– Хорошо, – кивнул Том. – Но здесь все просто, безопасно, проектировать людей в этот ландшафт незачем, фантазий болезненных он не навевает. Простейшими навыками ты овладел. Мы не задержимся здесь, а идем дальше.

Они не торопясь дошагали до дуба, почти по пояс в траве, как в старых сказках, а когда обогнули дерево, Антон увидел заброшенный дом из камня цвета кофе с молоком, с остроконечной крышей и строгими прямоугольными окнами. Такие особнячки Спасский часто наблюдал в рекламных проспектах шотландских туров, которые приносила домой Соня. Тысячу лет назад.

– Нам сюда? Будет пить эль и греться у камина? Да ты романтик, Том! – ввернул шпильку Спасский, но Том только усмехнулся и толкнул дверь, а потом пихнул туда спутника.

Антон недовольно ввалился за порог и тут же вскрикнул от неожиданности, растеряв все свое недовольство: он уперся носом в огромную стену, сплошь облицованную кафельной плиткой, а за спиной услышал громкий, хотя пока и непонятный, шум. Все вокруг словно бы разом ожило, задвигалось, замельтешило, и когда он обернулся от стены, то понял, что стоит на перроне станции метро – но какой-то очень древней станции. Здесь было ужасно грязно, в воздухе плавали слои угольного дыма, больше того – настоящая угольная крошка периодически откуда-то прилетала в лицо. Антон услышал воющий гудок паровоза, и вот где-то вблизи тот чихнул, выплюнул облако пара и медленно, мерно застучал колесами, с каждой секундой усиливая бег и все больше скрежеща. Рядом со Спасским, на перроне, невыносимо дымил дешевой сигарой какой-то господин в потрепанном пальто, а еще дальше отиралась безразмерная дама в нелепой шляпке набекрень, темной накидке и кринолине, под которым Антон разглядел, кроме ее собственных ног, еще четверо маленьких детских ножек в пыльных ботинках.

– Ты монстров здесь наплодил? – спросил Антон, не в силах отвести глаз от шестиногой обладательницы розового кринолина, и услышал веселый смех Тома.

– Ну какие монстры? В поезде легко провезти детей под кринолином, ведь даже кондуктор при всех своих подозрениях не сможет потребовать от женщины приподнять юбки…

– Черт побери, Том!

– Посмотрим, как ты знаешь историю. Ты же хотел острых ощущений? Будут тебе соль и перец. Пойдем.

И, глумясь и подхихикивая, Том потащил Антона по заплеванной каменной лестнице на поверхность – они вынырнули из подземки на улицу в окружении газовых фонарей, которые как раз сейчас зажигал фонарщик – вручную на каждом столбе, взбираясь к фонарю по лестнице. Дома здесь были роскошной архитектуры, но все покрыты копотью; в воздухе плавал желтоватый туман, и был он зловонный и сырой, промозглый. Да и вообще вокруг было невообразимо грязно: в некоторых углах гнили кучи мусора, и Антон не хотел знать, что там, в этих кучах. Мимо скрипели кэбы, управляемые, казалось, зловещими черными адскими тенями, но запряженные вполне земными усталыми лошадьми, одна из которых дохнула Спасскому прямо в лицо, повернув к нему рыжую морду и скосив длинные темные глаза.

На дверях тускло поблескивали таблички с именами, потом в тесных рядах зданий Антон начал определять пабы, потом вдруг мелькнули турецкие бани, потом церковь, вот в просвете улиц открылась большая площадь, откуда доносился людской гул, но Том увлек Спасского в совсем узкий и грязный переулок с темными канавами по обеим сторонам, задымленный до жирного слоя сажи на стенах выходившими сюда каминными трубами. Дальше они быстро шли мимо закопченных домов, иногда выходили на широкие улицы, где встречались витрины, освещенные газом, потом снова ныряли в переулки трущобного вида, и Спасский, видя перед собой ошеломляюще достоверный мир, все больше убеждался, что викторианский Лондон – явная страсть Тома. Сам он помнил из разрекламированной документальной книжки о Лондоне времен королевы Виктории только отдельные факты. Например, интересное сопоставление цифр: на деньги, за которые двенадцатилетний мальчик работал шесть дней в неделю по двенадцать часов – а они составляли шиллинг шесть пенсов – можно было купить пару черных шелковых чулок; двадцать один фунт стоила вставная челюсть; двадцать пять фунтов – двадцать минут в обществе высококлассной проститутки.

– Куда мы идем? – недовольно спросил он, почувствовав холодок в животе, и когда Том обернулся, холодок этот только усилился: таким пламенем сверкали глаза напарника.

– В одно местечко, где мы сможем развлечься, – подмигнул ему Том и схватил за руку – пальцы у него были тонкими, шелковистыми и теплыми, но хватка причиняла боль, так что Антон скривился.

– Хочешь посмотреть собачьи бои? – спросил Том так, как будто они каждый выходной вечер проводили подобным образом – и вообще, как будто бы это было уже привычное обоим свидание. – А травлю крыс? А балаганы?

– Да не хочу я ничего такого, Том, что творится-то?

– Останови меня, ты же можешь, – оскалился Том и снова толкнул Спасского в какую-то неприметную темную дверь. Мельком Спасский успел увидеть мглистую громаду Вестминстерского аббатства вдали – и тут же был ослеплен темнотой.

Впрочем, глаза скоро привыкли, и он понял, что в помещении, где они оказались, вовсе не так темно – здесь просто царил полумрак. И были это не трущобы, как сначала опасался Спасский, а вполне приличная большая комната, даже зала, заставленная столиками и удобными креслами. На стенах висели картины, смутно угадывавшиеся в здешнем тусклом освещении, а само освещение создавалось небольшими лампами, которые висели над столами. Присутствовали здесь и посетители, молчаливо поглощавшие алкоголь, кофе и еду, читавшие желтоватые газеты; все, как на подбор, – в темных одеждах, все – весьма солидного вида.

– Джентльменский клуб, – шепнул на ухо Том, ловко щелкнул пальцами, и тут же перед ними материализовался метрдотель, спросил скорее позой и глазами, чем вслух, чего же господа изволят.

Что ответил Том, да и отвечал ли он вообще, Спасский не помнил, только спустя несколько секунд обнаружил себя сидящим за одним из столиков в вишнево-красном кожаном кресле, с огромной салфеткой на коленях. Прямо перед ним что-то дымилось на больших блюдах, тут же стояли чайники, чашки и сливочники.

– Классика, – довольно провозгласил Том, заправляя салфетку за воротник и с видимым наслаждением взирая на еду. – Кофе с цикорием, пирог с угрем и мясной пудинг. И, конечно, мороженое!

– Мы будем ужинать здесь? – осторожно спросил Спасский.

– Почему нет? – спросил Том и ловко отрезал кусок чего-то, а потом так же ловко перенес его к себе на тарелку. – Познакомься с пудингом, будь верен традициям.

Спасский кисло последовал его примеру. Кофе с цикорием на вкус оказался редкой гадостью, а вот пудинг и вправду был ничего, но кусок в горло почему-то не лез. Антон пару раз поймал себя на мысли, что полностью забыл, что они находятся во сне, и это его сильно напугало. Обычно на периферии сознания это знание маячило всегда. Но, видимо, пример Тома, который с таким жаром отдавался сонной реальности, заражал его даже больше, чем надо. Внутри разгорался огонь, как от выпитого, в животе сворачивался озноб, а в теле все сильнее нарастала какая-то томная слабость.

Немного погодя официант с зализанными назад волосами принес виски, гадко улыбнулся, оглядев Антона, и тут же растворился в воздухе.