Я легла, чувствуя под собой мерное покачивание корабля. Закрыла глаза и представила образ Бьерна и стала мысленно звать его. Я знала, что это мне все равно не поможет, и он не услышит, но почему-то стало легче.

— Бьерн, — подумала я, — Если бы ты был здесь, когда напал Йорван, возможно, все было бы иначе. Почему все так случилось? Напади он на несколько дней раньше и еще не известно, кто бы оказался победителем.

Заставляя себя не думать о невозможном, я постепенно провалилась в странную, успокоительную полудрему без сновидений. Просто сплошная черная стена перед закрытыми глазами, в которую я постепенно проваливалась без оглядки.

Меня покормили только на следующий день. При этом грубо вытащили из трюма на солнечный свет и швырнули на тюки, стоявшие на корме. Я села, щурясь от яркого солнца и поведя плечами. Когда мне развязали руки, они оказались почти бесполезными, я даже не чувствовала их, а когда возобновилась циркуляция крови, то он боли я едва не закричала, издав только тихий стон, сквозь плотно сжатые губы. Руки долго болели, их словно пронзали тысячи тонких острых игл. Я сдерживала слезы и пыталась шевелить пальцами, но от этого было еще больней. Потом, когда мои руки смогли держать что-то не расплескав, мне сунули миску с густой похлебкой. Я огляделась. Йорван стоял на носу корабля и не обращал на меня ни малейшего внимания. Тогда я выплеснула горячее содержимое миски в лицо сторожившему меня воину и выпрыгнула за борт. На корабле поднялась суматоха. Мне удалось отплыть не так далеко, когда кто-то перегнувшись через борт зацепил меня багром, проткнув при этом куртку вместе с кожей и подтянул меня обратно к борту. Когда меня извлекли из воды и подняли на палубу, ко мне подошел Йорван. Я подняла глаза и увидела холодную ярость, плескавшуюся в его глазах. Он замахнулся и ударил меня по лицу с такой силой, что я отлетела назад и упала на деревянную палубу, а потом проскользила по ней до самой кормы и лишь ударившись о борт, остановилась. Щеку жгло словно огнем. Из разбитой губы выступила кровь. Я поднялась на ноги и вытерла ее тыльной стороной ладони, а потом с вызовом взглянула в лицо своему врагу. Йорван шагнул было ко мне, но потом, словно одумавшись, велел снова связать меня и вернуть обратно в трюм. Мне связали руки, правда уже не так туго и спустили вниз. Два дня никто не давал мне ни еды, ни воды. Даже ходить по нужде мне пришлось в конце концов прямо под себя. Я лежала не шевелясь, чувствуя собственную вонь и слабость от голода. На третий день меня снова извлекли на свет, при этом связали руки уже спереди и выбросили за борт. Долгое время я барахталась в холодной воде, почти захлебываясь пока корабль продолжал плыть по своему проложенному курсу. Я продрогла настолько, что мои мышцы сводила судорога, а зубы били барабанную дробь. Один из воинов Йорвана следил, чтобы я не захлебнулась, и контролировал мое тело, иногда вытягивая меня из воды, чтобы позволить отдышаться. Когда меня подняли обратно на палубу, я уже не чувствовала онемевшего от холода тела. Моя кожа сморщилась, словно у старухи. Я вся тряслась, в тщетной попытке согреться и когда оказалась вновь в трюме, то с почти болезненным удовольствием улеглась на пол и, прислонившись спиной к тюкам с тканями, долго еще пыталась согреться и унять дрожь.

На следующий день я очнулась со странным ощущением, словно все мое тело объято огнем. Когда за мной спустился один из воинов, у меня не хватило сил даже на то, чтобы подняться на ноги. Он сперва пнул меня ногой, очевидно решив, что я как всегда упрямлюсь, а потом внезапно присел рядом на корточки и потрогал мой лоб, усеянный биссеринками пота. Отдернув руку, он поднялся на ноги и задрав голову, позвал Йорвана. Когда лицо его вождя показалось в проеме, закрыв собой доступ солнечному свету, воин сказал:

— У нее жар.

— И что? — спросил равнодушно Йорван.

— Надо бы посмотреть, что к чему, — сказал воин, — Хельга же просила, чтобы мы привезли ее живой.

— Тогда не теряй мое время, тащи ее сюда, — Йорван отошел, открывая путь. Воин подхватил меня на руки, легко, словно я совсем ничего не весила, и поднялся наверх. Я лежала, чувствуя, что не в силах пошевелиться. Руки и ноги отказывали. Голова не соображала, словно кто-то прочистил ее и набил соломой. Я почувствовала, как меня укладывают на палубу, и закрыла глаза от ярких режущих солнечных лучей. Меня перевернули. Кто-то стянул куртку и распоров на спине тунику, внезапно присвистнул от удивления. На лопатку надавили, и меня пронзила такая острая боль, что я едва не потеряла сознание.

— Плохо дело, — произнес чей-то голос, — Помнишь, когда Стин подцепил ее багром, пару дней назад, то вероятно и нанес эту рану. А теперь она воспалилась.

Меня перевернули на спину и едва ли не бережно подложили под голову какой-то сверток. Я с трудом разлепила тяжелые, словно налитые свинцом веки и увидела перед собой двоих бородатых мужчин из числа людей Йорвана. В их глазах, устремленных на меня, я увидела крайнюю озабоченность, но мне сейчас было так на все плевать, что я только вздохнула и отвернула лицо, устремив взор на море. Я даже не заметила, когда мы вышли из устья реки и вышли на открытый простор. Вдалеке, на горизонте, я увидела страшные почти черные сгущающиеся тучи и подумала, что скоро грянет шторм. Очевидно, не я одна думала так.

— Йорван, — услышала я чей-то голос.

— Что?

— Нам стоит поторопиться, если мы не хотим быть пойманными врасплох приближающейся бурей. Давайте причалим к берегу и переждем, а с утра продолжим путь. Наши корабли слишком переполнены, чтобы сопротивляться волнам, а шторм, уж поверь моему опыту, будет серьезный.

— Хорошо, — ответил Йорван.

Я закрыла глаза. Значит, мы скоро окажемся на берегу, а у меня нет ни сил, ни желания попытаться совершить побег, я была настолько равнодушна ко всему происходящему, что даже если бы мы сейчас начали тонуть, я приняла бы смерть от морских глубин едва ли не с благодарностью. В голове мутилось. Странные картины стали появляться перед глазами, такие реалистичные, что я даже сама удивилась. Я увидела Рунгерд, сидящую у окна с рукоделием в руках. Она повернула ко мне свое лицо и нахмурилась, словно то, что она видела, ей совсем не нравилось.

— Дара? — произнесла она одними губами. Я скорее поняла, чем услышала ее слова. Она некоторое время смотрела на меня, потом лицо ее разгладилось и Рунгерд, улыбнувшись, сказала, — Потерпи, я помогу. Все будет хорошо, ты же веришь мне?

И тут мне приподняли голову и в рот влили какую-то горькую, вонючую жидкость. Я машинально проглотила ее, а потом закашлялась. Меня снова положили на место, я почувствовала, как по телу разливается блаженное тепло, боль, словно на немного, уступила. Тело моментально расслабилось, и спасительный сон сковал мои веки. Но поспать мне удалось немного. Вскоре я почувствовала, как корабль содрогнулся от сильного толчка. Раскрыв глаза, увидела над собой темное, затянутое сизыми облаками небо. Море уже не шумело, весело ударяя в борт, теперь оно ревело, словно раненый зверь. Сильный ветер пытался вырвать свернутый парус. Вокруг меня никого не было. Я приподняла голову, чувствуя, что корабль продолжает двигаться по прямой, и только тогда я поняла, что его волокут на берег. Мне было холодно. Налетевший ветер внезапно принес с собой первые капли дождя и они, упав на мое лицо, стекли за шиворот, от чего по спине пробежал неприятный холодок. Я попыталась приподняться, но в руках не было силы. Застонав от мучительного бессилия, я закрыла глаза, чувствуя, как усилившийся дождь ручейками холодных капель стекает по щекам, словно слезы.

Корабль замедлил движение и, уткнувшись носом в песок, застыл. На палубу тот час запрыгнул мужчина, лечивший меня какое-то время назад. Он бережно подхватил меня на руки и вместе со мной спустился на берег. Дождь лил как из ведра. Меня отнесли под сооруженный навес и положили на сухие шкуры. Вскоре, когда все корабли были вытянуты на песок подальше от воды, разожгли костер. Веселое потрескивание сухого дерева успокаивало. Убаюканная теплом и шумом ветра, вперемешку с барабанным перестуком дождя, я снова уснула, на этот раз надолго.