Парадоксально, но факт, что Сорокин все-таки ремесленник, отважившийся на творческий акт — об этом под занавес упомянуто, — Банев же, при всех его склонностях к компромиссу, битый, тертый и пуганый, несомненный талант, который не принудить к ремесленничеству. Как он ни уговаривает себя проникнуться идеологией Президента, он может писать только, когда его начинает от нее тошнить, то есть писать, что чувствует и думает. К тому же постоянно «бренчит», «болтает», взрывается, выходя из рамок принятого и дозволенного. Сорокин, как ни хорохорится, как ни презирает «литературную шатию», все время оказывается на побегушках то у Михеича, то у совсем уже ничтожного Кудинова, то маниакально травмирован везде возникающим клетчатым пальто. (Кстати, это литературный штамп, реальность же — безукоризненный костюм клерка с белой сорочкой и строгим галстуком и среднестатистическое правильное лицо робота.)

Вообще в большинстве случаев действия Сорокина пассивные, то есть кем-то инспирированные и направленные, что снова ставит его в невыгодное положение по сравнению с Баневым, если и подчиняющимся, то любви к Диане, возмущению сердца, темпераменту.

При всем том эти герои подобны, но подобны невыгодно, как оригинал и копия. Тут что-то надобно предпринять, либо резче их расподобить, либо острее связать и сопоставить, перелив энергию друг другу.

Не подумать ли и о таком варианте? Назвать, скажем, весь сборник «Повести из синей папки», приписав Сорокину и две других и отведя ему какую-то роль в них, может быть, даже пунктиром отождествив с Кандидом. Ему не хватает тайны или хотя бы намека на более мощные, пусть и нереализованные потенции. Или озорства, или яркости, или бзика, которые убедили бы нас, что именно он автор «Хромой судьбы», что он мог ее написать. Пока что его создание кажется настолько выше, сильнее и значительнее автора, что мы вправе заподозрить не вполне органический конструктивный момент соединения двух линий разной интенсивности и творческого уровня, при всем том, что, как уже говорилось, есть обоснованные внешние и внутренние мотивировки для этого.

Кое-что в двух линиях следовало бы и в деталях расподобить. В фантастическом, по всем признакам «западноевропейском» сюжете едва ли уместна скрытая цитата из Горького «человек — это звучит гордо» (134); «Внимание! При обстреле эта сторона особенно опасна» (384) — из блокады Ленинграда; «черносотенцы» (205) — организация русская; «кровь христианских младенцев» (235) — формула из дела Бейлиса.

Думается, в фантастической модели должны быть и более обобщенные понятия, связанные с националистическими предрассудками, национальной враждой, ксенофобией. В сегодняшнем мире все есть и на всякий вкус: ненависть к белым, и ненависть к черным, и ненависть к желтым, к арабам, евреям, латиноамериканцам, янки, русским… Нужны более емкие формулы, осуждение самого принципа, а не локализация его.

Режет ухо Сортир Сортирович Унитазов (285) и некоторые другие фамилии и прозвища, в них больше брани, чем фантазии. Не изменяет ли тут авторам вкус?

Каков общий итог?

Есть книги читаемые, малочитаемые и нечитаемые вовсе. Фантастика читается вся, и самая хорошая, и самая плохая. Одним своим крылом она касается высокого эпоса, как Гомер и Библия, другим уходит в массовую культуру, где владычествуют рокамболи, пинкертоны, фантомасы.

<…>

Фантастика Стругацких серьезна. Это социальная фантастика, по своему происхождению связанная с многовековой традицией утопической литературы, сыгравшей такую важную роль в истории общественной мысли, ищущей пути в будущее. Наконец, фантастика Стругацких по художественному уровню может соперничать с лучшими образцами этого жанра.

Большинство указанных недостатков относится не к категорическим требованиям переделки, а носит характер пожеланий, которые могли бы сделать талантливые произведения, с моей точки зрения, более цельными и совершенными. Хотя, я понимаю, такие пожелания не обязательно могут совпасть с внутренним ощущением и намерением как самих авторов, так и других читателей.

Книгу Стругацких рекомендую издательству. Не сомневаюсь, что она будет заметным явлением в литературе вообще, а не в коммерческой фантастике, часто измеряемой по другой, заниженной шкале ценностей.

В декабре в Ленинграде в Доме детской книги проходит конференция на тему «Современная фантастика. Ее друзья и противники». Выступает на ней и БН.

<…>

Б. СТРУГАЦКИЙ: у нас, писателей, была и остается одна сложность: где найти издателя? Есть в стране талантливые авторы, есть опытные критики. Есть чуткие и вдумчивые читатели. Мало издателей с хорошим вкусом. Мало редакторов, которые понимали и любили бы научную фантастику, уделяли ей самое серьезное внимание. Издает регулярно книги «Молодая гвардия», а другие? От случая к случаю. Появился редактор доброжелательный — приветил, а нет — отверг.

Возьмите Лениздат. Были годы, когда выходили здесь в свет сборники ежегодно. Теперь издаются такие в пять-семь лет один, и то с большой неохотой. Хотя секцией научной фантастики подготовлено их несколько, есть интересные произведения. Готовят издательства «Советский писатель» и «Детская литература», но не Лениздат. А ведь произведения такого жанра очень нужны молодому поколению. Научная фантастика пробуждает творчество, заставляет задуматься о будущем, предостерегает об опасности войны.

<…>

Возможно, вследствие этого выступления Лениздат предложил БНу выпустить еще один сборник. 23 декабря АБС подают соответствующую заявку.

Предлагаем издать в серии «Ленинградская повесть» сборник наших повестей в составе «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света» и «Далекая Радуга».

Объем сборника около 23 а. л.

1986 год оказался для Авторов урожайным на публикации в региональной прессе. В этом году в Риге вышла книга «Жук в муравейнике», содержащая ЖВМ, ПКБ и рассказы. Минск выпустил ПНВС. В хабаровской газете «Молодой дальневосточник» окончилась публикация ЖВМ. Рижская «Советская молодежь» напечатала СОТ. В казанской газете «Комсомолец Татарии» вышел отрывок из ПXXIIВ.

Оживились и центральные журналы. В этом году опубликованы два новых произведения АБС: в «Знание — сила» — ВГВ, в «Неве» — ХС. Отрывок из ХС печатает «Литературная газета», а «Изобретатель и рационализатор» — выдержки из ГЛ.

В этом году к читателю прорываются произведения, долгое время бывшие запретными.

В январе рижский журнал «Даугава» начинает публикацию ГЛ под названием «Время дождя». Об истории публикации рассказывает занимавший тогда должность главного редактора этого журнала Владимир Михайлов.

<…>

Одним из способов «раскрутить» журнал я считал фантастику. Но не только ее. Вышли на поверхность мощные пласты литературы, ранее закрытой для читателя. И если двадцать с лишним лет назад, в газете, я смог заинтересовать читателя публикацией автобиографической книги Чарли Чаплина, то на этот раз не было надобности прибегать к заграничным источникам. Хватало своих. И мы начали черпать из них. Публиковали тексты, доступные нам по объему, с хорошим литературоведческим аппаратом. Кроме того, журнал в своей «гостиной» начал публиковать интервью с известными людьми.

Первое время мне не мешали. Публикации фантастики я начал с повести Георгия Гуревича, политически нейтральной. Но замыслы были куда более «коварными»: в фантастике тоже существовали запреты и «закрытые районы». И у меня возникла идея опубликовать «Гадких лебедей» Стругацких, до той поры существовавших лишь в самиздате.

Я поехал в Москву. У меня было две цели: уговорить «Союзпечать» объявить «Даугаву» во всесоюзную подписку и выпросить авторскую рукопись «Гадких лебедей». «Союзпечать» удалось уговорить достаточно быстро, хотя мне и сказали, что денег на экспедицию пока не будет и придется нам рассылать номера подписчикам своими силами. Я согласился. Потом созвонился с Аркадием Натановичем. Он усомнился: