Католическая церковь весьма скептически относилась к новомодному требованию выбора супруга по любви. Хорошие дети в вопросе брака должны были подчиняться выбору родителей, как это было во время Рима и Средневековья. Великолепно, если к этому добавлялась и любовь, однако она отнюдь не считалась необходимым условием при заключении брака.
По этому поводу Адольф Гитлер имел весьма определенное мнение, которое он четко изложил в 8 главе «Майн кампф»: «Брак не может быть самоцелью, но должен служить расширению и сохранению расы. Только в этом заключается его смысл и задача».
Адольф Гитлер сформулировал принципы, по которым следовало жить людям в третьем рейхе. В ноябре 1934 года «Райхсаусшлюс фюр Фолькгезундхайт» предложил вниманию молодых женщин десять основных требований к выбору супруга. Так, среди всего прочего писалось, что краткий миг страсти не есть «настоящая любовь» и «брак является не игрой для двоих, а длительным обязательством, исполненным глубокого значения как для жизни отдельного человека, так и для существования всего народа. Смысл брака заключается в детях и воспитании последующего поколения».[2]
Античность находила любовь, эту основанную на чувствах эстетически мотивированную форму влечения к другому человеку, скорее в отношениях между представителями одного пола. Поэтов вдохновляла страсть более взрослого влюбленного к прекрасному мальчику. Сафо в своих стихотворениях описывает пламенную любовь женщины, разлученной со своей возлюбленной. Абеляр и Элоиза стали первой любовной парой современного образца. Испытавший всю силу новых чувств средневековый монах, которому так жестоко отомстили родственники его возлюбленной, объяснял столь необычно сильную любовь мужчины к женщине тем, что Элоиза, получившая классическое образование, ранее не доступное представительницам слабого пола, стала очень похожа на юношу.[3]
Кризис сексуальной идентификации
Решающие периоды развития Европы всегда идут рука об руку с кризисами сексуальной идентификации. Так, эпоха Ренессанса во Флоренции сопровождалась расцветом гомосексуализма. Созданный Боттичелли женский образ представлял собой воздушное, нежное и почти безгрудое существо. Особенности эротических наклонностей жителей Флоренции были настолько хорошо известны к северу от Альп, что в Германии слово «флорентиец» и «гомосексуалист» стали синонимами.[4] Позднее дело зашло так далеко, что в XV в. более половины проживавших в городе мужчин по меньшей мере однажды имели гомосексуальный контакт, причем не особенно скрывали это.
Разумеется, при этом речь шла почти исключительно о сексуальных контактах между мужчинами старше 20 с мальчиками в возрасте между 12 и 18 годами. Причем это считалось предосудительным только для мальчиков, поскольку они играли пассивную женскую роль. Как самостоятельная форма сексуальной идентификации, основанная на равноправии и примерно равном возрасте партнеров, гомосексуализм возник только в XVIII в. в Париже. В течение следующего столетия он стал субкультурой, противопоставившей себя гетеросексуальному обществу, которая распространилась прежде всего в Северной Европе. На юге в течение еще долгого времени господствовала древняя форма средиземноморской педерастии.
Сексуальные предпочтения европейцев изменялись с течением времени. Во времена барокко в моде были блеклые, анемичные женщины, похожие на мальчиков. Глаз радовали только румяные фигуры Рубенса с пышными бедрами и громадными грудями.
Эпоха Великой французской революции и последовавшие за ней потрясения, ставшие осевым временем европейской культуры, вызвали в Германии кризис сексуальной идентификации. В то время как Фридрих Шиллер в «Песне колокола» (1799) воспевал традиционную роль женщины в обществе: «И в доме правит умелая хозяйка…» — романтики уже искали новые перспективы половых отношений. Роман «Люсинда» Фридриха Шлегеля потряс прямотой, с которой в нем обсуждались интимные стороны жизни. Мужское патриархальное общество начало медленно меняться. Талантливые и грозные женщины стали бороться за свое место на интеллектуальной сцене.[5]
«Романтическая» дружба была страстными любовными отношениями, она опустошила их молодые сердца.[6] На страницах журнала «Атенеум», который стал рупором молодых романтиков, Фридрих Шлегель выступал в защиту гомосексуализма. «Гомоэротика, которая не всегда отождествлялась с занятиями гомосексуализмом, воодушевляла молодых патриотов свободы, которые в 1812–1813 годах борются на полях сражений за новую Германию».
Уте Фревер считал, что при создании прусско-германской нации главную роль сыграла армия; национальное самосознание немцев обязано своим рождением введению всеобщей воинской обязанности. Военные мужские союзы определили немецкое самосознание. Только в армии юноша мог стать мужчиной.[7]
В XIX в. телесный образ военного «был полной противоположностью представления о женском. Считалось, что женщина полностью подчинена своему телу и не может противостоять его силе. Мужчина, особенно получивший военное воспитание, полностью владеет своим телом. Военная дрессура лучшим образом подготавливала его не только к армии, но и к гражданской жизни. Военного человека можно было легко узнать по выправке, которая легко угадывалась в его походке, осанке и каждом движении». Адольф Гитлер разделял это мнение. Он считал, что «по сравнению с еврейско-демократической слепой верой в личность армия всегда оставалась на высоте. Таким образом, она воспитывала тех, в ком так сильно нуждалась следующая эпоха: эпоха настоящих мужчин. В болото всеобщей изнеженности и феминизации армия ежегодно выпускала 350 ООО сильных мужчин, которые в течение двух лет обучения теряли детскую слабость и обретали твердые как сталь тела».
Основанный на мужском братстве патриотизм зародился еще до начала Французской революции 1789 года. Клопшток проводил прямую параллель между мужественностью и немецкостью. В трагедии «Господин» (1740) Иоганн Элиас Шлегель объясняет различие между особой немецкой и римской любовью. Причем последняя основана только на сексе и поэтому вносит смятение и порабощает. Не такова немецкая любовь,
Которая к ногам любимого не положит свое сердце.
Она оставляет мне самого себя, не уменьшает мою храбрость.
Не мешает моим трудам, не препятствует моим обязательствам…
В 1744 году Фридрих Леопольд граф фон Штольберг мечтал об отношениях между супругами, которые имели бы гомоэротический оттенок.
В хижине воспитание хранит
Союз любви! Чиста кровать
У нежных супругов, и плодовиты
Их целомудренные объятия!
Представления об эротике вступали в новую стадию. Вильгельм фон Гумбольдт отмечал в одном из писем в июле 1789 года, что его сексуальные эмоции особенно обостряются именно тогда, когда он видит некрасивую, но маскулинную девушку, занятую тяжелым ручным трудом. Его брат известный географ Александр, который ввел в Европе моду на пальмы, вообще не интересовался женщинами. Столетие вновь совершило отчетливый поворот в ту область, которую сегодня рассматривают как гомоэротическую. Сродство с национал-социализмом выражается не только в милитаризации и стремлении взять Москву войсками, до конца преданными диктатору. Шеф гитлерюгенда Бальдур фон Ширах увидел также и другие параллели. Он формулировал гомоэротическое кредо следующим образом: «Фауст, Девятая симфония и воля Адольфа Гитлера вечно молоды».
Действительно, в эпоху Наполеона в искусстве наблюдались весьма четкие гомоэротические тенденции. В 1801 году Энгр получил Римскую премию за весьма гомоэротичную картину, изображавшую крепкого мускулистого воина Агамемнона, фигура которого резко контрастировала с грациозными по-юношески Ахиллом и Патроклом. «Выставленные бедра Патрокла и его гладкое нагое тело, открытое для обозрения, иллюстрируют позу, которая в XIX столетии считалась женской».[8]