— Это не есть хорошо.
— Да уж каво там!.. Думал, хуже не бывает, а наутро еще хуже… Врачи-то туфту мне запаливают… Говорят, что, мол, со временем чего-то там смогут, а пока не волокут… Тухлое наше дело. Тебе-то хоть сколько лет?
— Пят… десят пят.
— У-у… Мне малость поменьше. Двадцать восемь…
— Бэби?
— Дети, что ли? А у тебя есть они?
— Два сына.
— У меня нет. Будут еще. Без света, говорят, они еще лучше получаются…
Англичанин не ответил.
Неля получила в больничной раздевалке белый халат. Привела себя в порядок перед зеркалом…
— Пойдем, пойдем, — сказала ей пожилая нянечка. — Мне как раз наверх надо. Провожу… К ему много народу ходило. Все больше мужчины, конечно. Он-та теперь с иностранцем лежит. Перевелся… Характерный мужик! Так на горло и взял. Хочу, говорит, и только… Бя-да! А с другой стороны если взять, то как ему не уступить? Молодой жа, а без глаз…
— Как?! — испуганно вскрикнула Неля. — Он что? Совсем?..
Нянечка тяжело перевела дух, облокотившись на перила лестницы. Посмотрела голубенькими глазками на Нелю.
— Тут воля господня, милая… Я-то ведь чо? — старая… В этом деле не разбираюсь…
Потом они шли по длинному коридору, сильно и резко пропахшему лекарствами.
— Тута… в восьмой… — почему-то шепотом сказала нянечка. Неслышно приоткрыла дверь и заглянула. — Докушивают… Щас я у их соберу тарелки, а ты уж после сама иди, ладно?
В палате приглушенно светили ночники. Шторы на окне были задернуты. Нянечка по-быстрому составила на поднос посуду, мягко приговаривая при этом:
— Вот и умники… Кто не ест, тот и не работает… — Вышла. Снова зашептала Неле: — Иди, иди… Теперь они добрые. Мужика покорми, и все…
— Спасибо, — кивнула Неля. — Я постою пока…
Нянечка усмехнулась и зашлепала по коридору. Возле лестницы все-таки не вытерпела и оглянулась. Неля продолжала стоять возле раскрытой немного двери.
— Чудная, ей-богу… — сказала сама себе нянечка и исчезла из виду окончательно.
— И где же ты плаваешь, капитан? — спросил Григорий, снова устроившись на койке.
— Весь мир. Из Танзания в Ливерпул. Ливерпул — Мурман.
— А чего возишь?
— Сезаль из Африки. Канаты…
— А-а… Ну и как там, на черном континенте? Пробуждаются?
Неля улыбнулась.
— Я не политик. Я моряк, — твердо ответил англичанин.
— Да я тоже… Ты в бутылку не лезь! Я ведь про что говорю… Ну никак мне не понять — чего людям надо? Чего они друг на дружку лезут?..
— Здравствуй, Громыко, — сказала, входя в палату, Неля.
И Григорий, и англичанин резко повернули на ее голос свои головы.
— Кто это? — спросил Григорий.
— Я… Неля.
— У-у… — удивился он. — Каким это ветром? Фрагмент известной картины «Ее не ждали». Автора не помню, — он сел. — Заходи, гостем будешь. Знакомься, капитан английский. Зовут непонятно…
— Кэррол Найк… — встал и поклонился англичанин.
— Неля.
— Очень приятно…
— Мне тоже, — сказала Неля. — Гриша, выйдем на минуточку, а?
— Щас… — Он нащупал ногами тапки. Поднялся. — Ты это… прости, капитан… У нас у каждого свой талисман… Ну, пошли, пошли на коридор…
Когда остановились возле окна, Григорий, опершись о подоконник рукой, грубовато спросил:
— Ну, чего надо? Если жалеть, то без надобности. Не нуждаемся…
— Гриша… — сказала Неля и вдруг занервничала. — Тут такое дело…
— Какое?
— Понимаешь… Я… по правде сказать… уже расхотела тебе говорить про то, с чем пришла…
— Ну так и не говори… Переживем.
— Да нет уж… скажу… Пусть…
— Тогда не тяни резину. Мне с капитаном, может, интересней…
— Слушай… Юсин продолжает копать это дело со взрывом…
— Ну и хрен с ним! Я-то при чем?..
— Не знаю… Но он в чем-то подозревает тебя.
Григорий вздернул голову, уставившись на Нелю своей белой повязкой:
— В чем?
— Я не знаю в чем… Он говорит, что ты в феврале… на том массовом взрыве… заряжал скважины над сто восьмидесятым штреком… Вручную.
Григорий нервно дернул щекой:
— Что еще?
— Все…
— А зачем ты мне стучишь на любовничка, а? — ощерился Григорий.
— Я… хочу предупредить тебя. Акт ведь комиссией подписан.
— А тебя он вроде уточки подсадной ко мне, да? Чтобы я раскаялся? — Григорий, белея, шагнул к Неле. — На вшивость меня проверять? У-у. Катись отсюда!
Неля испуганно отступила:
— Ты не так меня понял, Гриша.
— Не так?! — он захрипел.
Неля повернулась и побежала по коридору… А Григорий, размахивая кулаком, все кричал и кричал ей вдогонку, отшвыривая от себя медсестер…
Ночью он проснулся в поту. Только что оборвался тягучий, подробный кошмар… Будто Григорий бежал по громадному, туго накачанному бикфордову шнуру, — бежал внутри его, — как по тоннелю… Мягко вжимался под ним, пружиня, грязно-коричневый пол, и Григорий, отталкиваясь от него, медленно-медленно перелетал, продолжая при этом бешено молотить ногами горячую пустоту… За ним, нагоняя его, шипел и разбрызгивал длинные белые капли лохматый огонь… Григорий, не слыша себя, что-то кричал и размахивал руками… Там, впереди, далеко-далеко, виднелась пологая куча переломанных аммонитовых колбас, на которой сидел его отец, Серега Гуридзе и еще кто-то, кажется не мужик… Все они, как по команде, одновременно запрокидывали вверх головы, звучно глотая из горлышек молоко, а потом хором тянули: «Отпишет мать мне старый угол дома, когда устанет сердце у нее…» «Взорвутся же к чертовой матери!..» — думал Григорий и еще бесслышней орал им… Они же как ни в чем не бывало продолжали петь песню и посасывать молоко… Григорий затравленно оглянулся и понял, что ему не уйти от огня… Тогда он растопырил руки, тормозя, и завис… Выдернул из-за голенища нож, всадил его в мягкую шкуру тоннеля и со скрипом, легко стал распарывать шнур… Оставалось совсем немного, и он бы отрезал дорогу огню, но… огонь дошипел до Григория, и… сморгнула, съедая пространство и все, ало-кровавая муть… Что-то черное, липкое обкрутило Григория, и он, задыхаясь, поплыл в этом черном и липком куда-то… Он плыл, опрокинувшись на спину, и думал о том, что вот и закончилась жизнь… что больше ему никогда не увидеть, как в сонной реке поутру хлещет хвостами серебристая рыба, что вот ведь как глупо случилось… как глупо… как глупо!.. Григорий забился в отчаянии, разгребая руками, зубами, ногами черноту перед собой, а когда уже выдохся окончательно, но… все-таки… еще… ковырнул головой бесконечную непроглядь… разом открылась ему странно светлая даль, приглядевшись к которой Григорий вдруг понял… да это же аквариум! Ну да!.. Он вплотную подгребся к нему, пока не ощутил лбом пронзительный холод преграды… Закарабкался вверх, перевалился через стенку и замер… Ужас выдавил из него тонкий-претонкий крик… В прозрачной воде перед ним, подмигивая ему, тонули Зинкины глаза…
Григорий сел. Вытащил из-под подушки сигареты и спички. Прислушался к капитану… Тот спал, посвистывая… Григорий вдел ноги в тапки и пошел к двери, шаря впереди себя вытянутой рукой… В коридоре было попрохладнее. Он дошагал до окна и остановился. Кое-как, все еще не привык, раскурил сигарету, больно опалив при этом пальцы. Подул на них и послюнявил языком. Выругался про себя: «Немощь!..» Потом, как-то бесцельно, двинулся по коридору, пока не услышал чей-то быстрый, прерывистый полушепот. Тут же и догадался — нянька какая-нибудь. Григорий замер и напряг слух…
— Ну а зачем же я сюда кинулась, а? На Север этот… Из деревни-то своей, а? Осломя голову. Со Шикотана на Усть-Илим подалась… В ем, на гэсе-то, в передовых значилась, — все думала, как бы это, значит, поприметнее стать. Чтобы кто-нибудь увидел на Доске почета и побежал за тобой… Дурная наскрозь! И не в сознательных ходила, это чтобы через обратнее интерес на себя назвать… Теперь вон где черт поселил! В Полярске… При болящих кантуюсь. Им подмогаю… А может, у меня у самой что-то болит, а? Может, одна сила-то в языке и осталась, а из других мест повышла? А все же вот чудится, чудится… что будет со мной что-то такое, такое, ну это… Сама не пойму. Может, завтра, а?
