Однако вернемся к лейбористам. Наша главная ошибка состояла в том, что мы слишком серьезно воспринимали СМИ. Конечно, игнорировать их нельзя; конечно, политические битвы ведутся именно в СМИ; а все-таки они не так важны, как политики зачастую думают. Взять хотя бы следующий голый факт: примерно треть читателей «Мейл» голосует за лейбористов, какой бы грязью «Мейл» лейбористов ни поливала. В людях, что ни говорите, силен врожденный здравый смысл.

Политическим лидерам, если уж на то пошло, вообще не следует читать газет. Джон Мэйджор, отличавшийся тонкокожестью, не мог удержаться — читал все, даже самые неприятные для себя статьи. Во время визитов в Вашингтон он тащил к себе в спальню в британском посольстве все газеты, включая «желтые», — травил душу. На Даунинг-стрит лично выскакивал за каждым номером «Ивнинг стэндард». И ужасно страдал от напечатанного. А вот Маргарет Тэтчер и Тони Блэр никогда ни газет не читали, ни новостей по телевизору не смотрели. Тони требовал выключить телевизор, если показывали интервью с ним. Для Тэтчер обзоры прессы готовил Бернард Ингхам. У Тони в холле служебной квартиры обычно лежали газеты, но он по утрам лишь бегло просматривал первые полосы. Накануне парламентских запросов и других важных дебатов мы обращали внимание Тони на ту или иную важную статью; тогда он ее прочитывал. Таким образом, научившись держать дистанцию и нарастив себе толстую кожу, Тони избежал помешательства на СМИ, даром что те не жалели яду на него самого и его семью.

Но даже и при таком положении дел в июне 2001 года я записал в дневнике, что опасность чрезмерного внимания к СМИ и зацикленности на речах и появлениях на публике для нас сохраняется. В 2005 году появилась новая запись: Тони слишком озабочен встречами с представителями СМИ. В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли замечает: «По моему разумению, крайне важно в этом деле ставить свершенное выше сказанного. Когда придешь к сему решению, будет легко примирить слова и поступки». Итак, подытожим: мудрый премьер газет не читает, а с журналистами общается редко — держит дистанцию. И главное: не следует уделять мыслям о прессе столько же времени, сколько мыслям о политике.

С точки зрения Макиавелли, избежать падения государства из-за клеветы можно лишь при наличии общепринятой системы предъявления официальных обвинений людям, замешанным в неблаговидных делах. Вот что он советует:

«Нет более полезных и необходимых полномочий для тех, кому вверена свобода государства, нежели полномочие выдвигать обвинения против лиц, свершивших нечто, ставящее под угрозу свободу государства, причем выдвигать прежде, чем это сделает отдельный человек, или магистратура, или суд. В двух аспектах такие учреждения особенно важны при республиканском строе. Первый аспект состоит в том, что из страха преследования граждане не станут злоумышлять против государства, а если и попытаются что-либо предпринять — тотчас подвергнутся наказанию, независимо от их положения в обществе. Второй аспект состоит в том, что таковая система предоставляет выход агрессии, которая часто копится в городах, направленная против конкретных граждан, и выход найдет все равно, только не облагороженный законом; тогда агрессия эта может обернуться катастрофой для республики в целом. Таким образом, ничто не способствует укреплению и усилению республики лучше, чем сказанная система, ибо предоставляет безопасное, законное русло для выхода дурных настроений граждан»[184].

Макиавелли приводит в пример Гнея (Гая) Марция Кориолана, враждебного к плебсу и не желавшего допустить влияния плебса в Риме; когда в городе начался голод, Кориолан решил, что настало время наказать плебеев — отнять у них влияние[185]. По выходе из Сената плебеи хотели подвергнуть Кориолана расчленению, но трибуны заставили его держать ответ в суде, так что все было законно. Если бы Кориолана умертвила возбужденная толпа, «возник бы повод к междоусобице, которая повлекла бы страхи, каковые страхи вылились бы в оборонительные действия, а те — в борьбу партий. Город разделился бы на клики, пошли бы раздоры — словом, падение Рима было бы неминуемо»[186].

Правило применимо и к нашей государственной системе. Не подлежит сомнению тот факт, что закон един для всех и для каждого, не исключая и власть имущих. Никто не должен освобождать от судебного преследования (в настоящее время таким освобождением пользуется президент Франции); этот основной закон необходим для сохранения свобод. Скандалы и голословные утверждения, в том числе беспочвенные обвинения, есть фундамент нашей политики. Нужна система проверки обоснованности обвинений; отчасти — чтобы отводить в правильное русло эмоциональный перегрев и таким образом избегать печального жребия итальянских городов-государств, который описывает Макиавелли. Однако система должна быть общепринятая, ибо, если результаты расследования неудовлетворительны, или следователи чувствуют давление толпы и «приходят» к угодным толпе заключениям, или имеют место подтасовки — значит, система не выполняет своей функции предохранительного клапана. Кончиться все может крахом самой системы; правда, в долгосрочной перспективе.

Скандалов, связанных с лейбористами (как мнимых, так и настоящих), хватало, чтобы проверить нашу систему в действии. Проверка показала, что система не работает. Клеветники распространяют сплетни, о чем я писал в предыдущей главе, система же расследований, как недавно выяснилось, не устраивает ни обвинителей, ни обвиняемых. Я сам давал свидетельские показания по шести разным делам, так что имею право называться профессиональным свидетелем. В первый раз нам пришлось «отстреливаться» еще до того, как мы пришли к власти. Пресса устроила атаку на кабинет лидера оппозиции — хотела знать, как он финансируется. Учредив этот кабинет, мы учредили и так называемый темный фонд (между прочим, посоветовавшись с юристами). Темный — потому, что Тони и его команда не могли узнать, кто является инвесторами, а инвесторы, в свою очередь, не могли рассчитывать на привилегии, проистекающие из их капиталовложений. Был сформирован комитет, куда вошли Мерлин Риз, Бренда Дин и Маргарет Джей; они должны были наблюдать за фондом, держась «на почтительном расстоянии». Однако «Санди таймс» умудрилась взломать банковский счет фонда. Пронырливый журналист позвонил в банк, по телефону убедил неопытного клерка, что он — «из фонда», и клерк выложил подробности об инвесторах. Сотрудники банка поняли свою ошибку, принялись звонить по этому номеру; номер оказался принадлежащим служебному помещению, которое газетчики использовали для самых своих некрасивых частных расследований. «Санди таймс» опубликовала список инвесторов. Темный фонд, таким образом, «посветлел».

В подобных обстоятельствах самый лучший ответ — полная прозрачность. Темные фонды, как показывает практика, не годятся для современной политики, ибо никто не верит в их «непроницаемость», и тут никакие меры безопасности не помогают. Даже прозрачность — и та не удовлетворяет критиков; когда мы представляли фонды как партийные, пресса немедленно начинала развивать предположения на тему, что всякий, кто инвестирует в партию, преследует некую цель. До сих пор ни одна страна не сумела разработать угодную критикам систему; сомневаюсь, что это вообще возможно.

Первый наш полноценный конфликт в правительстве связан с делом Берни Экклстоуна. Разразился он сразу после рождения нашей с Сарой старшей дочери; пришлось бежать на работу всем семейством. Сара и младенец были у Шери Блэр, на втором этаже, а счастливый отец на первом этаже напрягал мозг на предмет достойной реакции. Таким образом, мой отпуск по уходу за новорожденным ребенком длился всего полтора дня. В деле Берни Экклстоуна главным нашим грехом была наша наивность. Берни Экклстоун, импресарио «Формулы-1», долгое время инвестировал в консервативную партию. Уильям Хейг даже писал к Тони — просил рыцарское звание для Экклстоуна. В ходе выборов 1997 года Экклстоун вложил в лейбористов один миллион фунтов стерлингов; мы надеялись, он станет нашим донором, как был донором консерваторов. Едва мы оказались в правительстве, Экклстоун явился в Номер 10, чтобы поговорить с премьером о «Формуле-1» и некоторых делах, с ней связанных. Первая степень важности среди этих дел принадлежала ожидающемуся запрету ЕС на рекламу табака, каковая реклама является основным источником финансирования гонок. Экклстоун предупредил Тони: дескать, запрет на рекламу табака, буде случится в ближайшее время, может вытеснить «Формулу-1» из Европы. Тони вполне убедился, что столь популярный в Британии спорт находится под угрозой, и попросил нас связаться с Министерством здравоохранения и поискать возможностей отсрочки запрета. Что мы и сделали.