Бонни не было. Она позвонила в справочное выяснить, была ли на рейсе американка Бонни Плам. Не было, ответила ей живо девушка, сверившись со списком. Не было. Вот это плохо. У Даяны нет времени ждать — следующий рейс будет только завтра. Может, Бонни еще не вернулась из Европы?

Итак, она одна отправлялась на север. Она ничего не сказала Халамбусу о приезде Бонни. Что говорить, когда ничего не ясно.

Она ехала на машине с шофером все севернее и севернее. Потом сделала пересадку и отправилась морем. Ей хотелось прокатиться по зеленовато-голубой глади Средиземного моря. Не только работа, но и жизнь с удовольствием! Почему бы нет?

Глиссер рассекал светло-бирюзовые волны, рулевой, бронзовый от загара мужчина, управлял им с легкостью. Многие годы он катал туристов и знал, как накренить посудину, чтобы все восхищенно ахнули. Одна только пассажирка молчала и сосредоточенно вглядывалась в берега.

— Вам нравится? — не выдержал он, когда, закрутив такой вираж, от которого обычно все визжали, она молчала и не отрывала глаз от дали.

— Вы будто фотографируете глазами, — хмыкнул он. Другие пассажиры вели себя, как им полагалось, по его разумению.

— Да, у меня глаза — фотокамера, — кивнула Даяна. — Я фотографирую. Мне нравится. Но я сейчас не отдыхаю, я работаю. Вы вот тоже работаете и не визжите от счастья на поворотах.

Он засмеялся.

— Мадам не полезет в карман за словом.

— В кармане должны быть деньги. Не слова. Он с интересом посмотрел на нее.

— Точно. У меня вот карман дырявый, и деньги в нем не держатся.

— Жена не может зашить?

— Жена может. Но для чего — они ведь уже выпали.

Он молча закладывал очередной вираж. Снова все ахнули, кроме Даяны. Но он ничего от нее и не ждал. Человек на работе, так что ему визжать от счастья?

— Выпали, потому что ушли на ремонт этого судна.

— Кто же это вас так разорил?

— Да один глиссер. Он несся как сумасшедший и причалил мне в борт. Хорошо, я был не на плаву, а то бы утонул.

— Глиссер?

— Да, там делалось что-то странное. Они везли женщину в красном сарафане и за руки выводили на берег. То ли ей было плохо. То ли еще что. Я никогда не видел ее в нашей деревне.

— А кто ее вез? — Даяна собралась, обратилась в слух.

— Да я не знаю. А встречала — европейка со светлыми волосами. Я их тоже раньше не видел…

— А куда они все подевались? Вы же могли потребовать от них возмещения убытков!

— Эге, от них потребуешь! Это чужие. Но знакомы с военными. Я точно знаю. Потому что все они пошли в гостиницу для офицеров.

— А, так вы знаете, где эта гостиница?

— Ну конечно. Она на берегу, под горой.

Даяна засмеялась, когда он круто повернул к бухте. Все молчали, радовалась она одна:

— Какой хороший вираж!

— Ничего такого, — удивился он. — Обыкновенный поворот. Вот никто и не ахает.

— А я?

— Ну, с вами все ясно. Вы на работе, — без улыбки ответил он.

Итак, женщина в красном сарафане, которую везли на глиссере в такой спешке, что врезались в борт другому глиссеру. Может быть, это и была Ази?

— А женщине сколько лет на вид?

— Очень молодая.

Но Ази тридцать, впрочем, если кто-то стукнет в борт твоего судна, возраст вылетит из головы. Цвет еще задержится в памяти.

Она попрощалась с хозяином глиссера, расплатилась с ним и пошла в сторону гостиницы, о которой он рассказал.

Городок, точнее, деревня, где базировались военные, была в живописном месте — под горой и с выходом к морю. Бухточка небольшая, уютная, и, казалось, никакие ветры не раскачают суденышки, зашедшие в нее.

Она осмотрелась, и ей вспомнились посудины филиппинских рыбаков с розовыми парусами, похожими на крылья бабочек. Здесь таких суденышек не было, и морская гладь была пустынна. Дальше, в заливе, стояли корабли. Это уже не благостный пейзаж теплого моря, а суровый. В душу Даяны снова вернулась тревога.

В гостинице она попросила номер. Ее американский паспорт не вызвал никакого недоумения. Ее вещи отнес бой, и она осмотрелась. Гостиница не бог весть какая, полупоходная, без роскоши, но в ней было все, что надо. Итак, как ей отыскать Ази? Она просила Халамбуса не говорить с похитителями до вечера, потому что трехдневный срок истекает к вечеру следующего дня.

Халамбус обещал.

Даяна решила начать с горничной.

Горничная пришла по первому вызову. Даяна уже переоделась в летние желтые брюки цвета спелого банана и в майку цвета перванш. На ней были легкие греческие сандалии, столь удобные для этих мест. Волосы затянуты в тугой хвост на затылке, открыв чистый и гладкий лоб. Ее раскосые глаза, казалось, занимали половину лица. Даяна поражала своей миниатюрностью и красотой сложения. Ноги ее были слегка коротковаты, и потому она предпочитала брюки с высокой талией.

Горничная поклонилась и спросила:

— Что угодно?

— Я хочу вас спросить. Моя коллега из европейского агентства поселилась в этой гостинице. Я хочу ее найти — скажите, в каком она номере? Я не знаю имени, потому что вместо нее должна была ехать другая женщина, Бонни Плам. Но Бонни не смогла. — Обычно, когда называешь какое-то имя, знала Даяна, у человека возникает к тебе доверие.

Манера говорить у Даяны была проникновенная, мягкая, и не было человека, который на нее не отозвался.

Горничная молчала, что-то соображая.

— Да, я видела подобную женщину. — Она говорила на плохом английском. — Но мне кажется, она живет не у нас, она приходит сюда. Она была сегодня и вчера вечером. На каком этаже? Я сейчас пойду спрошу у моей напарницы.

Даяна благодарно улыбнулась. Ах-ах, не слишком ли просто все складывается? Но ведь если даже она найдет Ази, как она вызволит ее отсюда? Следовательно, ей надо отправляться к американскому офицеру… Она порылась в записной книжке. Офицер интендантской службы мистер Мак, было написано на визитной карточке, полученной в прошлом году на военной базе во Флориде. Ах, какие креветки стояли на столе, когда кормили ее обедом! Втрое больше обычных. Мистер Мак, мистер толстяк, захотел сфотографироваться с ней — с женщиной-девочкой на его фоне. А потом эту фотографию она отдала в женский журнал. И, как говорил мистер Мак, его жена приревновала. Но он утром позвонил по телефону и сытым голосом сообщил Даяне, что после этой ночи она сняла с него все обвинения…

Горничная вернулась.

— Да, она здесь. У подруги, как сказала мне напарница. Она больна и не выходит. Это в сорок восьмом номере. — Даяна протянула ей десять долларов. Щеки горничной заалели:

— Мадам…

— Ты не представляешь, как меня обрадовала.

Она знала, что радость горничной не меньше, чем ее. Доллары — они везде доллары.

Итак, она найдет мистера Мака и отправится в сорок восьмой номер.

Бонни продолжала сидеть в Шенноне. Шторм, по прогнозам синоптиков, мог стихнуть только к вечеру. Так что плакал ее билет и в полном смысле слова плакал ее попутчик — учитель. Оказывается, он поспорил с женой на триста долларов, что доберется в Каир первым. А старушка на эти доллары собиралась совершить нечто ужасное, как ему казалось. Ей не хватало именно этой суммы на пластическую операцию. Она хотела помолодеть.

— Как же так, — сокрушался он. — Я понимаю, ей противно смотреть на себя в зеркало. Но Бог мой, а как ей будет противно смотреть на меня?

Бонни смеялась и успокаивала:

— Я так не думаю. Она хочет сделать вам приятное. Чтобы вы не сводили с нее восхищенных глаз. Знаете, как это важно для женщины?

Он благодарно взял ее за руку.

— Вы так хорошо успокаиваете меня. Вы медсестра?

— Нет, — покачала Бонни головой, — я целитель другого рода. И я вам говорю — проиграйте вашей жене.

Бонни сама не знала, что на нее нашло. Сама не верила ни в каких целителей, но когда старичок задремал, успокоенный ею, она не раскаивалась в своей шутке.

Ну и ладно. Она опоздает к Даяне. Пусть все идет так, как идет. Она отдается на волю судьбы, на волю волн, которые, если захотят, то успокоятся, и они полетят дальше.