При формировании правительства в 1997 году мы столкнулись с проблемой нехватки талантливых людей. А чему удивляться после восемнадцати лет в оппозиции? Хороша карьера для амбициозного молодого политика — стать членом Парламента от лейбористов. Сейчас такой же дефицит талантов испытывают консерваторы, тринадцать лет прозябавшие в оппозиции. Политики активизируются в преддверии победы, но даже тогда механизм работы партийных систем изрядно затрудняет талантам мягкую посадку в Парламенте. Те же, кто удачно приземлился, должны сперва отсидеть положенный срок на задних скамьях — только по прошествии этого срока можно стать министром. Слишком быстрое продвижение неизменно вызывает нехорошую зависть коллег, каковая зависть не способствует расцвету политической карьеры. Самое разумное в ситуации с недостатком талантливых людей — отменить условие, согласно которому министрами назначаются исключительно члены Парламента. Премьеру нет резона ограничивать территорию поиска талантов парламентскими скамьями, ибо в этом случае речь идет о каких-нибудь трех сотнях потенциальных кандидатов. В большинстве стран министром может стать любой гражданин, вне зависимости от наличия статуса народного избранника. Правда, во Франции депутат, чтобы стать министром, должен уйти в отставку из Ассамблеи. Разумеется, в Соединенном Королевстве министры должны быть подотчетны Палате, формируемой по результатам демократических выборов, однако это потребует всего лишь изменения правил, с тем чтобы аутсайдеры могли отвечать на запросы, участвовать в дебатах и иметь право голоса в продвижении законопроектов. Если же позволить делать из аутсайдеров министров Палаты лордов, проблема не рассосется, поскольку там речь не идет о подотчетности демократическому выборному органу, а значит, министров нельзя обременять важными для государства функциями.
Разумеется, Парламент, это последнее «закрытое для чужаков предприятие», отчаянно сопротивляется подобным переменам. Однако члены Парламента лишь выиграют, если получат возможность иной карьеры, отличной от упований на портфель младшего министра. Их целью должны бы стать престижные и хорошо оплачиваемые должности председателей специальных комитетов — людей с реальной властью над министрами и чиновниками, каковая власть проявляется, например, в проведении слушаний с целью ратифицировать назначение; кстати, это — одно из полномочий американского Сената. Будь такая альтернативная карьерная дорожка в наличии, члены Парламента, пожалуй, с большей охотой допускали бы аутсайдеров до министерских постов.
Противники данного нововведения упирают обычно на тот факт, что министры-неполитики потому и пошли в политику, что не добились успехов в своих первоначальных сферах. Тут, конечно, не без исключений, но в целом ширина пропасти между двумя культурами — бизнесом и политикой — не позволяет навести мост ни с одной, ни с другой стороны. Помню, Дэвид Саймон, бывший глава компании «Бритиш Петролеум», проработав один год в Министерстве торговли с Маргарет Беккет, признавался: мол, в толк не возьму, чем она целыми днями занимается. Многие аутсайдеры с непривычки буквально «тонут»; не понимают, наивные, смысла парламентской деятельности. Кстати, это аргумент в большей степени — против министров-технократов, нежели аутсайдеров как таковых. При назначении на министерские посты премьеру нет никаких причин отдавать предпочтение матерым политикам перед преданными аутсайдерами. От этих последних, однако, требуется наравне в любым членом Парламента владеть секретами успеха в Вестминстере. Пожалуй, им под силу даже изменить весь уклад Палаты общин — закрытого правительственного органа.
По всей видимости, последствия лейбористской недисциплинированности 70-х и 80-х годов слишком глубоко запали нам в душу. Этим объясняется стремление держать правительство под жестким контролем. Без сомнения, очень важно, кто председательствует специальным комитетом, однако в обычных условиях значение личности руководителя снижается. После выборов 2001 года мы совершенно напрасно препятствовали повторному избранию Гвинет Данвуди и Дональда Андерсона председателями комитетов по транспорту и внешней политике соответственно. Еще большей нашей ошибкой стала попытка 1999 года не дать Кену Ливингстону участвовать в выборах мэра от лейбористов. Ему суждено было победить, а в новом статусе он никакой угрозы для национальной партии не представлял. Если бы Кен наломал дров, тогда, пожалуй, это бы и на нас отразилось не лучшим об: разом, но он в основном поступал разумно. Также мы потерпели фиаско, возвращая Кена в лоно партии. Вывод: лидер, претендующий на эпитет «мудрый», не должен разбрасываться людьми; лучше по мере сил контролировать события, имеющие реальное значение, чем пожинать плоды решительного неприятия любой оппозицией.
Жесткие дисциплинарные меры в Палате общин, как правило, приводят к обратному результату. Угрозы физической расправы и шантаж (милые сердцу главного «кнута» правительства, героя романа Майкла Доббса[137]) в большинстве случаев вызывают «встречный пожар», даром что в известных пределах применяются по сей день. Неплохо действует угроза сместить «кнута»; впрочем, на деле это почти никогда не происходит. Нас неоднократно подстрекали забрать нашего «кнута» от непокорных членов Парламента, однако мы не хотели повторять ошибку Джона Мэйджора, ту самую, из-за которой его противники-евроскептики превратились в мучеников. В 2004 году мы решили исключить Клэр Шорт за разглашение разведданных, к которым она как министр имела доступ — да вовремя спохватились: наши действия дали бы ей вожделенную публичность. Нашим попыткам призвать Шорт к порядку отнюдь не способствовало обещание Гордона сделать Шорт министром образования, едва он сам станет премьером.
Однако истинная проверка для лидера — это мятеж. В лейбористской партии имеется около двух десятков вечных мятежников — представителей группы социалистической кампании и их эксцентричных сторонников. К счастью, нас — подавляющее большинство, и нам не приходится слишком волноваться, но с течением времени, по мере проведения сложных законопроектов и прочего, столкновение с мятежниками в Палате общин становится неизбежным. В 2003 году, когда мы учреждали фондовые больницы, число несогласных выросло до восьмидесяти человек; ситуация стала угрожающей. Алан Милбурн заявил о намерении уйти в отставку с поста министра здравоохранения, если законопроект не будет принят; правда, мы все-таки победили. Зато налог на наставничество и закон о задержании на срок до 90 дней[138] были встречены буквально в штыки. В своем кабинете в Палате общин Тони проводил длительные личные беседы по отдельности с каждым из тех несогласных, кого рассчитывал склонить на свою сторону. Что ни говорите, а лестное внимание к своей персоне, убедительные аргументы или простой призыв поддержать родную партию иногда действуют. В каждом из трех случаев маячила теневая «кнутовая организация», возглавляемая Ником Брауном и Джорджем Мали, под патронажем Гордона Брауна. Эти трое весьма успешно «строили» непокорных членов парламентской лейбористской партии и были непробиваемы для личного внимания Тони. Гордон, когда хотел, мог привести их в чувство, но порой настолько отпускал поводья, что они мало праздновали даже изменение его собственного мнения, если таковое изменение случалось не в срок.
Время от времени даже очень сильному лидеру приходится уступать своей парламентской партии. Например, лейбористы долго поддерживали запрет на охоту, ибо последняя представляется им этаким символом классового неравенства. Тони не имел ни малейшего желания проводить столь далекий от либерализма законопроект, но единственное, что смог сделать, — это отложить его, а не отбраковать, как хотелось бы. К счастью, в первые годы нашего правления не прошел ни один проект членов Парламента, касающийся запрета на охоту; правда, уже к сентябрю 1999 года стало ясно — бездействовать нельзя. В июле Тони предложил провести референдумы в графствах — идея не нашла поддержки ни у одной из сторон. В том же июле 1999 года на Парламентской площади имел место многолюдный митинг. Выступали, причем весьма агрессивно, против запрета на лисью охоту. Я как раз возвращался с заседания в Палате общин, решил срезать путь. Едва оказавшись в гуще валлийских фермеров, возбужденных спиртными напитками, я был замечен корреспондентом Четвертого канала Элинор Гудмен, которая со своей командой снимала митинг. Элинор Гудмен — заядлая охотница и противница запрета; она закричала мне в лицо нечто вроде: «Сколько дадите, чтобы я не сообщала толпе, кто вы такой есть?» Фермеры стали проявлять нездоровый интерес к моей персоне, я ускорил шаг, выбрался на просвет и скрылся в Номере 10.
