– Потому что это правильно, Имс, – убежденно проговорил Артур. – Разве ты не пожертвовал бы жизнью ради меня?

– Э, милый, не надо переводить стрелки, – Имс покачал головой. – Ты прекрасно знаешь, что – да. Я, кстати, уже делал это, когда спасал тебе жизнь тот раз, помнишь?

– Я не имел в виду экстремальные ситуации, – сказал Артур, не глядя на Имса.

– А я как раз их и имею в виду, – отрезал Имс. – Если тебя интересует, готов ли я на самоубийство ради любви, то, прости, конечно, но вынужден тебя разочаровать. Никак не готов. Я, знаешь ли, предпочитаю, когда все живы, здоровы, а еще очень неплохо, когда к тому же и богаты.

– Ты испорченный вырождающийся аристократ, развращенный вседозволенностью и роскошью, – сказал Артур и улыбнулся одними губами.

– Да, я такой и есть, – молодой Имс принял шутку, а сегодняшний – нет, продолжал смотреть на своего бывшего любовника тяжелым взглядом.

Молодой Имс вдруг замахал рукой: увидел машину Юсуфа и пошел навстречу. Артур чуть замешкался и сказал куда-то в сторону, в пустоту, в которой рядом стояли невидимые Имс и Спасский:

– А я – готов.

И пошел к нырнувшему уже в нутро машины Имсу.

***

Хотя вышли из сна они одновременно, почти синхронным движением отключив браслеты, Антон все-таки еще несколько минут лежал на кушетке, отдыхая, а Имс тут же встал, отошел к окну и снова вытащил из кармана сигареты.

– Ты говорил, это запрещено. Ты куришь почти на улице, – голос Спасского был чуть усталый и самую капельку неуверенный, словно он не знал, как поведет себя Имс.

– Неужели ты думаешь, что кто-то на самом деле может хоть что-то запретить Норфолку? – искренне поинтересовался Имс.

– Он, кажется, очень сильно тебя любил, – сказал Антон нейтрально.

Имс усмехнулся, выпустил в раскрытое окно струю дыма и облокотился на подоконник, вертя в пальцах портсигар. Антон сидел на кушетке и смотрел в сторону, ему, наверное, казалось, что Имсу неловко, и так будет деликатнее.

Какой он, в сущности, еще молодой и чувствительный. Вот что было тяжело – понимать, что Спасскому придется избавляться от этих качеств и что задачей именно Имса было помочь ему сделать это быстро. Вот это ему очень не нравилось. Имс считал, что все должно идти своим чередом, но он уже столько раз нарушил этот принцип, а тут ставки были слишком уж велики, чтобы заниматься благодушеством.

– Мы оба сильно любили, – сказал он Антону поэтому. – Это, между прочим, никакой не секрет, и можешь не отворачиваться – я могу разговаривать на эту тему совершенно спокойно.

Антон перевел на Имса глаза, и, наткнувшись на ответный прямой взгляд, снова неловко потупился, уставившись на ковер.

– Ты любишь Тома? – спросил вдруг.

– Ого! – рассмеялся Имс. – Слушай, Спасский. Неловкость – это дурацкое чувство, глупое, смешное и ненужное. Если ты хочешь кого-то о чем-то спросить, надо просто спросить. А поскольку тебе могут наврать, то лучше при этом смотреть человеку в лицо, чтобы это понять.

Антон помедлил, но потом оторвался от разглядывания ковра и поднял голову.

– Я не оперирую такими понятиями, как любовь, – мягко сказал Имс. – По крайней мере, в отношении себя не оперирую. Но, Тони, я хочу, чтобы ты правильно понял ситуацию. Я крайне самодостаточный человек. И хотя я веду социально активную жизнь, и, как ты знаешь, у меня нет проблем в общении с людьми, тем не менее, те моменты, когда я один, сам по себе – самые лучшие моменты в моей жизни. А Том – очень непростой человек. И самое главное – умный. По-настоящему, по-взрослому умный. И, учитывая все вышесказанное, тот факт, что мы с Томом вместе, говорит кое о чем, не так ли?

Имс дождался, когда Спасский кивнет, и закончил:

– Ну и отлично. На этом мы, пожалуй, покончим с душещипательными беседами и займемся делом. У нас до хрена работы.

Глава 12

У «Северуса» обнаружилась маниакальная страсть к преподаванию. «Современные молодые люди, – вещал мертвенный размеренный голос, – считают, что искусственный интеллект способен заменить им собственный. В итоге мы имеем стадо праздных лентяев, которые растворятся в грядущих днях, как стадо баранов теряется среди туманов пастбищ».

Впечатленный этим сравнением, Спасский день за день впихивал в свою бедную голову чертову тучу сведений о современного мире и, особенно, о развитии сонной индустрии. Экзаменовал его все тот же MI, и Антон искренне порадовался, что в мире будущего розги не практиковались. Учился он с помощью специальных программ, ускорявших усвоение информации посредством новых методик НЛП, но и этого было мало: ему приходилось просиживать целые часы во вполне реальной библиотеке Имса – над книгами, которых в виртуальных хранилищах не нашлось. Многое из того, что он прочитывал, казалось ему полной чушью, но он покорно продолжал читать.

Антон узнал много интересного, но ненужного. К примеру, о том, что «сонные» браслеты теперь работали на тех же гибких шелково-кремниевых микросхемах, что использовались для диагностики человеческого организма, работая у него внутри. Электроды, вживленные в шелк, создавали специальное поле, которые глубоко стимулировало определенные зоны мозга, ранее науке недоступные. Таким же образом сегодня лечили Паркинсона или сообщали нервную систему человека и протезы органов. Однако ничего из этого не объясняло Антону его собственной способности бродить по чужим снам. Он-то не применял никаких схем, никаких полей, никаких протезов. Да он даже не употреблял сомнацин! Черт знает, как это делал. У Артура, может быть, как раз для этой способности была научная основа, но у Антона-то нет!

Он попытался найти ответ в изучении фаз сна – однако и там ответов не нашел. В медленной фазе сна массово возбуждались нейроны гиппокампа – отдела мозга, где формируются воспоминания, за ними так же массово включались в процесс клетки неокортекса, где воспоминания сохраняются. А вот в фазе быстрого сна этот процесс шел очень слабо. Но такое поведение нейронов объясняло только то, почему человек далеко не всегда может запомнить свои сновидения – ведь на быструю фазу приходится более чем три четверти снов. С другой стороны, множество сторонников имела теория, по которой именно спешно разбуженный в быстрой фазе человек имел самые большие шансы ярко запомнить свое сновидение от начала до конца. Ученые до сих пор об этом спорили, надо же.

Антон давно знал и о том, что во время быстрого сна мозг работает как во время бодрствования, только блокирует восприятие внешней информации. Знал, что мышление во время сна образное, что в сновидениях действует первичное мышление, как у детей. Однако все это скорее могло объяснить профессиональные тайны извлекателей – как промышленных шпионов, чем его собственную тайну.

Прошло несколько дней, прежде чем Спасский наткнулся на старинную теософическую теорию о природе снов как о путешествии некоего «тонкого тела». Антону приходилось слышать нечто подобное и раньше: он застал еще 90-е годы двадцатого века, когда труды Блаватской и ее последователей снова вошли в большую моду. Впрочем, в те же годы бывших продавцов и дворников обучали общению с высшими силами разные хитроумные гуру. В то время общество сильно галлюцинировало – почти как в средние века в Европе. Все постоянно ждали конца света и опасались сглаза, все играли друг с другом с экстрасенсов и ясновидящих и постоянно чего-то боялись, боялись, боялись…