Следующий эксперимент окончательно убедил экспериментаторов, что звуковые реакции самки вовсе и не предназначались для ушей самца. Когда брезент, мешающий самцу видеть световые сигналы, убрали и надобность подсказывать ему план действий отпала, самка на лампы, загорающиеся в отсеке самца, по-прежнему реагировала серией частых или более редких щелчков – в зависимости от характера светового сигнала.
Она продолжала вести себя подобным же образом, даже когда самца отсадили в другое помещение и животные ни видеть, ни слышать друг друга не могли. Это ли не подтверждение, что звуковые сигналы самки никому не предназначались?
Чтобы закончить разговор об опытах Бастиана, остается объяснить, как у самки возникла привычка генерировать во время эксперимента определенные звуки. Для обезьяны выработка условного рефлекса в виде нажатия на педаль или рычаг – дело пустяковое. Обезьяны и в естественных условиях постоянно что-то хватают, на что-то нажимают, что-то отламывают и нередко из этих действии извлекают для себя какую-то пользу. Другое дело дельфины. Они избегают касаться незнакомых предметов. Да и сама процедура: ткнул носом поплавок – получай за это рыбку, им должна казаться совершенно фантастической. Ничего, даже отдаленно похожего, в обыденной жизни с дельфинами не происходит. Неудивительно, что первые подобные условные рефлексы вырабатываются у них с известными трудностями. Зато генерация всевозможных звуков – дело привычное. Звуки генерируются в любых ситуациях, в том числе во время охоты, и это совершенно необходимо для ее успешного завершения. Во время эксперимента тоже издается масса звуков. Когда дельфин впервые проделает то, чего хотел экспериментатор, и получит за это рыбку, звуки, которые он при этом издавал (хотя на них никто не обратил внимания), также закрепляются и становятся непременной частью условно-рефлекторной реакции. В экспериментах Бастиана условно-рефлекторная звуковая реакция самки стала условным раздражителем двигательно-условного рефлекса самца. Таким образом, это экспериментаторы выработали и закрепили у дельфинов систему взаимозависимых условных рефлексов, которая как бы представляет собой модель коммуникационной системы.
Подобные формы индивидуально выработанных способов обмена информацией, вероятно, могут появляться и на воле при возникновении благоприятных для их образования ситуаций. Они представляют значительный шаг вперед по сравнению с врожденными системами коммуникации. Однако при этом надо иметь в виду, что голосовые реакции самки не содержат указаний о качестве воспринятого ею зрительного раздражителя. Сам Бастиан подчеркивал, что его эксперименты не дают возможности судить о подобных способностях дельфинов. Сенсация по поводу высокоразвитого языка дельфинов – на совести журналистов.
Вопрос о том, существует ли у дельфинов язык в нашем понимании этого слова, можно решить путем систематического анализа генерируемых ими сигналов. Групповое поведение китообразных настолько сложно, что простых звуков, которые они издают, вроде бы маловато для обмена информацией даже о самых насущных нуждах. Выход из затруднительного положения мог бы быть в использовании сложных сигналов, созданных путем сочетания простых звуков, подобно тому как мы складываем звуки в фонемы, фонемы в слова, слова в целые фразы. Если предположить, что принцип кодирования сообщений путем создания большого числа комбинаций из простых знаков общий для дельфинов и человека, то и принципы декодирования должны быть схожими. Археолог, встретив надписи, сделанные на незнакомом языке, первым делом сосчитает количество используемых знаков. Допустим, что безымянный корреспондент обходился 26 буквами (такое же количество букв в английском, немецком, французском, испанском и других европейских языках с латинским алфавитом). Из 26 знаков можно составить 400 000 000 000 000 000 000 000 000 сочетаний. Люди используют лишь ничтожную их часть.
В процентах ее можно представить единицей, деленной на единицу с 18 нулями. Если выяснится, что отдельные простые сигналы дельфинов объединяются в относительно небольшое число сочетаний и они систематически используются, а подавляющее большинство возможных сочетаний не употребляется вовсе, можно предположить, что это и есть слова или фразы дельфиньего языка.
Осуществить подобный эксперимент – чрезвычайно сложно.
Развитие исследований сдерживают отсутствие аппаратуры, позволяющей осуществлять достоверный анализ сложных звуков, и чрезвычайная трудоемкость исследований. Советские ученые сделали попытку проанализировать сигналы животных в восьми ситуациях общения с человеком. В издаваемых звуках удалось обнаружить 31 элемент (иными словами, 31 «букву»). В состав сложного сигнала входило до 24 элементов.
Столь длинных слов европейские языки не знают. Впрочем, и у дельфинов большинство «слов» состоит из 2–5 элементов.
Понять их смысл ученые пока не пытаются.
В другом эксперименте проанализировали 2000 свистов.
Оказалось, что они могут быть отнесены к 59 типам. Безусловно, выявлены далеко не все типы. Сложные свисты встречались значительно чаще простых. Они создавались из простых свистов путем последовательного или параллельного их соединения. Разгадать смысл заложенной в них информации пока не представляется возможным. Удалось лишь заметить, что в определенных ситуациях одни типы свистов встречались явно чаще, чем другие. Процесс дешифровки языка дельфинов можно упростить, если сначала исключить все звуки, заведомо не передающие специальной информации. Анализ показал, что свисты продолжительностью чуть больше секунды, являются эмоциональными реакциями. Они возникают при любом сильном возбуждении животных, но никак не отражают причину положительную или, наоборот, негативную их вызвавшую, а, следовательно, не содержат информации о настроении дельфинов. Во время бури сильно напуганный дельфин издавал такие же свисты, как и во время игры.
Человек для дельфина – плохой собеседник. Для изучения языка китообразных разумнее проанализировать звуки, адресованные не человеку, а генерируемые ими в процессе общения между собой. В одном из экспериментов, поставленных советскими учеными, два полностью изолированных бассейна соединили подводным телефоном.
Это позволяло дельфинам свободно обмениваться информацией, а исследователям регистрировать их диалоги на магнитную пленку, подключившись прямо к телефонному кабелю.
«Беседы» между животными то полностью затихали, то становились оживленными. Долго молчать не в характере дельфинов. За день каждое животное «наговаривает» свою достаточно постоянную норму. Одиночные звуки в разговорах встречались редко, гораздо чаще использовались комплексные. Оставшийся наедине с самим собой дельфин гораздо молчаливее, чем у телефона. Разговоры животных носили характер настоящих диалогов. Длинные монологи сменялись короткими репликами. Часто разговор приобретал эмоциональный характер. Собеседники перебивали друг друга, не дождавшись, когда один закончит мысль, второй начинал ему возражать. У первого в свою очередь тоже не хватало терпения, и он тоже не хотел ждать. Иногда оба говорили одновременно, иногда «пели дуэтом», издавая одинаковые звуки и синхронизируя их начало и конец. Видимо, и характер, и порядок следования звуков, и интервалы между ними – все имеет для животных определенное значение.
В самый разгар оживленных бесед исследователи создавали помехи, время от времени прерывая на две минуты телефонную связь. Одни животные на перерывы никак не реагировали – видимо, не замечали их. Другие спохватывались лишь к концу перерыва и прекращали разговор. Наконец, третьи мгновенно обнаруживали нарушение связи и реагировали очень эмоционально.
Дельфин, отсаженный в отдельное помещение, начинает беспрерывно подавать один и тот же сигнал. Его назвали опознавательным. Ученые считают, что это личные позывные.
Наблюдая животных в подобных ситуациях, американские ученые решили, что язык дельфинов весьма примитивен и никакой специальной информации об окружающем мире они передать друг другу не могут. По их мнению, все разговоры исчерпываются взаимным обменом опознавательными и эмоциональными сигналами, необходимыми для поддержания контакта между членами стада и взаимной информации о сменах настроения. Советские ученые с этим не согласны.
