– Ну а что ты хочешь предпринять? – тяжело посмотрел на него Имс. – Зная твою страсть к исследованиям, могу сразу напророчить, что ты зарылся бы в эту тему по самые пятки...

– И что? Разве не нужно этого делать? – возмутился Пашка. – Разве мы не должны понять, кто с нами ведет игру? И за кого ты должен играть? Какие у них цели, и вообще – кто они? Этот… парень с черными глазами… Корвус… он вроде как продвинутый чувак, очень культурно развитый. Это другая цивилизация, папа, разве тебе не интересно? А может, пока ты играешь, Земля близится к апокалипсису?!

– Так ты тоже видел Корвуса?..

– Я думаю, он у них один из главных. Ну, если не главный, то точно – местная аристократия.

– Да, – задумчиво согласился Имс. – Пожалуй.

– Он что-то предлагал тебе, завлекал чем-то? Тряс перед тобой драгоценными возможностями? А, пап?

– А как же, – усмехнулся Имс. – Ударил по самым больным точкам. Но вдаваться в подробности я не буду. И тебе влезать в это категорически не советую, слышишь? Я уже вижу, как у тебя глаза загорелись, но не надо ничего выяснять, слышишь? Мы и так уже на проигрышной позиции из-за того, что кучка безмозглых школьников решила изобразить колдунов.

– Я рано или поздно оказался бы в игре, – буркнул Пашка. – Я же твоя кровь и плоть. Они бы все равно использовали меня. Но почему они выбрали тебя? Ты даже не видел этой игры раньше…

– Не знаю, – сказал Имс. – Пока они держат меня в неведении. Да и зачем что-то объяснять? Я все равно у них на крючке.

Пашка помолчал и повозил вилкой по тарелке, опустевшей от чизкейка.

– Не думаю, – сказал он, наконец. – Мне кажется, Корвус не такой. Он… он не играет грубо. Он еще расскажет тебе свою версию истории, чтобы ты мог перейти на его сторону добровольно. Мне кажется, он… такой тонкий игрок, он будет очаровывать тебя, папа.

– Еще скажи, что, возможно, он не такой плохой парень, как кажется.

Пашка вздохнул и закусил губы.

– Я боюсь, что, кроме Корвуса, еще кто-то появится, пап. Или что-то.

Имс скривил рот и кивнул.

– То, что это только начало боевых действий, я тоже понимаю. Но раз уж я их ферзь или слон, пусть покажут мне карту сражения. И еще: я тут думаю, к кому мне тебя отправить… и куда… Варианты у меня есть, и немало…

– Это идиотизм, папа. Они найдут меня в любой земной географии. У Корвуса тут другая весовая категория, смирись, как подобает настоящему воину, ладно? А я продолжу ходить в свою любимую школу и тусоваться с безмозглыми друзьями.

– И, конечно же, истязать ноутбук по поводу сидов, друидов, омелы и всего прочего, – саркастично добавил Имс.

– Ты сам все знаешь, пап.

Имс вздохнул.

– Поедем домой?

– Езжай, а мы со Стасом вроде как договаривались встретиться. Не вижу причин менять планы, знаешь ли.

***

Отец уехал, а Пашка остался сидеть за маленьким круглым столиком, с тоской глядя за стеклянную стену, отделяющую пространство кофейни от улицы. Снаружи пошел унылый, мелкий и холодный, дождь, безжалостно напоминая, что пришла осень, внутрь все больше забегало спасавшихся от непогоды людей – группа щебечущих девчонок в длинных цветных вязаных шарфах, лысый полный мужик с дорогим кожаным портфелем, два ботаника в одинаковых очочках, делавших их похожими на клонов повзрослевшего Гарри Поттера… Тьфу ты.

Пашка из всех сил пытался не замечать судорожные спазмы в груди, но окружающий мир уже горел и пульсировал. И, самое страшное, Пашка не мог ненавидеть Корвуса – ведь это по его милости случилось невозможное: параллели пересеклись. Пашке мог бы целую жизнь смотреть, как у горизонта сходятся сверкающие в свете солнца рельсы, но теперь его перенесло к самому горизонту, и он увидел, что это не было обманом зрения: они действительно сходятся.

Правда, сейчас им владело ощущение, что он бежит, бежит со всех ног за какой-то едва видимой тенью на солнечной земле, и пока вообще непонятно, что именно эту тень отбрасывает. Хотя нет, пока он даже не бежал – только собирался, только присел на старте. Совершенно точно собирался, как бы ни тревожился за него отец. Сердце колотилось, пальцы холодели, и слюна скапливалась во рту от страха, но Пашка знал, что во что бы то ни стало ввяжется в эту игру.

Он заказал еще одну чашку кофе, на этот раз латте, по размеру больше походившую на ведро, и вытащил из рюкзака планшет. В старые времена, подумал он, усмехнувшись, он бы сосредоточенно согнулся над старым томом в переплете из свиной кожи, с хрупкими от старости страницами, и, как бы ни была стара сама книга, по сравнению с описываемыми в ней событиями она показалась бы младенцем. Но вот что было уморительно: информационные устройства менялись, а сказки – нет.

Он еще помнил, как Корвус провожал его улыбкой, которая больше подошла бы голодной акуле. Пашка уже тогда ждал, что в спину его шибанет каким-нибудь древним и очень неприятным заклятьем. И все же, он не просто утешал отца, когда говорил, что Корвус не играет грубо. Он не видел в этом парне безумного и жестокого маньяка, он видел в нем подлинного игрока. Хотя… маньяки как раз ведь обожали играть и с жертвами, и с детективами. Иначе им было скучно. Возможно, Корвус как раз был из тех внешне красивых молодых людей, которые любили не спеша вырезать сердца из груди еще живых, а потом вдумчиво выкладывать из них слово «вечность» на мраморном полу кухни…

Вдруг подумалось, что он вовсе не хотел бы сейчас сидеть в московском «Старбаксе». И даже в нью-йоркском не хотел бы. Он желал бы сейчас гулять где-нибудь в маленьком ирландском городке, например, Хоуте. Или у того могучего дуба в Кармартене, под которым, согласно легендам, спал вещим сном Мерлин. Что-то необъяснимое звало его в эти места, хотя, может быть, этот зов был такой же игрой воображения, как фигуры, на которые порой походят облака.

А здесь все казалось таким обманчиво мирным. Дерево столиков, картины на стенах, облицовка самих стен – все коричневых и бежевых тонов, хотя нет, конечно же, не просто коричневых и бежевых: кофейное, шоколадное, сливочное, ванильное, карамельное, такое умиротворяющее, призванное успокоить любого невротика и пробудить в самом тупом студенте романтического художника.

Когда дождь кончился, и солнце с разбегу врезалось в закапанное водой стекло окна, Пашке показалось, что он обжегся о блики на белой чашке.

Не мог ли Корвус и его армия – если у него была армия – отнять это все в одночасье, быстро и без всяких сантиментов? Каким был его мир? Таким же, как та приграничная зона, где они встретились? Всходило ли там вообще солнце, или этот мир был только подлунным и в нем всегда царила ночь?

Отцу пришлось бы туго там, если так, подумал Пашка. Он всегда любил солнце, жаркие страны, ему даже в Москве-то было неуютно.

Пашка сфотографировал планшетом татуировку у себя на руке и поискал в Гугле схожие картинки. Ничего похожего. Потом порылся в Сети в материалах, которые выпали на «знак омелы» и прочие подобные словосочетания. Не нашел ничего, кроме того, что было ему уже известно, даже откопал какую-то ерунду под названием «цветочный гороскоп», обещавший девушкам, рожденным под знаком Омелы, «загадочную обворожительность, успех у противоположного пола и способность на безрассудные поступки во имя любви».

«Если срезать побег омелы в Хэллоуин и обойти с ним три раза вокруг дуба по ходу солнца, это должно предохранить от чародейства и колдовства». Хм, интересно. «Друиды собирали омелу в астрономически вычисленное время, на правильном дереве, собрав вместе людей, прошедших очистительные процедуры и исполнивших ритуальные танцы».

Вот только ритуальных танцев Пашке сейчас не хватало – он вполне пресытился гонкой с духами: спасибо, достаточно.

Хотя… Знак омелы отцу мог поставить только друид. Что, если попробовать вызвать этого самого друида и попробовать узнать что-то из первоисточника?

Если друиды и Корвус играли на одной стороне, то почему так различались татуировки? И потом, насколько помнил Пашка из рассказов Глобуса, друиды могли как вызывать духов, так и охранять от них.