Антон мотнул головой и вышел из комнаты.

***

Утро было никакое: окна как будто залепили серым полотном, таким, из которого часто делают задники в фотостудиях. Небо сливалось с землей, из-за дождя толком даже не было видно домов на другой стороне улицы. Казалось, водная масса, беспрерывным потоком лившаяся сверху, заглушила все городские звуки, погрузив дом Имса в почти абсолютную тишину.

Галерея, по которой Имс направлялся к комнате Антона, была совсем темной. На стенах, в тяжелых вызолоченных портретных рамах, едва проглядывали лица Имсовых предков. Имс ненавидел ранние подъемы, терпеть не мог утра, с глухой убежденностью считая, что утро добрым быть не может по определению. Поэтому все его сейчас слегка подбешивало, и даже две чашки убойного по крепости кофе, выпитые в столовой в компании визуального планшета, не принесли обычного удовольствия. В доме было тихо, как в гробу, MI, с интуицией более тонкой, чем у живых людей, затаился где-то в своих цифровых недрах. Имс с большим наслаждением пнул бы что-то вроде корзинки для бумаг, но в галерее ничего такого не было предусмотрено, и поэтому он просто пошел дальше, к тому крылу, где поселили Спасского, для развлечения представляя себе, как родня на портретах смотрит ему вслед.

Потом мысли его перескочили на другую картину: длинные, сливочного оттенка ноги с наливавшимися синяками, оголенное предплечье и почти медные на фоне белых простыней кудри. Том распластался по всей немаленькой кровати, не успел Имс встать, раскинулся звездой и обмотался простынями – и при всем этом даже не проснулся, демонстрируя отличную солдатскую выучку: уметь спать при любых обстоятельствах, хоть стоя, хоть сидя, хоть повиснув на стропах парашюта (было такое один раз, Имс сам его тогда с дерева снимал). В хмуром сегодняшнем утре была все же приличная ложка меда – зарвавшемуся напарнику вчера досталось прилично. Имс вышел из себя, и Тому досталось и за самоуправство, и за беспечность, и за резко повысившееся за последнее время количество провокаций, а рука у Имса была тяжелая.

О том, что он вчера вполне сознательно спустил себя с поводка, Имс ничуть не жалел. И, несмотря на синяки Тома и собственное распухшее ухо, ему бы даже и в голову не пришло извиняться – и это, кстати, было весьма ценное качество отношений с Томом. Перед ним никогда не нужно было извиняться. И объясняться с ним тоже никогда не было нужно.

Пар они оба спустили небыстро: сначала как следует поорали друг на друга в библиотеке, потом колотили друг друга в спортзале, и колотили по-настоящему, без поблажек, в полную силу. А потом измотали друг друга до полного бессилия в Имсовой спальне. На той самой двухсотлетней кровати, увенчанной внушительным бархатным балдахином цвета свежей крови, сплошь расшитым герцогскими гербами, где рождались, умирали и занимались всем остальным десятки поколений Норфолков.

Лондонский дом Имса был выстроен и отделан еще в XVIII веке, к счастью, мало пострадал во время катастроф, и Имс полагал, что аристократические стати Тома отлично смотрятся в барочных интерьерах. А то, что Том вел себя иногда, как последняя сука, Имс в глубине души находил нормальным. Искать неизбитые пути для борьбы со сплином – это было очень по-английски. Имс последнее время часто отсутствовал, работы у самого Тома было выше головы – ничего удивительного, что он слегка отпустил тормоза.

В общем-то, единственным, из-за чего Имс по-настоящему разозлился на Тома, было обстоятельство, что тот втянул в свои сомнительные развлечения еще и Антона. А Имс на самом деле опасался, что перегруженная событиями психика Спасского не выдержит и даст сбой. А этого никак нельзя было допустить, тогда полетели бы к чертям все планы, которые Имс позволил себе начать выстраивать, да и все перспективы, которые пока еще воздушными пунктирными линиями начали прорисовываться у него в мозгу, тоже бы накрылись с фанфарами.

Поэтому, когда Имс вошел в комнату Антона и нашел того сладко спящим под толстым уютным одеялом, откуда торчал только взъерошенный темноволосый затылок, а «Северус» тут же вкрадчиво и с почти незаметным ядом в голосе сообщил, что гость провел ночь спокойно, хотя поначалу и прислушивался к шумам в доме, Имс расслабился.

Из приотворенного окна тянуло дождевой влагой.

Что ж, раз уж так все вышло, никакого смысла тянуть дальше больше нет. Пора приступать к выполнению задачи, ради которой все было затеяно.

Имс коротко подумал о том невидимом крупье, который вертит колесо рулетки, где вместо цифр проставлены души, мысленно попросил благословения у богов игры и тронул Антона за плечо.

Антон, несмотря на ту расслабленную позу, которую он принял во сне, подскочил так, словно там, в глубинах сновидений, за ним гналось стадо чудовищ.

– Спокойно! – сказал Имс, даже отступив на шаг от кровати. – Это я.

Антон сидел на кровати во всей красе: с растрепанными каштановыми вихрами, с вытаращенными глазами, в которых почти невозможно было разглядеть радужку – все залили чернотой расширившиеся до предела зрачки, да еще и одеяло натягивал на себя на манер невинной девственницы перед похищением.

– Эмиль?! – выпалил он и заморгал.

– Ну а ты кого ждал, дружок? – спросил Имс и уселся в кресло у окна. – Надеюсь, не Томми?

Антон затряс головой так горячо, что Имс фыркнул. И не удержался, поддразнил:

– Он еще спит, переутомился вчера… даже не знаю, где больше – во сне или в реале…

Антон потянул на себя халат и, очевидно, сильно смущаясь – так и не вставая, неловко натянул его на себя. И только тогда сполз с кровати. Имс и не подумал отводить глаз: в конце концов, кто вчера занимался всякими странными делишками с его собственным любовником? Пусть даже во сне, пусть даже неосознанно: Имс отлично представлял себе, как Том при желании может заморочить голову. Но и от маленькой дозы мести отказываться не собирался.

Тони бочком пробрался в ванную, прикрыл дверь и уже оттуда крикнул в щель, очевидно, сразу почувствовав себя увереннее:

– А что ты хотел?

– Тони, не задавай вопросов, на которые ты не готов услышать ответы! – крикнул Имс игриво, но тут же сменил тон. – Будем работать, раз уж тебе не терпится.

***

Когда Антон появился в комнате, полностью одетый, свежеумытый и причесанный, Имс уже успел все подготовить. Браслеты лежали на кушетках, техника вся настроена, время погружения выверено и установлено. Помимо этого, Имс распахнул окна, и помещение купалось в утренней свежести.

Сам Имс стоял у окна и курил, выдыхая дым наружу.

Антон огляделся и спросил с ощутимым ехидством в голосе:

– Пытаешься создать другой антураж?

– Ты меня уколоть не пытайся, Тони, все равно не получится, – миролюбиво ответил Имс. – Меня можно разозлить – сложно, но можно, но обидеть точно не получится. Еще никому не удавалось. А антураж нормальный, рабочий. Время экскурсий кончилось, теперь будем работать.

Антон при этих словах подобрался, глаза заблестели. Имс подумал, что он все-таки еще совершенно мальчишка и для него все вокруг – сказка, может быть, страшная, но ужасно интересная, а все эти разговоры насчет «хочу вернуться домой» лишь своеобразная попытка шантажа, способ побыстрее добиться своего.