Трудно было в этом обессиленном, истощенном человеке узнать комиссара танкового батальона Андрея Константиновича Соломатина, служившего до 1940 года в Борисове в одной из механизированных частей.

А 22 июня батальон Соломатина принял неравный бой с фашистами на западной границе.

До самого Днепра отступал Соломатин со своими бойцами, ведя беспрерывные бои с гитлеровцами. Но ни одна пуля, ни один осколок снаряда или мины не задели его.

Самое страшное случилось возле Быхова, на берегу Днепра, во время переправы, когда неподалеку разорвалась большая бомба. Комиссар был контужен и потерял сознание. Пришел он в себя на третьи сутки в доме местного жителя, который подобрал Соломатина после ожесточенного боя. Части Красной Армии к тому времени отошли на противоположную сторону реки, а на правобережье уже хозяйничали оккупанты.

Старик-крестьянин вместе с внучкой Марийкой десять дней и ночей выхаживали контуженого и почти оглохшего комиссара, укрывая его в погребе и на чердаке. А потом старик раздобыл где-то штатскую одежду и проводил комиссара в сторону фронта.

Около двух недель ходил Андрей Соломатин возле Днепра, по переправиться так и не смог. Тогда он решил вернуться в Борисов, где надеялся на первое время укрыться у своих друзей и родственников жены, окрепнуть, сколотить вооруженную группу и еще раз попытаться перейти линию фронта.

От Днепра Соломатин шел долго, около трех недель. В попадавшиеся на пути деревни и поселки он почти не заходил. Не хотел рисковать. Гитлеровцы при обыске могли обнаружить партийный билет, зашитый в подкладку ватника. И тогда… Поэтому питался в основном картошкой, которую собирал на полях, а спал на сыром мху, накрывшись еловыми ветками.

На двенадцатый день своих скитаний, километрах в десяти от Борисова, Соломатин, окончательно обессиленный, присел передохнуть под стог сена. Хотелось только одного — спать. Но и этого не мог себе позволить комиссар. Он с трудом поднялся и, грузно опираясь на палку, медленно побрел в сторону города, с которым на протяжении двенадцати лет была связана его судьба. Там он, молодой рабочий, начинал службу в армии, там же его принимали в партию, а потом направили учиться…

В Борисове у Соломатина было много друзей. Где они теперь, что делают? Этого комиссар не знал.

С тревожными мыслями, обходя заградительные посты жандармерии и полиции, под покровом ночи входил Андрей Константинович в город. Вскоре на западной окраине Борисова он постучал в окно небольшого домика по Первомайской улице.

По осторожному стуку в ставню можно было догадаться, что к нам пришел кто-то из близких или хорошо знакомых людей. Мелькнула тревожная мысль: «Неужели вернулся Саша? Почему так быстро? Что случилось?»

Я мигом соскочил с постели и побежал открывать дверь. На пороге стоял изможденный, заросший густой щетиной Андрей Константинович Соломатин. Для меня он всегда был олицетворением мужества. Я часто любовался его медалью «За отвагу», которую он получил за героизм на войне с белофиннами, и втайне мечтал когда-нибудь заслужить такую же награду.

С дядей Андреем, как я его называл, мы не виделись года полтора. Мой отец часто его вспоминал и беспокоился о судьбе своего друга. И вот он перед нами, живой, хоть и совсем обессиленный.

— Андрюша, дорогой, откуда ты?! — вскрикнула мать, узнав Соломатина.

— Посмотри, хорошо ли закрыты ставни, а то кто-нибудь увидит, что зашел к вам, беды не оберетесь, — попросил Соломатин.

При тусклом свете керосиновой лампы Андрей Константинович внимательно оглядел комнату, остановил взгляд на двух младших братьях и сестренке, спавших на большой кровати возле печки.

— А где же Леонид Васильевич?

— Жив-здоров. Утром должен быть дома. Он работает во вторую смену на канифольной фабрике. Фашисты собираются ее восстановить.

Со слезами на глазах мать рассказывала Соломатину том, как наша семья эвакуировалась и как вынуждена была возвратиться обратно в город, где гитлеровцы каждый дет расстреливают и вешают людей.

— Ты не можешь себе представить, Андрей, какую чудовищную расправу учинили оккупанты над еврейским населением. Ни в чем не повинных людей согнали в концлагерь разграбили их дома, несколько дней морили голодом, а потом всех расстреляли на полигоне. Не пощадили никого, ни детей, ни женщин, ни стариков… Рассказывают, что земля на том месте, где их расстреляли, несколько дней дышала и стонала. Лужи крови стояли на месте казни. Фашисты — не люди, это дикие звери, которых надо беспощадно уничтожать. Неужели у нас не хватит сил это сделать, Андрей? — просила мать. — Вот ты, военный человек, оказался не в армии. И мой Леонид, и много других здоровых мужчин, вместо того чтобы быть на фронте, дома сидят.

Не знала еще тогда мать, что коммунист Леонид Орлов является одним из активных участников Борисовского партийного подполья, которое уже развернуло антифашистскую работу в городе, формирует боевые группы и готовит их к борьбе с врагом. О своем участии в подполье отец, конечно никому дома не говорил.

— Разгромить фашизм, Таня, у нашего государства сил хватит. Временные неудачи — не поражение. А то, что я и некоторые другие военные оказались не на фронте, еще ни о чем не говорит. Найдем дело и здесь, — ответил Соломатин.

Потом, немного подумав, спросил:

— А как работает Леонид? Наверно, вовсю старается?

— Так уж и старается. Говорит, что эту канифольную фабрику, несмотря на строгие приказы, рабочие не восстанавливают, а незаметно выводят из строя. И так на всех заводах.

— Ну вот. А ты говоришь…

Я слушал их разговор и завороженными глазами смотрел на дядю Андрея, ловил каждое его слово. «Вот с кем нужно поговорить, — подумал я. — Он обязательно даст совет, как действовать нашей группе». Я ждал удобного момента, чтобы наедине поговорить с комиссаром, и не шел спать.

Наконец мать, накормив Андрея Константиновича, ушла в соседнюю комнату. В кухне мы остались вдвоем.

Первым начинать важный разговор мне не пришлось. Комиссар опередил меня.

— Чем ты сейчас занимаешься? В школу, конечно, не ходишь?

— Школы закрыты, а если и откроют, туда не пойду. Кроме «хайль Гитлер!», там ничему не научат.

— Ну, а заниматься все же чем-то надо. Нельзя же без дела сидеть.

— Мы уходим в партизаны! — выпалил я.

— В партизаны? А кто это такие? — прищурился Соломатин.

— Это очень смелые и преданные Родине люди.

— А как же ты попадешь в партизанский отряд, если не секрет? Может быть, ты имеешь связь с самим командиром? — с улыбкой поинтересовался Андрей Константинович.

— Мы послали на связь Сашу.

— Сашу? Кто такой Саша и кто это «мы»?

— Мы организовали пионерскую группу и хотим влиться в партизанский отряд Дяди Коли. У нас есть пулемет, карабин, три пистолета и шесть гранат. А Саша мой самый верный друг. Он через своего дядю должен связаться с партизанами и договориться, когда нам приходить в отряд.

Соломатин даже привстал с табуретки. Потом сел и потребовал: Рассказывай все по порядку. Я командир Красной Армии, и ты обязан мне все доложить.

Мне это только и нужно было. Я подробно, в течение часа, выкладывал Андрею Константиновичу все, о чем мы хотели рассказать партизанам. Не забыл упомянуть и о нашем младшем товарище Ваське Зуенке. Соломатин внимательно слушал, изредка задавал короткие вопросы. В конце разговора я спросил у Андрея Константиновича:

— Как вы думаете, дядя Андрей, возьмут нас в отряд?

Соломатин задумался, а потом сказал:

— Методы, которые вы избрали для борьбы с захватчиками, никуда не годятся, так и на виселицу можно угодить. Красной Армии и партизанам нужны не герои-одиночки, а сознательные бойцы. А помогать партизанам можно и здесь.

— Как, дядя Андрей?

— А вот так. Надо прежде всего запомнить, что в одиночку много не навоюете, большого урона врагу не нанесете и рано или поздно попадетесь и погибнете. Есть другой путь: надо установить связь с подпольем и получать от него задания.