Приняв душ, приведя себя в порядок, путешественники спустились в столовую. Здесь ждали пирог с индейкой, омары, мясо тапира,  парагвайские вина. Педро и Витя начали с десерта, набросившись на фруктовый торт.

          Разговор вертелся вокруг Кальвадоса. Хуанита интересовалась, как он был найден, где жил в России, какие обстоятельства сопутствовали его доставке в Парагвай. Она не уставала восхищаться мужеством русских туристов, спасшихся из водопада. Что же касается того, кто мог преследовать отца, об этом Хуанита не имела ни малейшего представления. Он всегда жил тихой размеренной жизнью потомственного плантатора. Сначала занимался какао, позже - кофе и чаем,  года два назад купил марганцевые рудники на севере страны. Что отец мог делать в Европе? Это было вне понимания Хуаниты. Она знала, что у отца есть родной брат, но она его не помнила. Хуанита была совсем маленькая, когда тот уехал из страны. Брат Кальвадоса жил где-то в Европе, вроде бы тоже занимался бизнесом,  в производстве или на рынке ценных бумаг. Отец никогда не говорил, что собирается к нему. Отношения между братьями нельзя было назвать тёплыми. Хуанита не знала, чтобы они созванивались или переписывались, кроме поздравительных открыток, которые они получали к Рождеству. Однажды в Европе случился какой-то экономический скандал не без участия дяди.  Отец показал Хуаните газету, где на первой странице была фотографии дяди. «Как он похож на меня!» - воскликнул тогда отец. Действительно, сходство оказывалось разительным.

         Рассказывая всё это, Хуанита поглядывала на Кальвадоса. Отец не проявлял интереса к разговору, вместе с детьми предпочтя всей еде торт.

         Завтра Хуанита покажет газету с фотографией дяди, если он заинтересовал Степанова, а пока, после ужина, предлагает выйти на террасу, посидеть в шезлонгах, полюбоваться закатом. Закаты в Асунсьоне неописуемые. В гостиной дома висят картины местных художников, живописующих закаты. Разделяя вкусы дочери, их собирал отец.

         Поблагодарив хозяйку, путешественники вышли на террасу, сели в кресла. Борис попросил сигару. Красный диск солнца опускался за дома. Пейзаж окрасился в пурпурные тона. Лица присутствующих стали красными, будто они сидели в фотолаборатории.

         Борис беспокоился, не съедят ли детей крокодилы. Сразу после ужина дети опять  возвратились к бассейну с горячим желанием кормить пресмыкающихся остатками пирога и торта. Борис периодически вытягивался с кресла, ему мерещилось, что рука сына уже в масти хищника. Дети насаживали еду на  шампуры для барбекю, потом протягивали крокодилам. Те жадно глотали.

         Володя лениво ковырял  во рту зубочисткой. Кальвадос, будто забыв о прежних пристрастиях, высказанных дочерью, снял, повесив на спинку шезлонга, пиджак и мерно задремал, безразличный к закату. Хуанита заметила, как изменился отец. Он стал скучным, апатичным, не всегда адекватным. В глазах дочери стояли слёзы. Что-то ужасное сделали с головой  отца. Откуда эти шрамы? В какую чудовищную переделку он попал, что так изменило его характер? В доме он не узнаёт комнат, привычных вещей. Этот особняк он спроектировал и построил, прожил в нём большую часть жизни, а она видела, как он ищет туалетную комнату, о расположении которой не мог не знать.

         Что за странный язык, на котором обычно говорит Кальвадос, а дочь ему  бойко отвечает, спросил Степанов. О, это язык индейцев гуарани, на нём общается половина населения страны,  выходит множество газет. Наравне с испанским он считается официальным.

         Случайно за светской беседой, бросив взгляд в сторону Кальвадоса, Степанов заметил мелочь, которой сначала не придал значения, потом она заставила его окаменеть. Кальвадос повесил пиджак на спинку кресла не совсем аккуратно. Воротник вывернулся наизнанку, и Степанов ясно увидел срезанный под корень ярлычок. Степанов сомневался, не помнил точно, но всё же, если ему не изменяла память, Кальвадоса нашли в этом пиджаке, и  когда снимал он его многократно, ярлычок всегда был. Ярлычок - такая мелочь, которую трудно заметить, и Кальвадос, постоянно находившийся в отстранённом состоянии, вряд ли приехав, домой,  первым делом взял да и срезал ярлычок с пиджака.  Или это сделала Хуанита? Прислуга? Кто-то другой? Зачем? Степанов твёрдо решил дождаться удобного момента и осмотреть вещи Кальвадоса. А пока он побеспокоил  Хуаниту, почему отец не переодет. Та отвечала, что прачка готовит вещи, и с завтрашнего дня отец, конечно же, будет уже не в том, в чём проходил почти год.

- Отец сильно переменился, - сказала она. – Лучше стало, что он перестал жевать табак. Была у него дурацкая привычка.

- Зато я теперь его нюхаю, - односложно добавил мало разговорчивый Кальвадос и извлёк довольно симпатичную, неизвестно как у него появившуюся табакерку. Кальвадос набил обе ноздри табаком. Чувствовалось, он давно собирался сделать это, да не решался.

- Красивая у вас табакерка, - сказал Степанов.- Позвольте.

- Пожалуйста, купил в Сан-Пауло, - перевела Хуанита.

                                                               6

         Вечером, когда Степанов остался один, к нему заглянул Витя:

- Вы видели?- горячо заговорил он.- Кальвадосу кто-то все лейблы на одежде срезал.

- Ты тоже заметил?

- Давно, - важно отвечал Витя.

- Не могла ли это сделать Хуанита?

-  Не знаю. В Сан-Пауло, где мы играли, лейблы были. Я уверен. Кальвадос от жары пиджак снял, я смотрю - на пиджаке фирма крутая.

- Какая?

- «Бёрбери».

- Ты определённо заметил?

- Мы с папкой на такие вещи моментально реагируем. Престижники, так нас мама называет. Не заметили? У папы «ролекс», кроссовки «адидас», всё родное.

- А у тебя что?

         Витя, полный значения, достал из штанов бумажник:

- Бумажник от «Монти», – Витя вздохнул.- Денег пока нет, не заработал… Кстати, та монета у вас?

         Глаза мальчика горели, голос сорвался.

- У меня,- признался Степанов.

- Берегите её. Я вот что думаю, чип внутри монеты может содержать не всю информацию, а часть. Остальная информация на других монетах. На вашей же самое главное. Без чего другое не действует, - Витя посмотрел по сторонам.- Вам может угрожать опасность.

- Ясное дело, - улыбнулся Степанов.

- Серьёзно. Скоро, я знаю… - Витя осёкся, будто сказал лишнее.

         Степанов вертевший Витин бумажник, протянул его назад:

- Бумажник твой подделка. Вот здесь мелко написано – Анкара. Чья это столица?

         Витя молчал.

- Пробелы в географии!

         На этом они расстались.

         Ночью Витя спал так крепко, что когда ему захотелось в туалет, он машинально встал и пошёл налево, руководствуясь расположением московской квартиры. Однако налево была стена. В неё Витя и упёрся. Витя пошарил руками по стене в поисках двери. Нашёл картину в массивной раме. Только после до Вити дошло, что он не дома. Калейдоскоп событий вчерашнего дня молнией пролетел в голове.

         Не был Витя и в гостинице. Чтобы попасть в туалет, следовало выйти из комнаты и двинуться в конец коридора. На соседней кровати, широко раскинувшись, могуче храпел отец. Витя не стал его будить, не маленький.

         Надев шлёпанцы, Витя в трусах и майке вышел в коридор. Светила луна. Расставленные вдоль окон большие растения в кадках отбрасывали на пол угрожающие тени. В чужом доме Витя чувствовал себя неуютно. Ему представлялись сцены  из фильмов ужасов. Вот растения протягивают корявые ветви и хватают его. А вот  из стены выходит таинственный человек. Не успел Витя так подумать, как увидел впереди человека.

         Сначала Витя принял его за Кальвадоса. Что-то показалось общим в походке и развороте плеч. Но человек был явно выше ростом и шире. Если искать образец, неизвестный больше походил на атлета, охранника странной старухи, виденного Витей  в самолёте, а потом в отеле в Сан-Пауло. Витя принял его за Кальвадоса, потому что он вышел из апартаментов предназначенных для хозяина дома.