Он с нарастающей паникой ощутил, что ему остро не хватает трискелиона. Маг в нем будто отдалился, стал тише и глуше, уже не слышал всего того, что происходило здесь, на поверхности. Том мог его и не дозваться, когда нужно. И еще – его словно бы отдалили от Луга, от возлюбленного короля. Трискелион давал четкое ощущение его присутствия в каждый миг, а теперь словно все врата разом закрылись, и Луг опять оказался безмерно далеко, в недостижимых измерениях, куда можно было и не добраться никогда больше. Том чувствовал острую тоску, словно брошенный пес, и острую жажду, стремление воссоединиться во что бы то ни стало. В сердце будто воткнули и теперь не торопясь проворачивали длинную тонкую иглу.

Мускулы его напряглись, вся эта мешанина из чувств подмывала по-звериному броситься на Имса, сорвать трискелион, любым способом вернуть – черт, да если надо, он бы проглотил его, чтобы никто и никогда больше не смог отнять у него сюзерена!

– Успокойся, – услышал он ворчание за спиной. – У тебя сердце сейчас выпрыгнет из груди, ты же весь исходишь страхом и болью.

– Он скучает по сидам, – сказал Риваль. – Таково действие трискелиона.

– Таково влияние чар Луга, – мрачно сказал Хилл, и Том слабо удивился – откуда оборотню-то знать, он ведь служит Мерлину.

– Я не понял, господа, – попытался усмехнуться Том, – вы всерьез решили, что если отнять у меня красивое ожерелье, я переметнусь на сторону врага?

– Нет, фокус не в том, – ответил Имс. – Эти ребята думают, что без трискелиона ты вспомнишь, что тебе показал Мерлин и отнесешься к этому непредвзято. Но что-то я вот смотрю на твою надменную рожу и думаю, что они глубоко, очень глубоко заблуждаются. Ты же прямо упиваешься сейчас своей ролью избранного, знаю я таких нарциссов, видел не раз. Хотя попробовать никогда не мешает. А вдобавок наш дорогой Тайлер хотел показать тебе еще кое-что – то, что ему довелось увидеть в мире, который ты так обожаешь. Неприятные вещи. И эти парни также надеются на то, что, посмотрев эти картинки, ты включишь логику и поймешь, что сиды, если выйдут на этот берег, вовсе не собираются сажать здесь яблоневые сады. Они придут решать свои проблемы. Как и фоморы – у тех тоже проблем до чертиков. А если выйдут и те, и другие, начнется борьба за ресурс. Сиды даже камней не оставляют, после них только золотая пыль и остается, ты же видел, Коллинз! А фоморы устроят здесь… птичьи гнезда…

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Том. Ему и в самом деле стало интересно. Он, конечно, знал, что услышит, но просто не мог в это поверить. Неужели этот тип, при всей своей кажущейся опасности, настолько наивен?

– Прекратить играть, – со злостью изрек Имс и сжал губы. Он, кажется, догадался, что Том думает. – Ты ведь не хочешь принести на землю апокалипсис?

И тут Том захохотал. Вот прямо до слез, смеялся и смеялся, понимал, что отчасти это уже истерика, но отчасти веселился вполне искренне.

– Может, как раз этого я и хочу? Ты промахнулся, Имс. Не на ту лошадку поставил.

– Да нет, – сказал Тайлер. – Ты веришь Лугу. Ты думаешь, что он принесет мир сюда, и мы снова воссоединимся с магией. Тебе хочется верить в сказку, Том.

– Только сказка-то страшная, – продолжал гнуть свою линию Имс.

– В этом и прелесть, – оскалился Том. – Дальше что? Я жду, когда мне будут вырывать ногти, продолжая сладкие увещевания.

– Может, и дождешься, дорогуша, – ощерился в ответ Имс.

– Вы маги? – подал голос Джим.

– О, боги, да ты должен был триста раз потихоньку свалить отсюда, кретин, пока на тебя не обращали внимания, – поморщился Хилл.

– Я думал убить его, – удивился Ред.

– Зачем? – спросил Имс. – Думаешь, кто-то ему поверит, если он расскажет? Или просто так, руки чешутся? Как же мне вся ваша компания уже поперек горла стоит со своими кровожадными инстинктами.

– Если грядет апокалипсис, как вы тут толкуете, я хотел бы определиться заранее и выбрать сторону, – возразил Джим, и Том вытаращился на него – у парня совсем инстинкт самосохранения отказал?

А Имс, наоборот, взглянул с интересом и предупреждающе поднял руку в сторону дернувшегося Риваля. Том увидел кобуру под мышкой, как у полицейских. Еще одна, теперь он обратил внимание, висела на поясе, пиджак – отличный, кстати, щегольской даже – характерно топорщился на боку. И кто еще здесь пижон?

– Мне нравится этот парень. Тебе что, нечего терять?

Джим пожал плечами и засунул руки в карманы брюк. Весь он был ладный и какой-то гордый, что ли: невысокий, но подтянутый, поджарый, держался независимо, двигался порывисто и чуть резко, и лисья его мордочка слегка морщилась, как если бы ему приходилось объяснять очевидные факты.

– Я понял, что вы крутые парни, и я бы подумал, что все, что вы несете сейчас, бредни, если бы на моих глазах «Харродс» не стал кучкой дерьма. И что мне терять, если скоро все станет таким дерьмом? Вы маги?

– Долго объяснять, – сказал Том.

– Но можно показать, – ухмыльнулся Имс.

– Да ты с ума сошел! – крикнул Риваль зло, но Имс только отмахнулся.

– Должен же быть кто-то беспристрастный на этом честном собрании, – заключил он и одним слитным движением перетек с дивана к стулу Коллинза.

– Я хочу попасть в твою голову, Том, – сообщил он будничным тоном. – Я хочу тебе все показать. И все посмотреть. Я думаю, мы оба получим удовольствием, слив наши подсознания, это ведь круче, чем секс, дорогуша. Оказаться в одном сне – высшая форма близости.

И тут Том понял, что может и не выстоять, что может сейчас потеряться в том, что даст ему Имс, и никогда не вынырнуть. Что-то стонало внутри него, и он даже не мог сейчас определить, стонет ли это человеческое или сидское.

– Не бойся, – сказал Тайлер, втягивая воздух, и показалось в этой гримасе Тому какое-то садистское наслаждение.

А потом Имс взял его за подбородок, секунду смотрел на него, причем глаза у него стали совершенно стеклянные, и приложил палец к его лбу.

***

Дело ведь не в красоте короля фэйри и не в красоте его мира, вдруг понимает Том, когда зависает разумом где-то в туманных далях, между светом и тьмой, на границе миров, перед тем как упасть в бездну собственного подсознания.

Или бездну сидского королевства?

И не одно ли это и то же, чуть заторможенно думает Том и удивляется, почему раньше об этом не думал. Состояние у него такое, как будто он принял амфетамин и транквилизатор в одной таблетке. Красная и синяя пилюля одновременно, и никакого выбора, которым так мучился Нео.

Дело, кажется ему теперь, совсем в другом.

Когда-то кельты называли Эмайн Эблах Иным миром и верили, что там, в этой незримой стране, находится источник мудрости, который способен объяснить смысл всего. И вовсе не прекрасные долины влекли людей к сидам, и не настолько уж возбуждали их любопытство невидимые стены, которые недоступны были для смертных, а для сидов являлись открытыми вратами.

Том все это где-то когда-то читал, когда еще был человеком.

Кельты верили, что после смерти их примет страна обетованная и Дивный народ, и что узреют они тогда великий остров Ультима Туле, а на нем – Светлый лес самого Луга. Все друиды и короли, как гласили легенды, учились на Туле у сидов величайшему искусству магии, но не только: они учились видеть мир цельным, полным смысла, они учились видеть истину под тысячью слоев лжи, как будто прозревать обнаженное тело под многими одеждами. Тело беззащитное и совершенное в своей голой и страшной наготе, в отсутствии всяких прикрас.

Именно с веры кельтов о Туле начался великий и неизбывный миф о поиске Грааля – той чаше света, благодаря которой землю не может поглотить тьма. Войти в мир сидов означало не просто обрести бессмертие и стать равным им, но прикоснуться к тайне тайн, основе всего сущего. Словами этого было выразить нельзя, да и не нужно, сиды относились к словам презрительно, в отличие от друидов. Но именно друиды стали теми, кто приносил с собой величие Туле на землю. В легендах говорилось, что Остров может увидеть только тот, кто услышал его Зов. Зов этот в древние времена звучал всегда, но не всякий мог услышать его и еще реже кто-то мог откликнуться.