— Великому князю хватило решимости, чтобы пойти на этот шаг! Стомиллионное крестьянство, которое кормит страну, тянет непомерное бремя налогов в пользу государства, проливает свою кровь ради его защиты, умирает от тифа и ранений в госпиталях, жаждет именно этого решения! Что вы можете дать восьми десятым населения страны, чего не дадут ему реформы Великого князя? Поддержка Кирилла Владимировича и Алексея Николаевича будет такой, какой ещё не было ни у одного самодержца российского! Мы наконец-то сможем сказать, что правительство работает на благо нашего народа! Мои товарищи поддерживают начинания Великого князя целиком и полностью! И я убеждён, что такое же одобрение выскажет большинство населения страны! А реформа представительного органа? Дума станет по-настоящему всенародным законодательным органом! Да, пусть дать голоса женщинам — это глупость, что может женщина понимать в управлении государством? Но народ, стомиллионное крестьянство и пролетариат, сермяжная правда его будет на стороне правительства, наконец-то наступит порядок! Да, прежде ничего такого не было! Но мы верим, что сейчас нельзя оглядываться назад, надо идти вперёд! В эти минуты восставшая толпа, худшая её часть, не настоящие пролетарии, а чернорабочие, не солдаты, а дезертиры и трусы могут уничтожить Думу и порядок в стране! Но теперь у нас есть шанс утихомирить народ и дать ему победу в Великой войне! Мы поддерживаем Великого князя и целиком и полностью за то, чтобы сохранить результаты голосования!
Депутат-социалист, только выступавший на кафедре. Хлопал в ладоши, смотря на Кирилла. Сизов знал, что сможет заручиться поддержкой левых, хотя и так слабо представленных в Думе. Что ж, оставалось только посмотреть на реакцию кадетов и других прогрессистов. Кирилл Владимирович отчего-то особенно надеялся на националистов во главе с Шульгиным, Сизов представлял их как решающий голос в борьбе за поддержку Думы. Всё-таки именно его действия и реформы, которые вот-вот должны начать проводиться в жизнь, сохраняли за монархией престол. А Виталий Васильевич был самым последовательным монархистом среди лидеров думских фракций. И восемьдесят восемь голосов националистов и примыкавших к ним умеренно правых должны были стать решающим ударом по несогласным с программой реформ.
— Кирилл Владимирович, а знаете, нахожу Ваши реформы именно тем, что надо в наше время. Мы ходим по канату, протянутому над бездной. Я не ожидал, что Вы найдёте способ провести над этой бездной нашу страну. Мои поздравления. Только не думаю, что Дума Вас поддержит, — вполголоса отметил Коновалов, многозначительно поглядывавший на Милюкова, Родзянко, Львова и Гучкова.
А следующим вышел как раз лидер кадетов…
— Милостивые государи, — Милюков всегда начинал свои выступления с этой фразы. — Я не буду говорить о своём личном отношении к данным проектам, я попытаюсь высказать мнение нашей партии. Первым делом стоит затронуть вопрос о разделении властей и демократизации суда. Стоит заметить, что перед нами — воплощение программы партии в более или менее реалистичных формулировках. К тому же и некоторые пункты предоставленного нам проекта Конституции говорят о том, что планируется реформировать самодержавие в конституционную монархию. В этом наши взгляды на этот вопрос совпадают. Думаю, что партия подержит и принцип унитаризма при самоопределении народов. Но возникают затруднения по поводу отделения Польши от Российской империи. В этом вопросе многие члены нашей партии, уверен, не будут согласны с позицией Великого князя и регента…
Милюков вещал в своей обычной сухой, до зубной боли логичной и хорошо аргументированной манере. Постепенно он начал приводить и причины согласия или несогласия с теми или иными пунктами реформ. Но Кирилл постепенно начал понимать, что для лидера кадетов его проекты всё-таки оказались большой неожиданностью, и Милюков с некоторым трудом подбирал слова.
— Всё-таки я считаю, что многие из партии Вас поддержат, — а это уже Мануйлов. Педантичный, въедливый, нередко занудный. — Не по земельному, так по конституционному вопросу. Вы предлагаете то, на что храбрости у Николая не хватило. А эта реформа просвещения, университетское управление, создание на новой основе цензуры, когда произведение будут оценивать не только чиновники, но и редакторы, писатели, журналисты…Я поддерживаю Ваше начинание.
В похожем плане высказался и обер-прокурор Синода Владимир Николаевич Львов. Что ж, большинство всё-таки оставалось за Кириллом. Но вот-вот должен был выступить Шульгин, голоса националистов ещё не прозвучало.
Виталий Васильевич, кашляя, поднялся на трибуну, окинул взглядом Думу, прищурился.
— Когда на этом же месте стоял Пётр Аркадьевич, великий человек, не боявшийся ни оппозиции, ни царя, ни врага. Да, многие считали его палачом и убийцей, создателем "столыпинских галстуков". Но пуля террориста не дала миру увидеть другое его лицо, лицо реформатора, масштаба не меньшего, чем великий Александр Освободитель! Во многом то, что предлагает Кирилл Владимирович, является продолжением задумок Петра Аркадьевича, которые, будь они продолжены, подарили бы России место величайшей державы мира! Верные сыны нашей Родины вот уже почти шесть лет ходили по городам и весям с диогеновым фонарём, надеясь увидеть нового Столыпина, того, кто сможет остановить разрастающийся хаос. Но теперь их работа окончена, новый Пётр Аркадьевич совсем недавно вещал с этого места, — Шульгин повернул голову в сторону Сизова-Романова. Кирилл заволновался. Судьба страны решалась в эту минуту. — И я призываю Думу поддержать Великого князя, всецело доверившись его скрытому до сего дня таланту и прозорливости государственного деятеля величайшего масштаба. Да, может быть, ему стоило разогнать ко всем чертям Думу, как прежде делал Николай. Но Кирилл Владимирович поступил мудро, заручившись нашей поддержкой, попросив проголосовать в поддержку своих проектов и будущей Конституции Российской империи. Да, мы проголосовали, не прочтя ни строчки из этих бумаг! — Шульгин положил правую руку на кипу листов с текстами Конституции и указов о проведении реформ. — Но ни война, ни революция не терпят пустой болтовни и траты времени. Пустой — потому что я считаю, что предложения Великого князя Кирилла Владимировича не могут не быть одобрены нами! Мы в ответе за ужасную ситуацию в стране, в ответе за критику правительства, в ответе за волнения народа и солдат, мы в ответе за всё это, не меньше, чем отрёкшийся император, и я признаю! Но мне не хочется, чтобы кто-то обвинил Думу в преступном бездействии! Я призываю к вашему разуму, судари, и прошу вас всем сердцем поддержать реформы Кирилла Владимировича! Я призываю немедля объявить о нашем одобрении действий Великого князя и регента по наведению порядка в столице и всём государстве! Я призываю дать Кириллу Владимировичу беспрепятственно вести нашу Родину к победе над врагами, внутренними и внешними, и сегодня же подчиниться указу уже отрёкшегося царя о роспуске Думы! Война не терпит болтовни, она требует действий! Так покажем всему миру, что мы способны действовать, и как действовать! Пусть все народы узнают, на что способна наша Родина!
— Гимн, господа, гимн, гимн! — призывы шли и с мест националистов, и либералов, и немногочисленных левых.
Это было невозможно, немыслимо, непостижимо — но это было. Кирилл едва удержался от того, чтобы не заплакать от счастья.
Депутаты Думы поднимались со своих мест и пели, пели гимн. Лишь немногие сперва сидели, насупившись, но постепенно общее настроение передалось и несогласным, и всё новые голоса вступали в хор. Гучков и Георгий Львов бесновались: они просто не верили своим глазам. Снова, как в четырнадцатом году, не стало ни либералов, ни черносотенцев, и социалистов — только русские патриоты, желавшие победы и счастья своей стране врагам назло…
Маннергейм зачитывал на заседании Финского Сейма текст проектов Кирилла, который по нескольким телеграфам передавали в Гельсингфорс из Петрограда. Сизов-Романов просил, чтобы депутаты Финляндии услышали его указы на родном языке: пришлось засадить нескольких знающих и русский, и финский за перевод.
