— Ладно, Алка, — устало сказал Верк. — Не надо демонстрировать передо мной свои актерские способности. Отложим на минутку этот разговор. Я хочу помыться, и ты приготовь мне кофе. Пожалуйста!
Алла на несколько мгновений замерла, недоверчиво и враждебно глядя на Верка, но тут же с подчеркнутой иронической рабской готовностью сорвалась с места.
— Сию минуту, мой повелитель...
Верк хорошенько помылся под рукомойником (Алла приучила его мыть руки и лицо не в тазу, а под рукомойником, доказав, что такое умывание более гигиенично) и, повесив мундир на спинку стула, начал отхлебывать из чашки горячий кофе. Он был мрачен, задумчив и все время поглядывал на лежавшую на столе раскрытую книгу. Наконец сказал, не оглядываясь:
— Все хорошо, очаровательная Сарра Бернар, черт бы тебя побрал. Но как ты объяснишь, если не следователю, то хотя бы мне исчезновение шестнадцати листов из книги?
— Почему именно я должна объяснять? — вызывающе скрестила руки на груди Алла.
— Потому что вырванные листы оказались у тех русских пленных, какие пытались удрать на танке, — солгал Верк. — Можешь не сомневаться, я листы этим людям не передавал.
— Значит, их передал кто-то другой.
— Логично. Листы из книги, лежавшей на моем столе, могли вырвать трое: я, ты, твоя подруга, которая три Дня назад заходила к тебе в гости.
— По твоей просьбе, Оскар.
— Да, но это не меняет существа дела. Три человека. Согласна?
— Да.
— Я не вырывал. Один человек отпадает. Ты?
— Не вырывала! Да и как я могла передать им? Я ведь ни разу не приходила к вам в мастерскую.
— Ты могла передать Любе.
— Повторяю: не вырывала и не передавала.
— Прекрасно! Остается Люба. Ты оставляла ее в горнице одну?
— Не помню.
— А ты вспомни, вспомни, черт возьми! — снова вскипел Верк. — Я убедился, у тебя совсем неплохая память.
— Если и оставляла, то на очень короткое время. Вряд ли она смогла бы.
Верк резко повернулся к любовнице:
— Слушай, Алла. Это для тебя вопрос жизни и смерти. Понимаешь? После всего случившегося меня пошлют на фронт. Ты останешься одна. Я ничем не смогу помочь тебе. Однако, если ты все свалишь на Любу... Кстати, она погибла, но при очень загадочных обстоятельствах. Если ты все свалишь на мертвую, ты сможешь выпутаться.
— Нет, Оскар, — печально покачала головой Алла. — Ты меня утешаешь, обманываешь. Я не выпутаюсь.
— Зачем так мрачно.
— Ты боишься не за меня, а за себя. Боишься, что я тебя оговорю. Зачем ты принес и держал дома эту чертову книгу? Люба погибла, она ничего не может сказать в свое оправдание. Ее убили, замучили?
— Нет, откуда ты взяла?
— Я ничего не знаю. Ты ведь не рассказываешь мне.
— Она погибла в первый же момент под гусеницами танка, вернее в развалинах дома, через который танк пробился на улицу.
— Погибла... Бедная, бедная Люба. — Алла покачала головой, но тут же ее глаза сверкнули яростью: — И ты ее подозреваешь? Ведь если б она знала, что произойдет, она бы вышла из помещения.
— Я тебе сказал — обстоятельства гибели носят загадочный характер.
— Загадочный... — Алла затряслась в рыданиях. — Дурачье, просвистели танк, залезли с этим делом в дерьмо по уши, теперь хотите свалить всю вину на двух русских девчонок? Сволочи паршивые! Вы ставите себя над всеми — самые умные, самые сильные, самые смелые. И хитрые.
Верк вскочил со стула, схватил Аллу за руки.
— Алка! Прекрати. Прекрати сейчас же!
— Я правду говорю, — горячо, со слезами на глазах зашептала девушка. — Вы наших пленных не только голодом морите, вы их презираете — низшая раса, полудикари, иваны. Вот и допрезирались — умней вас, арийцев, иваны оказались! Поэтому-то вы так и злитесь, из себя выходите.
Верк тихонько оттолкнул ее от себя.
— Алла, я не верю, что ты была как-либо причастна к подготовке побега или что-либо знала о нем.
— Спасибо, — откровенно насмешливо поклонилась Алла. — Наконец-то ты...
— Вот и покончим на этом.
Алла достала сигарету и, прикурив от лампы, зашагала по комнате. Ее, видимо, озарила какая-то новая мысль.
— Подожди, Оскар. Несколько вопросов. Эта книга, она что, одна-единственная в мире? Существует только один экземпляр?
— Нет, конечно.
— У кого еще была такая книга у вас на базе или здесь, в городе?
Ай да Алка, вот она как повернула! Повернула, да не совсем.
— Один или два экземпляра могли быть у танкистов или мастеров. Но это ничего не меняет. Листы ведь вырваны из этого экземпляра, что находился у меня на столе.
— И я должна ломать голову с этими листками, мое это дело, да? — набросилась она на Верка. — Где ты взял книгу, у кого? Ты уверен, что тогда все листы были на месте? Может быть, их вырвали раньше.
Верк молчал. Он обдумывал новую, предложенную Аллой версию. Конечно, лично ему версия эта казалась далекой от правды, но она была спасительной, так как могла показаться убедительной для других. Кто знает, что один из экземпляров книги находился у начальника ремонтной базы? Только полицай Тышля и трое тех мальчишек, каких он приводил в кабинет Верка. Но никто из них не знает, куда дел книгу начальник ремонтной базы. Он мог отдать ее танкистам, допустим, их командиру, лейтенанту Бегнеру. Все члены экипажа «тигра» погибли...
— Почему ты молчишь? — не отставала, теребила его Алла. — Где нашли листки? У кого? Ты можешь показать их мне?
Если бы такие вопросы Алла задала в начале их разговора, Верк счел бы, что она пытается выяснить у него, имеются ли улики против Любы или все построено на предположениях. Однако сейчас вопросы Аллы были естественным, логическим продолжением ее версии.
— Проклятая книга! Грязная, растрепанная... Я несколько раз хотела использовать ее как подставку под горячие кастрюли и сковородки. Могла порвать, выбросить... Могла сжечь.
Верк опустился на стул, закрыл глаза.
— Еще не поздно. Ты можешь сделать это сейчас, — сказал он равнодушно.
— Что сделать?
— Уничтожить книгу. Можешь ставить на нее что угодно, можешь разорвать и выбросить в уборную. Я разрешаю. Лучше всего сжечь.
— Но...
— Никаких но. Ее не было у меня. Ты ее во всяком случае никогда не видела в нашей квартире.
— А как же листки?
— Листов тоже не было. Было трое танкистов. Трое очень смелых русских танкистов.
— Тогда ты сам должен сжечь книгу. Я боюсь к ней прикасаться.
— Ты все-таки эгоистка, Алла. И тебе ни капельки не жалко меня. Поверь, я смертельно устал и должен хотя бы часок поспать, хотя бы так, сидя на стуле. Ты разорви книгу и брось ее в печку, приготовь мне омлет, поджарь картошки. Если огня от книги будет недостаточно, подбрось немного дров. И не забудь хорошенько помешать пепел...
Алла протянула было руку к книге, но тут же одернула ее.
— Я боюсь. Ты скажешь, что это я сама...
— Не прикидывайся такой наивной и трусливой. Как будто ты не знаешь, как отвести от себя такое обвинение. Скажешь — Верк меня заставил.
Верк продолжал сидеть, откинувшись на спинку стула, размягчив мускулы, закрыв глаза. Его пошлют на фронт... Наверняка. Куда денется Алла? Это не его забота. Судьба таких женщин известна. Она должна была знать...
— Алка, ты меня слышишь? Меня отправят на фронт. Что будешь делать ты? Найдешь другого «повелителя»?
— Нет, — донеслось из кухни. — Я зарегистрируюсь на бирже и уеду в Германию.
— Не завидую.
— У меня нет другого выхода. Здесь в городе меня все ненавидят.
Да, ей в городе оставаться нельзя. Ей будет трудно. Особенно, когда придут русские. Они придут...
Верк снова вспомнил ту ужасную картину, какую он увидел, вернувшись вечером на базу. Три уцелевщих мастера выстроили пленных ремонтников в одну шеренгу и, проходя один за другим вдоль строя, лупили их палками по лицу, приговаривая: «Это тебе за беднягу Фридриха!», «За моего друга Иоганна!», «Получай, свиньи, за Карла!», «За их несчастных жен, детей!», «Получай, получай, получай...». Конвоиры стояли, вскинув автоматы. Верк вмешался, по ему стоило большого труда приостановить бессмысленное зверское избиение. Мастера оставили свои жертвы в покое только тогда, когда он Сказал, что пленные ремонтники потребуются для следствия.
