В Ростове, равно как Угличе, не столь пострадавшим от нашествия, жизнь и вообще на первый взгляд вернулась в старое русло. Но так только казалось…
Толстая старая кошка в два прыжка, через лавку, с трудом взобралась на стол. Савватий отложил перо, почесал животное под подбородком, и кошка благодарно заурчала. Летописец вздохнул. В это лето Ирина Львовна впервые не принесла котят, что свидетельствовало о скором окончании кошачьей жизни.
— Ты нынче не помирай, а? — проникновенно попросил Савватий. — Кто мышей ловить будет? Все книги порушат тут…
Кошка ободряюще подмигнула Савватию. Дескать, не унывай, человече. Все там будем, кто раньше, кто позже. И мышей ловить охотники найдутся, даром, что ли, нарожала я вам тут множество котят за столько лет…
Раздались быстрые, решительные шаги, и в библиотеку стремительно вошла княгиня Мария. Савватий невольно отметил, как изменилась походка госпожи. Когда-то лёгким пёрышком влетала она, резвой девчачьей побежкой. Сейчас походка сделалась размашистой, твёрдой. Хозяйка… Крепкая хозяйка… Одна всему хозяйка…
— Здрава будь, матушка! — поклонился летописец, встав из-за стола.
— Да вроде здоровались уж? — Мария присела на лавку.
— То вчера было… — улыбнулся Савватий.
— Да? Я и не замечаю… Бегут дни-то, как вода… Вот тебе дело, Савватий, — Мария выложила на стол целую кипу записей. — Эти вот переписать на тонкой бумаге, голубиной почтой пойдёт в Белоозеро, в Новгород да Киев… Эти вот перебелить на пергамент, после мне на подпись и под печать… Это на немецкий переведи, да запиши на самом лучшем пергаменте, из того запаса… А вот эти можешь так разослать.
— Сделаем, матушка, — Савватий разглядывал черновики. Записи были всё больше торговые. Хлеб, соль, железо, пенька… Всем теперь сама занимается княгиня Ростовская, за отсутствием мужа. А вот и тот документ, который на немецкий перевести требуется…
— Немцам меха продать хочу, — поймала взгляд Савватия княгиня. — Нынче ни за какие товары меха отдавать не стану, токмо за серебро да злато. А за товары пусть товары берут. Не любо, айда назад.
— Круто ты с купцами, госпожа моя, — улыбнулся книжник. — Не разгонишь так-то всех?
Мария долго молчала, гладя кошку. Ирина Львовна мурчала вовсю, наслаждаясь.
— А обильной торговле и так конец скоро, отче. Вениками будут торговать, да лаптями. Лапти на веники менять.
Теперь помолчал летописец.
— Думаешь, матушка, обложат поганые всех непосильной данью?
Мария усмехнулась.
— А ты думаешь иначе?
— …За Елену спасибо, конечно. Но всему же есмь границы!
Князь Михаил был грозен. Другой бы испугался, но на князя Даниила Романовича этот вид нимало не действовал. Найдёт коса на камень, косе же хуже будет.
— И тем не менее таковы есмь условия мои. Признайся уже, что не удержать тебе в одиночку Киев.
— И потому следует его тебе передать?!
— Именно так. Или мне, или Батыге. Третьего пути нет у тебя.
Князь Михаил сверкнул глазами, но взгляд его отразился от невозмутимого лица Даниила.
— Думаешь, забыл я, как ты меня тогда со стола киевского вон? Да ладно бы только так, а то ведь и из Галича вон, да в Перемышль… Так что давай не будем, Михаил Всеволодович. Привык у других подмётки резать, а как насчёт своих?
Из Михаила будто выпустили воздух.
— Ладно… Будь по-твоему. Сейчас одна задача впереди всех, как Батыя отбить.
— Ну вот и хорошо! — Даниил откинулся к стене, полуприкрыв глаза. — Передачу престола оформим прилюдно, чтобы народ не волновался. И так неспокойно в Киеве. Ты когда к Кондрату-то опять собрался?
Князь Михаил помолчал.
— Да вот уже поеду. Никак без подмоги не устоять нам.
— С казной поедешь?
Михаил Всеволодович насмешливо улыбнулся.
— Нет, тебе оставлю. Не жирно будет поверх Киева?
— Да ладно… — Даниил чуть поморщился. — А Елена, воля твоя, пускай пока в Холме погостит. На обратном пути заедешь.
Даниил совсем прикрыл глаза.
— Устал я, Михаил Всеволодович… Так о чём мы, то бишь… Да, насчёт сестры. Незачем её сюда, в Киев, в осаду. И в Чернигов тем паче.
Михаил угрюмо смотрел в стол, сцепив руки в замок перед собою.
— Тут ты прав.
— Значит, так. Владыку не беспокоить, записок никаких не оставлять. Всё сделать тихо.
Человек, к которому князь Михаил обращался, был весь какой-то серый, незапоминающийся. Рот, нос, борода так себе… а где лицо-то? И глаза как у варёной рыбы, ей-ей. Впрочем, человек так привычно, умело прятался в тень, что и глаз было не разглядеть.
— Значит, непременно в нужнике, Михаил Всеволодович? — прошелестел невнятный голос серого человека.
— Крайне желательно, — усмехнулся Михаил.
Человек пошевелил пальцами. Вот пальцы у него были приметные — мягкие, гибкие, чем-то напоминающие паучьи лапки. Руки профессионального ката.
— Держи! — понял жест Михаил. — Остальное после.
Мягкие пальцы проворно сгребли кошелёк, и тот исчез как будто бесследно — вот только был, а куда девался, непонятно.
— Как скоро? — прошелестел человек, вставая.
— Чем скорее, тем лучше.
Когда человек ушёл, князь Михаил расслабленно откинулся к стене. Что ни говори, а общение с этим типом напрягало. Нет, разумеется, он не боялся. Дело ли великому князю бояться мастера тайных убийств? Кругом верная стража, только пальцем шевельни… вон и колоколец незаметный подвешен…
Князь Михаил усмехнулся. Да уж. Не факт, что успеешь позвонить в колокольчик. И опасаться этого человека определённо не лишнее, будь ты хоть сам папа римский. Тут надо или бить сразу, внезапно и молча, или… да пёс с ним. Неприятный человек. Но как иначе образумить патриарха Иосифа? Да и оскорбление персоны великого князя не звук пустой, спускать такое нельзя. Да, это устрашение, и никак иначе.
Владыка Иосиф последний раз щёлкнул счётной косточкой, записал результат и закрыл абак [счётное устройство, прообраз современных счётов. Прим. авт.]. Он пребывал в отличном настроении. Нет, что ни говори, а из этой варварской страны вполне можно извлекать пользу. Вот, пожалуйста, какая сумма выходит…
— Евстигней! Евстигней, ты что, уснул?
Нет ответа. Владыка Иосиф уже настолько привык к тому, что секретарь всё время находится рядом, подобно бесплотному духу, что отсутсвие его казалось чем-то неестественным — в самом деле, не может же исчезнуть пол под ногами?
Иосиф вышел в коридор, огибающий патриаршие покои. При виде владыки стражники в чёрном одеянии отдали честь. Владыка завёл этот обычай сразу по приезде. Действительно, варвары уважают только силу, и вид многочисленной стражи в чёрных монашеских одеяниях был внушителен.
— Евстигнея не видели?
— Не выходил, владыко!
Иосиф ещё раз оглядел все покои, но секретаря и след простыл. Странно… Однако, работать надо. Бумаги ненаписаны лежат…
Владыка вздохнул, собираясь сесть за стол, но внезапно ощутил немалую нужду. Двинувшись к сортиру, он ещё успел подумать — надо сделать строгий выговор секретарю за самовольную отлучку…
В сортире, пристроенном в конце коридора, горели две толстенные восковые свечи, ежедневно заменяемые служкой (свечей хватало на сутки). Запах нечистот перебивался благоуханием шафрана — владыка был воспитан в Константинополе.
Митрополит всея Руси Иосиф уже собрался было присесть над тёмным отверстием, но внезапно резко наклонился к нему лицом, разглядывая. Там, в глубине, виднелся другой зад.
— А-а-а-а!!! — забыв про сан, завизжал Иосиф.
Всё поплыло перед глазами, и дальнейшее владыка помнил плохо — кто-то брызгал в лицо водой, кто-то суетился, вытаскивая труп несчастного Евстигнея из отверстия сортира…
— Здесь выгружай!
Савватий отложил перо, выглянул во двор. Мужики, как муравьи таскали мешки в амбары — один подставлял спину, другой, натужась, накладывал здоровенный куль с зерном.
