С невольным одобрением Имс наблюдал, как из земли быстро, почти без звука, с едва заметным шорохом, вырастают черные полированные кубы, абсолютно гладкие и сверкающие, без всяких щелей и отверстий. Впрочем, он поторопился с утверждением – как раз в этот момент один из кубов откинул одну свою грань, и они оказались перед тяжелыми металлическими воротами, изукрашенными резьбой, рунами и золотыми ликами, в которых Имс узнал ту самую гнусную рожу из своих первых снов.
– Особо почитаемый кто-то? – кивнул он на золотую маску, в которой теперь разглядел и волчьи, и львиные, и птичьи черты – вернее, сама маска постоянно менялась, изгибалась, каждую секунду являя новую версию себя. У Имса были в детстве такие переливающиеся карманные календари, только вот маска голограммой не выглядела.
– Это тот, кто дал начало роду фоморов. Буарайнех его имя. По легендам, он постиг волшебную науку нгахаров, чего больше никому не удалось, и первым принес нун тогда еще родственным народам сидов и фоморов.
– Теория палеоконтакта в действии, – пробормотал Имс. – И что вам мирно не жилось, родственные народы…
Черный куб, такой миниатюрный с виду, ошеломил масштабами пространства внутри. Имс узнал ту самую темноту, уходящую далеко вдаль, которая поразила его еще в первую встречу с фоморами. Корвус мгновенно обернулся в ворона, Имс последовал за ним, едва понимая, как это ему удалось, и пока их крылья со свистом разрезали воздух, мимо них скользили стены цвета угля, а в них отражались бесчисленные огни самых разных цветов и форм – от золотых до фиолетовых, от земляничных до белых, и самое странное, что снизу их в свою очередь отражало какое-то громадное зеркало. Присмотревшись, Имс понял, что это огни башен и высотных зданий, и не просто зданий, а целых дворцов, а зеркало внизу тоже было водой.
Вот он, настоящий Ллис, столица всех фоморских городов, понял Имс. С безопасностью у фоморов дела обстояли великолепно.
Спустившись вниз, они пронеслись мимо каких-то старинных башен и сине-черных куполов, мимо набережной, старые камни которой походили на желтые и коричневые блестящие леденцы и напомнили Имсу Венецию, и ворвались в город, где светило утреннее солнце, а вода из каналов заливала улицы. Сильный ветер быстро гнал ее под мостами – видимо, наводнения здесь были в порядке вещей: первые этажи домой находились высоко над землей. Весь город точно вздрагивал, гудел, яркие блики накрывали залитые водой камни улиц золотой сетью, непрерывно трепещущей, точно живой. Вода все прибывала через водосливы, выбрасывавшие ее толчками, какие-то птицы и какие-то рыбы вместе плескались в воде, арочные своды площадей плыли, скользили в переливах яркого света и воды, на фоне черных башен и бесчисленных зеркальных витрин вздымались, разбрасывая клочья пены, настоящие волны…
Корвус, совсем как в старинных сказках, с размаху хлопнулся оземь и тут же обернулся человеком. Они снова шли через бесчисленные ворота, испещренные рунами, которые зажигались и гасли, стоило Корвусу приложить к ним ладонь, но Имс уже мало обращал внимание на то, что мелькало по бокам зрения, он смотрел в спину Корвусу и выжидал удобного момента.
Время, грозно стучало предупреждение в висках медными молоточками, время поджимает.
У Имса уже имелся словно бы встроенный в мозг таймер на каждый уровень сна, не зря же он столько раз спускался в сновидения. Только теперь у него не было даже приспособлений для выброса – ни сигнала, который обычно подавал кейс дримшереров, ничего… И опасно, безумно опасно было что-то начинать в таких условиях… и глупо надеяться на то, что хоть что-нибудь получится, ведь Имс играл не на своей территории и даже не знал правил игры…
Но когда Корвус остановился в очередной зале, с растущими прямо из черного зеркального пола цветущими белоснежными деревьями, и повернулся к нему, Имс уже был готов. Полностью готов, как тигр, затаившийся перед прыжком.
– Довольно ли ты видел, Имс? – тонко улыбнулся Корвус.
– О, – с лихвой вернул усмешку Имс. – Более чем, дорогой.
И ему хватило тысячной доли секунды, ведь времени в этой, для него сонной, реальности, было предостаточно, чтобы незаметным глазу движением выбросить руку и прижать два пальца ко лбу Корвуса.
Неважно, каким искусством на самом деле владел настоящий Маг снов. Здесь, в ткани сновидения, главное было помнить и контролировать, главное было – верить.
И еще через мгновение Имс понял, что искусство магии снов в этом и состоит. Ничего не надо было вспоминать. Он всегда это знал, с рождения.
Он всегда был Сонным магом. Всегда.
Корвус моментально обмяк в его руках, голова завалилось на плечо, и Имс уложил его на пол, под белоснежное дерево, почти бережно, почти с нежностью – или с жалостью. И, не разжимая объятий, нырнул в охвативший его сон, как хищная рыба за другой, более слабой.
Во сне у Корвуса было тихо и темно, Имс летел по какому-то лабиринту из черных деревьев и черных башен, чувствуя, что Корвус рядом, совсем рядом и где-то прячет что-то самое дорогое, ведь инстинкты уже орали об опасности, хотя он еще и не мог понять, в чем она состоит.
Имс злился, что все так долго, и постепенно его охватывала тревога: на деревьях и башнях стали появляться черные птицы, и воронья становилось все больше и больше, и хотя вороны не снимались с ветвей, каркали все чаще и громче, и пусть Имс здесь тоже был вороном, немного времени требовалось, чтобы проекции Корвуса распознали в этом вроде бы собрате чужака.
Но деревья вдруг кончились, и Имс чуть не врезался в менгиры, выросшие прямо перед ним, и на этот раз смог рассмотреть их в подробностях – все они были словно обуглены, покорежены, изуродованы.
Вот твоя тайна, подумал Имс, вот твоя тайна, Корвус, но за всякой тайной скрывается еще одна, еще более глубокая, покажи же мне ее…
Он пролетел между менгирами, и его взору открылась страшная картина. Битва, понял он, битва между сидами и фоморами, та, давняя… Столько крови… обглоданные кости… поля и леса, съеденные пожарищами… разом опустевшие, совершенно обезлюдевшие деревушки со сгоревшими домами на много миль вокруг, тело юной красивой девушки без головы на дороге, целые стайки погибших маленьких фей с обгорелыми крылышками, тела окровавленных лепреконов, леса и болота в горьком дыму пожаров, тушки задохнувшихся животных, черные комочки сгоревших птиц… Никто не сумел спастись, никто не сумел сбежать, улететь, совершить колдовство – везде были следы страшной, безжалостной, мучительной смерти. И везде такая алая, такая соленая кровь, бесконечно много крови…
А дальше простирался туман, туман, туман, и это был страшный, мертвый туман, и Имс влетел в эту кошмарную седую влажную пелену и летел сквозь нее через странные облетевшие леса, где из земли торчал сухостой и где раскорячился настоящий бурелом, как будто когда-то давно тут пронесся свирепый смерч, сметя половину деревьев напрочь, а оставшаяся половина так и не смогла восстановиться окончательно.
Имсу было больно, горько и страшно – так же, как было больно, горько и страшно самому Корвусу, когда он думал о том, что разрушил цветущую Страну чудес.
Что же ты наделал, Корвус, и ради чего, из-за чего?..
И тут вдруг он увидел самого Корвуса, который стоял между деревьями и смотрел куда-то вдаль, смотрел неотрывно, и такое было у него измученное, такое кричащее лицо, что Имс даже не сразу узнал его.
Корвус смотрел на маленькую поляну внутри чащи, и чаща эта была уже не мертвой, а живой, зеленой, хоть и ночной, и поляна была залита ослепительным лунным светом, а на поляне стоял дом, деревянный, небольшой, совсем простой, с большим крыльцом. Возле крыльца устроились, как послушные псы, черные волки и один белый, как снег, волк, а на самом крыльце виднелась фигурка в алом плаще с капюшоном.
Девушка, разглядел Имс, тоненькая светловолосая девушка с большими светлыми глазами, совсем юная, с нежным лицом и тонкими изящными руками, которые гладили волчьи головы.
А потом один из волков вскинул морду и завыл на луну радостно, предвкушающе, и тут же вся стая снялась с места и понеслась за вожаком вглубь леса. Девушка встала с крыльца и не торопясь пошла за ними следом, полная магии, уверенная в своей власти и все подчиняющая ей одним дыханием, одним движением ресниц, одним шепотом, который звучал в унисон со всеми шелестами леса, который сам был шелестом леса и всего мира страны Сид…
