Альфонсо повернулся к старцу, гневливо выкрикнул: «Зачем?!» — но тут обнаружил, что старец сидит уже на прежнем месте. Тут уж и самого Альфонсо потянуло вниз….

Вдруг, нахлынул, показавшийся оглушительным после безмолвия, шелест голосов. Все задвигалось, заблистало одеяньями. Вот раздался испуганный голосок Сэльвы:

— Альфонсо, что с тобой? Да ты так побледнел в одно мгновенье! Ох — и откуда у тебя родинка на пальце?

Альфонсо убрал на колени правую руку, пробурчал: «Да так, ерунда какая-то…» — после чего стал высматривать старца — почти сразу его увидел. Теперь старец, недвижимый как изваяние, следил за ним, вот повернул голову, зашептал что-то своему попугаю. Остальные ничего не заметили.

По прежнему беседовал с королем адмирал Рэрос; по прежнему иные двигались или разглядывали окрестности.

Тьеро что-то спрашивал у него, однако, Альфонсо так был поглощен произошедшим, что не понимал этих вопросов, но вот Тьеро потряс его за плечо:

— Да что ж с тобой? Не слышал, чтобы подъем на Менельтарму навевал на кого-нибудь сон. Очнись — вот еще полчашки златистого элия осталось…

Альфонсо отказался от элия, рассеяно улыбнулся; обнаружил, что король, а за ним и остальные поднимаются — быстро взглянул на ободок — там уже успела сделаться черным пятном капля его крови. А на западе, из синевы, выступали иссине-белые уступы облачной горы — она взметнулась там во все небо; и, наверно, только отроги Манвэ, превосходили ее в размерах…

— Пойдем же! — звал его Тьеро.

Альфонсо рассеяно опустил голову, пошел за своим другом, и, когда они стали восходить по ступеням, за руку его взяла Сэльва, и нежно зашептала:

— Если ты из-за этой неприятности с сэром Бэррионом так переживаешь — так ничего, знай, что я не держу на тебя обиды… А мы потом вместе к нему подойдем, все уладим….

Альфонсо непонимающе взглянул на Сэльвию — эта утренняя история как-то совсем у него из головы вылетела. Сэр Бэррион… Вот он, сморщив лоб, вспомнил, и какой ничтожной, ничего не значащей, показалась ему теперь эта стычка…

— Альфонсо, Альфонсо… — шептала ему на ухо Сэльва.

А юноша отвернулся от этого голоса — он мешал ему сосредоточится, подумать. Тот он споткнулся о ступень, и сквозь сжатые зубы процедил проклятья. Черные его очи сверкнули гневом.

— Ты такой встревоженный, бледный. — жалостливо шептала Сэльва, а юноша выдернул от нее свою руку и прошептал гневно. — Довольно, довольно. Оставь меня! Я вовсе не беспокоюсь об этом сэре Бэрионе!

Он проскользнул вперед, тут еще раз споткнулся, вновь пробормотал ругательство и пошел, низко опустив голову, стараясь ни на что не отвлекаться — обдумать все.

— Хочешь остаться в одиночестве? А в одиночестве то тебе сейчас оставаться как раз нельзя.

Альфонсо резко повернул голову на этот негромкий, но притягивающий, как звездное небо, глас. Рядом с ним шел Гэллиос, в котором Альфонсо узнал старца, который прогнал ворона.

Альфонсо не нашел, что тут сказать, но ждал, что скажет Гэллиос.

— Не видел я, чтобы кто-нибудь спотыкался при восхождении. — спокойно и негромко говорил звездочет. — Если сердце ясное, так ноги сами несут; если сердце отягощено злом, то и ноги заплетаются.

— Зачем вы нам помешали? — очень тихо, чтоб ненароком никто не узнал о тайне, спрашивал Альфонсо.

— А кому это, «Вам»? — удивленно приподнял свои густые, седые брови старец. — Ты разве знаешь, кто скрывается за обличаем этого ворона?

— Вам то какое дело? — гневливо шептал Альфонсо. — Зачем вы его вспугнули?!.. Ну, и кто он по вашему?

— Пока я этого не знаю…

— Вот видите! — забывшись, выкрикнул Альфонсо.

— …Но догадаться, что он служит Врагу, не так уж сложно и по обличью, и по поступкам его. Вот только не понять, как он пробрался сюда, да еще в праздник. Ну — это уже детали. Покажи-ка мне свою руку.

И вот Альфонсо протянул ему правую руку — он и не хотел этого делать, но в словах Гэллиоса была такая сила, что рука сама повиновалась.

— Так я и знал… — покачал головою звездочет.

Альфонсо выдернул руку и обнаружил, что в том месте, где клюнул его ворон, на указательном пальце, появилось черное пятно в виде непроницаемого вороньего ока — казалось, что оно наблюдал и за ним.

Сходство это было подмечено и старцем — теперь он молвил:

— Нечего ему, кем бы он не был, наблюдать за нами.

Он достал из кармана черный, усыпанный звездами платок и обвязал его вокруг пальца; затем пристально взглянул в очи юноши и молвил:

— Я тебя пока плохо знаю — только вижу, что ты очень сложная натура. Вот что, Альфонсо, не отходи ни на шаг от меня; да и я за тобой стану приглядывать… А еще — у нас сейчас гостят эльфы из Валинора, вот с ними и поговорим.

В это время догнал их Тьеро, с тревогой вглядываясь в бледное лицо своего друга, спросил:

— Да что же случилось то?

Альфонсо вновь потупил взор, пробурчал:

— Да ничего… Просто… не очень хорошо себя чувствую. Это пройдет.

Если первый павильон был сделан из мрамора, то второй, в который Тар-Минастир ступил в семь часов вечера, был вылит из янтаря. Этот камень поглощал в себя лучи солнца и испускал то густое золотистое сияние, которым полнился покоящийся под ними Нуменор. Они были на такой высоте, что в Арменелосе не различить уж было отдельных строений, а сама столица казалась дивным, многообразным облачком прилегшим отдохнуть у стоп Менельтармы. Зато даль открывалась великая — с запада, с юга, и с севера видно было море, и одного взгляда туда, в вольную стихию волн — у каждого нуменорца восторженно волновалось сердце.

Теперь неподалеку от себя Альфонсо все примечал Гэллиоса, который наблюдал и за ним, и по сторонам оглядывался.

Черный ворон больше не появлялся…

Волнения Гэллиоса заметил Тар-Минастир — он поднялся со своего алмазного трона, подошел:

— Вижу, что-то тревожит вас?

— Я еще не уверен… И, в любом случае, ваше вмешательство сейчас не поможет… Подождем до окончания праздника.

Пока старец говорил с королем, Альфонсо незаметно отошел в сторону, к северной стене. Там он затерялся за роскошными одеяньями, отвернулся к янтарной колонне и зашептал напряженно, со злобой:

— Лучше оставьте. Вы все равно ничего не знаете!

Тут, обернутый в платок палец стало жечь — платок он сорвал — жжение тут же прошло. Однако, на черное око Альфонсо смотреть боялся…

В двух десятках метрах к северу от янтарной стены, средь камней проходила лощина из которой в обычное время выплескивался перезвон небольшого водопада, но вот теперь перезвон этот захлебнулся в чем-то.

Над краем лощины вдруг выплеснулся густой, оранжевый туман.

Раздались возгласы — нуменорцы указывали на туман, обсуждали, что это может быть.

Тем временем, оранжевая стена, поднявшись из лощины, стала надвигаться на павильон; причем была она столь густа, что попадавшее в нее камни растворялись.

— Это кисель Иллуватора! — прошептал кто-то…

Гэллиос закончил беседовать с королем, и обернулся, высматривая Альфонсо, однако, его не было видно:

— Мил, ты не видел, куда этот юноша направился?

— К север-ру, — отвечал изумрудный попугай.

Гэллиос попытался пройти туда, однако — это было нелегко. Все нуменорцы поднялись, и в изумлении созерцали удивительное явление.

Оторвавшись от янтарной колонны, Альфонсо тоже смотрел надвигающуюся розовую гладь. До нее оставалось метров десять — словно неспешно, величаво идущий человек приближалась она.

Вот нахлынули волны розового тумана. Оказался туман этот густым — вот вытянул пред собою руку юношу и не увидел ее.

Расплывчатый контур выплыл совсем рядом, с трудом прорвался голос:

— Альфонсо — это я, Сэлва, дай мне руку.

Юноша протянул было к ней руку; однако, туман стал сгущаться еще больше, уже ничего не было видно. Окружающая густота давила, и с величайшим трудом Альфонсо мог хоть немного подвинуть руку или ногу. Но вот розовый цвет стал обращаться в бордовый, будто сверху, над этим киселем был убит великан и вот кровь его теперь стекала.