопливые каблучки, и дверь распахнулась быстро, гостеприимно.

— Бессовестный! — закричала Юля, принимая из рук Бориса длинный пакет, а тот оправдывался, извинялся и целовал ее в щеку.

— Это Игорь, да ты его знаешь отлично.

Мазин сказал что-то соответствующее случаю, и Юля повела их прямо в большую комнату, где был накрыт стол. За столом сидели гости, человек пятнадцать, смеялись, разговаривали и передавали друг другу тарелки и бутылки. Бориса посадили рядом с интересной брюнеткой, и он тотчас же заговорил с ней и с соседом с другой стороны, как со старыми приятелями. Игорю досталась кокетливая блондинка небольшого роста. Она спросила, что ему положить и что он пьет. Мазин поблагодарил, и, бестолково двигая вилкой по тарелке с закусками, щедро набросанными блондинкой, посмотрел на ту сторону стола, где сидел профессор, строго одетый, с гладко зачесанными на пробор седыми волосами, в темном пиджаке и белой сорочке, повязанной старомодным галстуком. Филин вежливо улыбнулся.

— А ваш приятель всегда такой бука? — спросила блондинка через стол Бориса.

Мазин понял, что ведет себя не лучшим образом. Он хотел сказать что-то, но тут профессор постучал вилкой по бокалу и приподнялся.

— Тише, тише! — крикнула Юля. — Папа приготовил спич!

— Да, я прошу вашего внимания, — услышал Мазин и увидел, как шевелятся тонкие, бескровные губы Филина.

Он не смог ничего разобрать, понял только, что речь идет о молодых, которые должны быть счастливы, а старики постарались, чтобы молодые были действительно счастливы. С трудом одолевая себя, Игорь услышал, как профессор закончил:

— Я буду рад, если вы присоединитесь к моему тосту… и отпустите старика на покой. Мне бы не хотелось быть помехой вашему веселью.

Гости подняли бокалы, зазвенели ими, уверяя профессора, что он должен обязательно остаться, а Филин уже выбирался из-за стола.

Потом еще пили, но Игорь не прикоснулся к бокалу и только вымученно улыбался на довольно вульгарные шутки блондинки. Наконец громыхнула музыка, и все пошли танцевать. Соседка ждала, что Мазин пригласит ее, но он не пригласил, а, подчиняясь все той же силе, что вела его весь этот вечер, вышел в коридор. Блондинка решила, что он направился в туалет, и проводила Игоря насмешливо-сочувствующим взглядом.

— Можно к вам? — постучал он, и дверь перед ним отворилась.

Филин уже снял пиджак и галстук.

— Прошу.

Кабинет оказался большим, и все в нем было большое, несовременное — стол с бронзовым чернильным прибором, высокие, под потолок, тяжелые шкафы с книгами в потемневших нарядных переплетах, кожаные кресла, глубокие, удобные, неожиданная модель парусника со сложной оснасткой и блестящим медным якорем.

— Вы предпочли меня молодежи?

— Может быть, я помешал? — спросил Мазин, прекрасно понимая, что говорит совсем не то.

— Что вы! Сегодня у меня день нерабочий. Я ушел, чтобы не смущать молодежь… и просто отдыхаю. Присаживайтесь.

— Спасибо.

Мазин опустился в кресло, и оно поглотило его, охватив мягко, заботливо. Это не понравилось Игорю. Он выпрямился.

— Итак, вас можно поздравить с успехом?

«О чем это он?» — не понял Игорь.

— Васин сознался, по слухам.

— В убийстве Васин не сознался. Он признал только, что ехал вместе с Зайцевым в вашей машине. Это пока все.

— Но для вас, кажется, достаточно?

— Нет.

Осунувшееся лицо Филина напряглось.

— Странно. Борис Михайлович информировал меня, что дело решено.

— Да, ему так кажется.

— А вам?

— Мне нет.

— Вы делились своими сомнениями?

«Если я поделюсь тем, что думаю, меня сочтут сумасшедшим, — хотел сказать Мазин. — Или я в самом деле сумасшедший?» Игорь поднял глаза и посмотрел на профессора. Он увидел отчаяние и надежду, наверно, так смотрят больные раком, те, которые знают.

— Собираюсь.

— С кем же вы собираетесь поделиться своими сомнениями? — спросил Филин механическим, скрипящим, незнакомым Игорю голосом.

— С вами.

— Удивительно. Я ведь не имею никакого отношения к милиции.

— С вами, — повторил Мазин.

— Но почему?