По вражеским машинам одновременно открыли огонь противотанковые полки и артиллерия Битюцкого. Участок между железной дорогой и автострадой Москва — Минск стал огромным фашистским кладбищем. Несколько танков оказались подбитыми, часть застряла на надолбах и в противотанковом рву. До конца дня враг не предпринимал больше атак, но в ряде мест ему удалось небольшими подразделениями незначительно вклиниться в нашу оборону.
Итак, первый натиск гитлеровцев был отражен. Дальневосточники и добровольцы-москвичи выдержали удар. Но в целом обстановка на Западном фронте складывалась не в нашу пользу: 12 октября советские войска оставили Калугу, 14-го неприятель с ходу ворвался в Калинин…
Ночью в штабе армии подвели итоги боев: подбит тридцать один немецкий танк, уничтожено девятнадцать орудий, до четырехсот солдат и офицеров противника.
Из штаба фронта сообщили, что справа продвигаются фашистские танковые части, а слева другая их группа развивает наступление от Вереи в направлении Наро-Фоминска. Было ясно, что утром враг возобновит наступление. Посоветовавшись с помощниками, я решил вывести в армейский резерв дополнительно 19-ю танковую бригаду и два противотанковых полка, чтобы использовать их на нужных направлениях в решающие моменты.
Ночью 14 октября мне вручили пакет из Ставки: «5-я армия включается в состав войск Западного фронта». А через несколько минут по ВЧ был получен приказ Г. К. Жукова[19]: «Продолжать упорную оборону на Можайском рубеже».
Как и следовало ожидать, на рассвете 15 октября, после пятнадцатиминутного огневого артиллерийского налета и очередного удара бомбардировщиков, неприятель, подтянув дополнительные силы, перешел в наступление, нанося главный удар вдоль автострады Москва — Минск.
При подходе к нашей обороне противник был встречен организованным огнем артиллерии, танков, пехоты. Но, несмотря на большие потери, продолжал вклиниваться в наши боевые порядки. Пришлось ввести в бой часть резерва. Два залпа дали четыре дивизиона РС. К месту прорыва немецких танков были брошены два противотанковых артиллерийских полка.
И все же фашисты усиливали нажим, вводя все новые и новые части. Дивизия Полосухина напрягала последние силы. Командование фронта направило нам на помощь двадцать пять штурмовиков. Над Бородинским полем разгорелся ожесточенный воздушный бой.
Большое превосходство в силах позволило неприятелю развить прорыв на участке 17-го полка 32-й дивизии до четырех километров по фронту и до двух в глубину. Наступил критический момент — боевой порядок дивизии оказался разрезанным на две части. Командир дивизии бросил к участку прорыва все, что мог, чтобы не допустить продвижения немцев. Я приказал сосредоточить огонь всей артиллерии армии: выдвинул противотанковый полк, саперов, 20-ю танковую бригаду и только что прибывший разведывательный батальон 32-й дивизии под командованием капитана Корепанова. Из остатков 3-го батальона 17-го полка и роты курсантов был сформирован боевой отряд под командованием майора Воробьева. Комиссаром отряда назначили секретаря партийной комиссии дивизии Я. И. Ефимова.
На участке 3-го батальона вместе с бойцами сражался комиссар полка Г. М. Михайлов. Некоторые позиции не раз переходили из рук в руки. Продвижение противника задержать удалось, но полностью восстановить положение мы уже не могли, хотя бойцы и офицеры показывали образцы мужества и бесстрашия.
Рано утром 16 октября я, С. И. Богданов и другие офицеры штаба находились на наблюдательном пункте. Член Военного совета П. Ф. Иванов выехал в 32-ю дивизию. Начальник штаба армии В. А. Глуздовский старался наладить связь с соединениями. Этот холодный осенний день запомнился мне на всю жизнь. Едва рассвело, как враг обрушил на нас сильный артиллерийский огонь. «Юнкерсы» нанесли удары по всей глубине нашей обороны. Затем перед передним краем появились немецкие танки. Их встретил подвижкой заградительный артиллерийский огонь. На пути неприятельских бронированных машин встала сплошная стена разрывов. То и дело загорались вражеские танки, однако фашисты продвигались к нашему переднему краю. Орудия Битюцкого и танки Орленко, поставленные в засаду, прямой наводкой в упор расстреливали неприятеля.
Да, война не та, что была. 1941 год не 1812. Но неизменными остались мужество, выдержка, верность своему долгу. И солдат наш был в этом смысле достойным наследником тех гренадеров, что потрясали своей стойкостью Европу. А его стремление отстоять родную землю было еще большим: ведь сейчас он сражался за свою социалистическую Родину. Русские воевали рядом с украинцами, белорусами, казахами, с сынами всей могучей семьи советских народов.
Радио и телефон надежно связывали меня с войсками, и я в основном был в курсе главного, что происходило на поле боя. И все же некоторые поистине героические эпизоды оставались в те часы мне неизвестны. Только позже я узнал, что в самые горячие минуты боя, близ того места, где в 1812 году стояла легендарная батарея Раевского, раненый наводчик комсомолец Федор Чихман подбивал шестой вражеский танк, стреляя из единственного уцелевшего орудия батареи Н. П. Нечаева. В бою погибли смертью героя командир артиллерийского взвода Милов и наводчик Кравцов — они тоже уничтожили девять вражеских танков. Уже четвертый танк в упор расстреливал из неподвижной огневой точки Т-28 сержант Серебряков. Три танка пылали от огня орудия старшего сержанта Корнеева. Командир батальона 322-го полка майор В. А. Щербаков, прорываясь с героями дальневосточниками через вражеские боевые порядки (выходил из окружения), уничтожил до батальона гитлеровцев. Капитан Воробьев, командир танкового батальона 20-й танковой бригады, уничтожил шесть боевых машин врага. Комиссар 32-й дивизии Г. М. Мартынов с двадцатью восемью воинами спасли знамя 17-го полка, но почти все погибли. Лишь чудом остались в живых сам комиссар и знаменосец Жданов, вынесший знамя.
Ни на шаг не отступили москвичи-добровольцы В. Г. Григорьев, С. Ф. Гончар, Н. Г. Егорычев [20], отец и сын Павловы, Н. А. Пантелеев, П. В. Тумаков, комсомолец К. П. Чернявский, Е. В. Казаков, шестнадцатилетний Сережа Матыцын, А. М. Хромов и многие другие рабочие заводов «Серп и молот», имени Владимира Ильича и других московских предприятий.
Я не мог также знать, что в стане врага, здесь, под Бородином, фельдмаршал фон Клюге, командующий 4-й германской армией, обратился с демагогической речью к французскому легиону (в его армию входили четыре батальона гитлеровских наймитов, предавших свою родину). Напомнив, как во времена Наполеона французы и немцы сражались бок о бок, он призывал французов быть стойкими. Однако его призыв оказался тщетным. Французы пошли в наступление, но не выдержали нашей контратаки и были наголову разбиты.
В те минуты нам казалось, что мы стоим перед лицом истории и она властно повелевает: не посрамите славу тех, кто пал здесь смертью храбрых, умножьте их доблесть новыми подвигами, стойте насмерть, но преградите врагу путь к Москве.
Ожесточенная борьба шла за каждый населенный пункт, выгодный рубеж. Некоторые деревни по нескольку раз переходили из рук в руки. И все же перевес в результате численного превосходства в танках был на стороне противника.
К вечеру неприятель, подтянув свежие силы, снова повел наступление во взаимодействии с авиацией. До тридцати танков с пехотой прорвались и стремительно пошли прямо на наблюдательный пункт армии. Даю сигнал 20-й танковой бригаде — последнему резерву: «Атаковать врага в направлении наблюдательного пункта!»
Все, кто находились на НП, быстро разобрав винтовки и бутылки с горючей смесью, заняли места в окопах. Рядом со мной лежали подполковник Переверткин и полковник Богданов, поблизости — майор Ефимов, подполковники Остренко, Подолынный и другие офицеры штаба. Впереди в лучах предзакатного солнца виднелся памятник фельдмаршалу Кутузову. Чуть в стороне шли в контратаку танкисты Орленко. Комбриг запомнился мне в тот момент, когда закрывал люк своего танка. Больше я не видел Тимофея Семеновича живым…
