Между бедрами было мокро и противно.

Но Серёжа думал о другом.

Вдруг сейчас подойдет библиотекарь и громко скажет:

„Молодой человек, поскольку Вы только что кончили, подите вон, от Вас нехорошо пахнет свежей спермой. Девушки почувствовали запах, они очень волнуются и не могут усвоить прочитанное. Да и на старушек, похоже, нахлынули воспоминания“.

Потом вызовут дружинников.

И поведут они Серёжу под белы рученьки прямо к выходу.

И все будут смотреть осуждающе и шептать ему в спину что-то злобное.

„Подвержен онании“, — он вздрогнул, настолько явственно ему послышалась эта фраза.

Ему показалось, что это прошипела одна из старушек.

Серёжа криво усмехнулся. Нет, это было не смешно.

Но, слава богу, тогда, кажется, никто ни о чём не догадался.

Потом он долго сидел, тупо глядя в стол, и ему хотелось одного.

Порвать пасть этой Сандре Браун.

Порвать её книжку.

В клочья.

Разве можно такое писать?

Но всё это было в прошлом.

Сейчас Серёжа думал о Жене. О своей спасительнице, о своей жертве, о своей коллеге по несчастью. А если он ошибается? Что тогда?

Да, ничего! В запасе есть ещё Оля.

Не нужно комплексовать. Это главное.

И он достал из портфеля листик бумаги и написал:

„Жень, ты видела „Кинг-Конга?“

И отправил послание.

Он проследил эстафету своей записки и невольно замер, когда увидел, что она дошла до адресата. Но ответа не последовало. Это было против всех правил. На записки было принято отвечать, в режиме „cito“, то есть, отложив в сторону все другие дела. А Жена не ответила. Наверное её увлекла динамика мировой добычи нефти в двадцатом веке.

Нахалка! Гордячка!

Лучше заняться Олей.

И вдруг его толкнули сзади.

Серёжа недовольно повернулся. Слон протянул ему маленькую бумажку.

Ничего себе! Теперь до Серёжи дошло. Оказывается, Женя пустила ответ в обход, через соседний ряд, так, что записка пришла к нему сзади.

Почему-то от этого тревожно забилось сердце. С чего бы, спрашивается?

Волнуясь, он развернул записку.

„Нет, ещё не видела“.

Хороший ответ!

Сердце застучало совсем в другом темпе. Тревожно, но радостно.

„Давай, сходим сегодня, на 19“, — написал он и снова отправил послание.

Теперь он следил за продвижением записки ещё внимательнее.

Ответ снова пришел окружным путем.

„Хорошо, сходим“.

Таким был ответ. От волнения стало сухо во рту.

Но почему „Кинг-Конг“? Зачем нам эти обезьяны?

Чёрт, нужно было пригласить её на какой-нибудь эротический фильм.

Чтобы быть, так сказать, ближе к сути.

Ну, да, ладно! Там, у кинотеатра, разберёмся.

Никогда ещё, идя в кино, он не одевался так тщательно. Во-первых, от старательно выгладил брюки. Через марлечку. Потом долго елозил по лицу электробритвой. Нет, все-таки электробритва — фуфло, нужно переходить на что-то сенсорное.

Потом он долго чистил туфли. Получился хороший блеск.

Абиссинский. Или ассирийский?

Обработал себя одеколоном, оделся, сунул в карман денежку и в путь.

Хорошо, что мать работала во вторую смену, иначе она бы очень удивилась тому, как тщательно он готовился к выходу.

Вечерело.

Жени у кинотеатра не было.

Серёжа подошел к афише и прочел название фильма.

„Ускользающая красота“.

Название ни о чём не говорило.

„Режиссёр — Бертоллучи“.

„Который Бертоллучи? Их же двое или даже трое“, — подумал Серёжа.

„Фильм для взрослых“.

А вот это было уже хорошо.

Только Жени почему-то не было, и это было плохо.

Серёжа решил не покупать билеты — вдруг она не придёт?

Но Женя пришла.

Она подошла откуда-то сзади. Он прозевал её приход.

— Привет! — радостно сказала она. — Привет. Что же ты так долго? Опаздываем! — ответил Серёжа.

Но от сердца отлегло.

— Что за фильм? — спросила Женя. — Вот, Бертоллучи, — пробубнил Серёжа. — А ты говорил — „Кинг Конг“, — протянула Женя. — Ну, этот, может, ещё лучше, — сказал Серёжа.

„Он же для взрослых“, — едва не добавил он.

Но Женя уже сама увидела надпись на рекламе.

— А нас пропустят? — она удивлённо подняла брови. — Да это пишут для проформы. И так зрителей нет, — ответил Серёжа.

„Нам, ведь уже по шестнадцать“, — хотел добавить он, но промолчал.

Ему нравилось, как Женя оделась — коротенькая, широкая юбка обольстительно обнажала её ноги выше колен. Намного выше колен. И косичек не было. Были волосы, свободно спадающие на плечи.

Ведь она так оделась с умыслом?

— Ну что? Пошли? — спросил Серёжа. — Пошли, — ответила Женя.

И он купил билеты.

Зрителей было так мало, что киношники не хотели начинать сеанс. Потом, откуда ни возьмись, примчались три солдата с двумя девушками и вопрос с важнейшим из искусств решился в пользу страждущих.

Свет погас, и они окунулись в мир иллюзий.

Серёжа решил действовать сразу, едва по экрану пошли титры.

Чего тянуть-то?

Он осторожно положил руку на ладонь девушки. Нет, она не оттолкнула его пальцы. Отлично!

Серёжа стал бережно, едва касаясь, поглаживать её тонкие пальчики. Нежно-нежно. Женя великодушно позволяла ему это делать. Хорошо!

При этом они делали вид, что внимательно смотрят на экран.

Однако сюжет стал понемногу их увлекать.

Фильм оказался на удивление длинным.

Юная дева приезжает из Америки в Италию. Ей девятнадцать, и она ещё девственница. Об этом заявлено сразу и прямо. И это хорошо.

То есть, хороший намёк.

Серёжа вспомнил про чеховское ружьё на стене, экстраполировал ситуацию и понял, что, поскольку сказано, что героиня — девственница, то, по аналогии с ружьём, которое всё равно выстрелит, с девственностью придет расстаться. Отлично. Быть может, мы это увидим.

Кажется, девушку зовут Люси. Закадровый перевод неважнецкий.

Люси попадает в богемную атмосферу, всё действо разворачивается на фоне идиллических сельских пейзажей. У девушки явный интерес к сильному полу, причём, её определенно влечёт к мужчинам постарше.

Сверстники если и появляются в поле её зрения, то только для того, чтобы подтвердить либо свою низкую похотливость, либо неумение использовать благоприятный момент, алкоголь оказывается сильнее и, несмотря на то, что Люси готова расстаться с девичеством, её партнер, увы, в нерабочем состоянии.

Мужчины же постарше держат себя строго, хотя их явно тянет к юному телу. Вторым планом начинается тема воспоминаний о матери главной героини, с которой, как можно догадаться, у наших Гумбертов имелись в прошлом некие отношения. Словно перекликаясь с "Лолитой", одного из "зрелых" героев играет тот же актер, который снялся в экранизации набоковского шедевра.

"Лолиту" Серёжа уже видел и был откровенно разочарован.

Он мог наизусть процитировать набоковскую фразу, которую считал шедевром.

"Её ноги, её прелестные, оживленные ноги, были не слишком тесно сжаты, и когда моя рука нашла то, чего искала, выражение какой-то русалочьей мечтательности — не то боль, не то наслаждение — появилось на её детском лице."

Конечно, серёжина учительница литературы (если бы не знала, что это Набоков), непременно осудила бы построение этой фразы — не за смысл, а за три слова "её" в одном предложении.

Однако Серёжа был убеждён, что это ключ всего романа. Как и вся история с Аннабеллой. Лолита была потом.

В фильме же всё это было пропущено. Поэтому "Лолита" Серёже не понравилась.

Бертоллучи был явно лучше. Серёжа стал вникать в сюжет. Что у нас там, на экране?

Второй "зрелый" герой — скульптор, работающий по дереву. Он ваяет — долбит и пилит образ девушки, очевидно, Люси.

Однако у Люси свои заботы. Она хочет стать женщиной.

Самое интересное было, как всегда, в самом конце.

Серёжа даже не ожидал, что всё так обернётся. Если бы не такой классный конец, его рука так и осталась бы лежать на ладони девочки.