Для Челкаша четыре километра – расстояние для легкой пробежки. А мне, как вы догадываетесь, пришлось попотеть, тем более, что утренняя хмарь так и не развеялась и дышалось тяжеловато. Больше часа мы шлепали по размытой дороге среди бугров, поросших дикими травами. Потом показались дома и огороды с пугалами; в каждом огороде виднелось по два-три, довольно нарядных, пугала; они трещали трещотками, гремели консервными банками.

– Видал, как приветствуют нас? – обратился я к своему другу. – Здесь появление нового человека и новой собаки – событие.

Челкаш кивнул и вдруг, завиляв хвостом, побежал к огороду, где было целых четыре пугала. «Его дружелюбие не знает границ, решил познакомиться поближе с «Матренами» и «Ванями» – подумал я, но приглядевшись, заметил, что два пугала вовсе не пугала, а старик со старухой, которые застыли с мотыгами в руках и смотрят на нас во все глаза. Переступая через кочаны капусты, я направился к ним, вслед за Челкашом.

Поздоровавшись, я рассказал старикам о нашем бедственном положении и спросил, есть ли в деревне тракторист, чтобы вытащить нашего утонувшего Малыша.

– Тракторист есть. Паша. Вон его изба, – старуха показала на дом, рядом с которым стояло особенно огромное пугало – в красной рубахе с чугуном вместо головы – оно звенело бутылками.

– Паша в нашей Глуховке главный человек, – пояснил старик. – Он в бездорожье куда хочешь довезет. Он парень что надо. Не только вашего Малыша, он кого хочешь вытащит из реки, хоть самого черта. Но не знаю, в каком он сейчас самочувствии. Он, голубчик, вчера праздновал.

К Паше я достучался с трудом. Вначале в проеме двери показалось его скуластое небритое лицо, затем большой, с бочонок, живот и наконец он вышел на порог весь – босиком, в трусах и майке; взгляд у него был мутный, а лицо зеленого цвета – чувствовалось, Паша «праздновал» обстоятельно. Я объяснил ему суть дела.

Тяжеловес Паша (так я про себя его назвал) зевнул, погладил живот и протянул:

– Ясненько. Поедем покопаемся. Щас оденусь и заведу агрегат.

Паша надел только ботинки. Привязал к «руке» пугала еще одну бутылку и направился к сараю. Раздались выхлопы, тарахтенье, лязг и грохот – к воротам подкатил гусеничный трактор. Челкаш на всякий случай выбежал на улицу. Паша открыл ворота и бросил нам с Челкашом:

– Садитесь!

Но Челкаш наотрез отказался забираться в кабину страшной машины и побежал в сторону реки, давая понять, что, как штурман, будет указывать нам дорогу.

По пути, чтобы наладить с Пашей контакт, я спросил, почему в их деревне так много пугал?

– А-а, по привычке, – вновь погладил живот Паша. – Птицы их не боятся, все одно клюют ягоду. Нажрутся, сядут на пугало и чистят клювы… Только моего Васю и боятся.

– Какого Васю?

– Ну, мое пугало. Я его от коршуна поставил, тот цыплят таскает. Вася заметит коршуна, начинает изо всей мочи греметь бутылками.

Я посмотрел на Пашу – в своем ли он уме?

– Не веришь? – усмехнулся Паша. – Спроси у кого хочешь из наших глуховских.

Я вздохнул, подумав: «Вот к чему приводят «празднества», но, как выяснилось позднее, ошибся.

– Так говоришь, мост смыло? – помолчав спросил Паша.

Я подтвердил, что от моста остались одни сваи.

– Вот так каждый год, – ухмыльнулся Паша. – Районные власти все обещают навести мост из железа, а потом пригонят рабочих, те сколотят настилы и привет!.. А гробанулся бы кто-нибудь из начальства, сразу зашевелились бы. Не только железный – отгрохали бы стальной.

Когда мы подъехали к полуснесенному мосту, там уже стоял Челкаш и показывал, где затонул наш Малыш. Паша не понял моего друга, а может усомнился в его умственных способностях, и, заглушив двигатель трактора, спросил:

– Где лежит ваша коробочка?

С гордостью за Челкаша, я ответил:

– Мой друг указывает место точно. Он никогда не ошибается.

– Ясненько, – погладил живот Паша. – Прям, как мой Вася… Щас размотаю трос, ты нырни к машинке и зацепи ее за фаркоп (ушко под бампером), тебе лучше знать где он там. И мой агрегат машинку сразу выволочит. Ему это – раз плюнуть. Автобус тащит, а то такую мелюзгу!

За время пока мы ходили в деревню и ехали обратно, погода так и не разгулялась. Вода в реке немного спала, но оставалась мутной, так что мне пришлось раз пять нырять, прежде чем я нащупал ушко и зацепил за него трос – словом, вылез из воды жутко измотанным и долго прыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей.

Ну, а потом Паша залез в кабину трактора, запустил двигатель и его «агрегат» попятился от реки. Трос натянулся и вскоре из воды показалась желтая крыша Малыша, а затем и он весь, в тине и ракушках – изо всех его щелей стекали водяные струи. Честное слово, вокруг сразу посветлело, точно взошло солнце. Челкаш обрадовался, подбежал и поцеловал нашего железного друга.

Открыв двери Малыша, я первым делом вытащил из «бардачка» документы. К сожалению, они намокли, хотя и были завязаны в полиэтиленовый пакет (в паспорте и правах так и остались по две печати на каждом листке). Что меня удивило – наш спутник паучок, несмотря на долгое пребывание Малыша под водой, оказался целым и невредимым – то ли отсиделся у потолка, где оставалась сухая полоска, то ли на время стал водолазом, – но факт остается фактом – он спокойно ползал по стеклу!

– Аккумулятор, ясненько, разрядился, – сказал Паша. – Снимай его, повезем ко мне заряжать.

Пока я возился с аккумулятором, Паша окунулся в реке – как я понял, чтобы окончательно прийти в себя после «празднества». Челкаш за это время вытащил из машины все наши вещи и разложил их на траве, в надежде, что солнце все-таки появится и вещи просохнут; а потом вдруг подбежал и шлепнул меня лапой по ноге – в зубах он держал мешочек Дарьи.

– Тебе же сказали, его надо держать при себе! – укоризненно прогундосил мой друг.

– Да, да, Челкашка, – кивнул я, запихивая оберег в карман рубашки. – Теперь с ним не буду расставаться. Но ты сиди здесь, я скоро вернусь.

Мы с Пашей поехали в деревню; после купания спаситель Малыша выглядел бодрым, посвежевшим.

– Хороший пес твой Алкаш, – сказал.

– Челкаш, – поправил я.

– Ну, Челкаш, все одно… У меня тоже один живет. Джек. Сегодня куда-то запропастился. Небось, мышкует в поле… А был еще Трезор. Матерый, настоящий мужик. Слов на ветер не бросал, лаял редко и только по делу. И то правда, чего зря глотку драть… Так и жил с двумя собаками. Жил хорошо, но потом у меня появилась одна женщина из соседней деревни Бородавкино. Женщина огонь. Даже хохотала громче всех. Ну она и говорит как-то: «Если б у тебя была одна собака, я взяла бы тебя к себе». А я ей говорю: «Ты чего вообще? А если б у тебя было двое пацанов и я сказал бы: «Был бы у тебя один пацан, взял бы тебя к себе, а так извини». Ну, все у нас и сошло на нет. Ну, а теперь, когда я остался с Джеком, она зовет к себе. Наверно, переберусь, пора обзаводиться семьей.

– А куда же делся Трезор? – спросил я.

– Погиб пять лет назад… Все бегал через лес в Бородавкино. Там у него любовь была с одной Жучкой. Ну и однажды зимой пропал. А весной я нашел его ошейник, череп да кости… Волки сожрали. Так вот получилось, да.

– Здесь и волки есть?

– Были. Потом-то всех перестреляли.

Мы подъехали к дому Паши; он загнал трактор в сарай и там же, в сарае, поставил аккумулятор на зарядку, а меня пригласил отведать его «ягодной наливки».

Мы расположились на лавке под яблоней и Паша вновь завел разговор об «огненной» женщине, к которой собирается переехать – какая она красивая и «варит борщи как бог», но в то же время – «уж больно шумная, суматошная». Было ясно, Паша почти готов к серьезному испытанию, хотя и колеблется – делать последний шаг или повременить? Паша разговорился не на шутку, но в какой-то момент объявился его Джек, обнюхал меня и уселся напротив хозяина – приготовился слушать. Тут уж, понятно, Паша переключился на своего четвероногого друга – о нем говорил только похвальные слова.