А завершали игру они уже именно что вежливо. Выяснять было больше нечего, играть вдвоем дальше представлялось опасным, у каждого имелись свои планы, которые надо было скрыть друг от друга. Говорить о чем-то постороннем тоже было бессмысленно и даже оскорбительно. Так что они даже слегка поклонились друг другу в финале, когда камни с легким треском растворились в воздухе и песок под ногами оказался обычной серой землей, а вовсе не алмазной солью.

Никаких чудесных перемещений, никаких телепортаций – Том, если и хотел бы, видимо, не сумел проявить свою магию, не было сейчас такого мощного импульса, как несколько часов назад. Имс искусством перемещений физического тела не владел вовсе, это вам не сновидения.

Поэтому каждый отправился своим ходом туда, куда считал нужным. Из замка Карлайл в утренний туман вышло несколько хорошо одетых джентльменов, которых почему-то в упор не видела охрана крепости и туристы, уже гулявшие по ее периметру, – походили они больше всего на ловких грабителей банков, только что провернувших большую аферу, разве что аккуратных чемоданчиков с деньгами в руках не хватало.

– Я пойду с вами, мистер Имс, – сказал парень со встрепанным затылком и синими глазами, и брови его были заломлены так умоляюще, что Имс небрежно кивнул.

Он ценил любого, кто переходил на его сторону, а этому парню, по крайней мере, смелости было не занимать. А зачем он пригодится в будущем, Имс еще успеет придумать. Сейчас он хотел как можно скорее убраться из этого милого исторического городишки и добраться до Лондона.

Добираться придется на машине – Имс посмотрел карту – через Ланкастер, Бирмингем, Ковентри, Нортгемптон. Хорошая экскурсия, если бы Имса волновали экскурсии. Пятьсот километров, перевел он мили в привычные единицы измерения. Не так уж, впрочем, и далеко, все-таки ты на острове, Имс.

Хозяин проката с подозрением оглядел двух лощеных пижонов в дорогих пальто и одного встрепанного парня с заполошным взглядом, но вид золотой кредитки Риваля его задобрил. В результате они получили подержанный красный «Вольво» и через час, перекусив сэндвичами в первой попавшейся закусочной, уже выезжали на автобан.

Имс попытался сесть за руль, но скоро вынужден был, сжав челюсти, перебраться на соседнее с водителем сиденье – боль в руке пульсировала и временами становилась совсем уж адской, хотя кровь остановилась и выглядела рана вполне прилично, Имс видал на себе и похуже. А тут на лбу выступила испарина, да и чувствовал он себя, если честно, слабым, как новорожденный.

– Я поведу, – неожиданно сказал Джим.

Филг только плечами повел – водить он, похоже, вовсе не умел. Имс нехотя согласился: делать нечего, сам дурак, подставился под волчьи зубы.

За рулем Джим моментально преобразился – весь подобрался, взгляд стал жестким, почти хищным, профиль заострился, тонкий и резкий, скулы заточились, окрасились яростным румянцем, и Имс даже хмыкнул, а потом и крякнул, как старый дед, от изумления: парень втопил по газам так, что желтоватые поля по краям шоссе слились в две размытые акварельные полосы.

Имс некоторое время зачарованно смотрел на это скольжение, а потом утомился и закрыл глаза.

Не надо ему мешать, подумал он, видимо, мальчишка знает, что делает. Нам уже нечего бояться, всем нам уже чего-то бессмысленно бояться. Будет даже хорошо, да просто отлично, если мне суждено разбиться на машине где-нибудь между Ланкастером и Престоном. Никаких сожалений, никаких угрызений совести, никакой вины. А Пашку защитит Мерлин и, быть может, еще Риваль – вытащил же он его из того безнадежного фоморского сна.

Риваль внушал доверие, и Мерлину Имс тоже отчего-то верил, хотя и не видел его ни разу до поездки в Лондон. Смешно, Имс, ты же никогда никому не верил, даже себе-то не очень доверял иногда. Ну, может быть, разве что Артуру.

А тут слепо передал сына парню с худым наивным лицом и трогательно испачканным чернилами пальцами, парню, одетому и выглядевшему, как распоследний гик, и вовсе не похожему на великого мага. Мерлин не демонстрировал никаких чудес, он никак не походил на танцующую обезьянку. И даже квартира, в которой они остались, сын и маг, выглядела затрапезно – пыльновато, темновато, тесновато, куча странных вещей, современных и старинных вперемешку, но, может быть, именно это убедило Имса в том, что все не напрасно.

– Видишь ли, Имс, – задумчиво сказал Мерлин. – Мы должны попытаться решить это дело миром. Это скорее дань уважения тому, что осталось в вас обоих от человека. Я боюсь и уверен в том, что осталось уже очень мало, как бы ты ни верил в обратное, как бы ни стремился бороться. Но всегда есть место для последней попытки. Пусть из приличия. Пусть наивной и детской. Но вдруг проснется в вас что-то, что способно рассеять и слишком дивный манящий свет, и непроглядный мрак?

Мерлин верил до последнего. Мерлин был наивен, как ребенок, как будто ему действительно всегда было восемнадцать. И сила веры его была настолько велика, что Имс сам на какое-то время заразился. Правда, попытку всадить в Томово горло клинок никак нельзя принять за стремление решить все миром. Но к тому времени Имс уже знал, что Томом владеет не страх и не месть, не злоба и не ярость, не самолюбование и даже не стремление стать избранным. Быть может, когда-то Том Коллинз и был нарциссом, клоуном, трикстером, ненасытно требующим внимания к своей особе. Но Имс увидел – в этом гребаном сне – он увидел. И всякая надежда в нем угасла.

Том исходил любовью к Лугу и его миру. Он был пропитан ею, он застыл в ней, как муха в янтаре, и так же, как мухе, ему уже не суждено было из нее выбраться.

«Вольво» несся по дороге, как гончая Дикой охоты, мотор рычал, не сбавляя тона, по радио неистово завывал этот рыжий тощий шотландец, Франц Фердинанд.

«Eyes Boring a way through me Paralyse Controlling completely Now There is a fire in me Fire that burns Fire that burns…»

Все на свете происходит из-за любви, устало думал Имс, мягко проваливаясь в забытье и плавясь, как сырок, в яркой боли и влажном жаре, охватившем его голову и грудь. Даже преступления. Даже убийства. Все мы – как измученные жаждой деревья. Они скукожены, искривлены, изуродованы, почти умирают, но все равно тянут из мертвых песков воду – так и мы, жалкие, тянем из мира любовь. По капле, выкручивая, выжимая ее из окружающей жути, из ненависти, из крови и мути, из странных фантазий и собственных маний – каждый в меру своих сил. Все мы – жертвы своей любви к чему-то или к кому-то. Да, в конце концов, жертвы своей любви к самой жизни – и ее всегда, всегда, всегда недостаточной любви к нам. Что бы мир с нами ни делал, эта любовь неистребима. Нам всегда будет мало, всегда будет недостаточно.

«This fire is out of control I'm going to burn this city Burn this city If this fire is out of control Then I I'm out of control and I burn…»

Глава 8

Лондон уже не был Лондоном, когда они вернулись.

Имс, как раз, на свою беду, очнулся, когда они проносились по бушующим, совершенно потерявшим всякий разум кварталам. Он увидел людей, бегущих куда-то вперед с абсолютно безумными провалами глаз, точно живых зомби, которые волочили за собой как-то вещи, иногда совершенно нелепые, типа мешка с крупой или капельной кофеварки, видел он и других, которые молча сидели на скамейках перед парками, вокзалами, кафе, станциями метро и тупо смотрели перед собой. Движение еще кое-как сохранялось, и у Имса создалось впечатление, что время катастрофических пробок прошло – все, кто хотел покинуть город, уже его покинули.

Сколько же времени они пробыли в том подвале в Карлайле? Имс подозревал, что вовсе не несколько часов. Сейчас невозможно было разобрать, какое время года – но никак не декабрь, скорее неожиданно вернувшийся август.

Видимо, после их исчезновения отдельные здания, а иногда и целые улицы, продолжили пропадать со всем своим содержимым, но даже то, что сохранилось, быстро приобретало иной облик. Тут и там возникали бурные заросли трав и цветов неземной красоты, однако нежные эти цветы пробивались сквозь асфальт с поистине бронебойной мощью, вздыбливая мощные плиты и разрушая кирпич в пыль; стены домов увивал пурпурный плющ и дикий виноград, оплетая колонны, балконы и карнизы прочнейшими змеиными объятьями; в воздухе носилась искристая золотая пыль; расцветали лишайники, на пустом месте возникали какие-то красные лианы и разноцветные плоды, городские парки разом подскочили в росте и быстро начали превращаться в непроходимые чащи, а в фонтанах резвились теперь хищные рыбы и еще какие-то прозрачные, едва видимые существа с острыми зубами и хитрыми ухмылками. В потеплевшем и очистившемся, почти лесном воздухе носились крылатые создания, из-за скорости плохо узнаваемые: то ли феи, то ли крохотные монстры, но еще больше самых разных чудищ шныряло по земле, по углам и подворотням. И шныряло, не показываясь, не из страха, а просто сосредоточенно хлопоча по каким-то своим делам, которые быстро нашлись для них в человеческом мире.