Максим Горький, объявленный в СССР «пролетарским писателем», в автобиографической повести «В людях» рассказывает о том глубоком впечатлении, которое произвел на него в молодости странник, принадлежавший к секте бегунов: «Вот в чем спасение: оставь отца, мать, оставь все..!» В «Лете» Горький развивал и в некотором отношении даже радикализировал идеи бегунов об Антихристе: «Миром правит сатана… Бог же низринут с небес… и распят. И не черти… были изгнаны с небес, а люди из рая дьяволами, вкупе с господом, он же, земли коснувшись, умре!»{376} В декабре 1917 года, сразу после большевистского переворота, Иванов-Разумник, проповедовавший «скифство» и симпатизировавший партии левых эсеров, в то время заключившей союз с большевиками, отвечал на обвинения противников советского строя, апеллируя к наследию старообрядчества. «…Тысячи пастырей прославляли… царскую власть, — напоминал он. — Где среди них люди твердо решившие не изменить правде своей?., я не слышу… гари срубной костров. Да… не было (их) мученичества за правду свою… А где же были в церковном православии вольные бесстрашные костры за последние двести лет? Были они вне церкви… не во имя церкви, а с проклятием церкви, не во имя царя, а против царя. Сжигали себя… ибо не принимали они власти „Зверя“… петровского самодержавия… Церковь гонительница… двести лет… была в союзе с „Зверем“. Сколько было мучеников вне церкви в борьбе за народ против „Зверя“! Мученичество же — всегда побеждает…»{377}.
В этой связи Иванов-Разумник утверждал, что старообрядцы, будучи настоящими, прирожденными эсхатологами, были бы на стороне Советов (в отличие от Бердяева и Мережковского — «салонных эсхатологов», симпатизировавших свергнутому временному правительству).
Идея союза между радикальной интеллигенцией и старообрядцами восходит, вероятно, к Дурнову (члену кружка петрашевцев, который перестал существовать в 1848 году), возможно, к декабристам, и вне всякого сомнения — к Герцену и всему лондонскому кружку эмигрантов. Герцен еще в 1851 году считал возможным то, что из раскольничьих скитов выйдет народное движение «национального и коммунистического характера», которое пойдет навстречу западническому революционному движению. Эта идея представляет собой органическую часть осуществленного Герценом синтеза, включившего славянофильство, с одной стороны, и революционное западничество, с другой.
Он напоминал в «Колоколе» «о… раскольниках… в клевету гонимых»: «Нет, ваша… церковь не выше их образованием… только ниже их жизнью. Их убогие… иноки делили все страдания народа, но не делили награбленной добычи. Не они помазывали миром петербургских царей, не они проповедовали покорность помещикам, не они кропили войска, благословляя на неправые победы; они не стояли в подлом унижении в передней бироновских немцев, они не совокупляли насильственным браком крепостных, они не загоняли в свою молельню розгой капитан-исправника, их пеших иерархов не награждали цари кавалериями!» Друг Герцена Михаил Бакунин видел в Расколе продолжение прерванной Петром I истории народной России: «…Отдав царю свою службу…, свою кровь…, народ унес свою душу, свою социальную веру в раскол»{378}. Сотрудник Герцена В. Кельсиев начал в 1860 году публиковать собрание русских правительственных документов о старообрядцах, что должно было способствовать объединению усилий во имя революции. В предисловии Кельсиев писал, что в одном лишь существовании старообрядчества заключена великая гарантия будущего развития России{379}.
Среди старообрядцев-поповцев в самой России выделялся Иван Шибаев, который в 1862 году высказал свою горячую веру в то, что грядущая в скором времени революция приведет к восстановлению старой веры. За это Шибаеву пришлось отсидеть два года. Другие молодые староверы, связанные с Кельсиевым, были публично осуждены своей иерархией. И все-таки два «раскольнических» издателя, Д. Е. Кожанчиков и К. Т. Соддатенков, вероятно, субсидировали Кельсиева{380}.
С 1862 года выходило специальное приложение к «Колоколу», предназначенное для старообрядцев, — «Общее вече», основным автором которого был друг Герцена Н. П. Огарев{381}. В первом номере Огарев писал, что революционную интеллигенцию и старообрядцев объединяет стремление создать царство правды на земле{382}.
Уже в конце пятидесятых годов девятнадцатого столетия политическая программа Герцена привлекала многих старообрядцевпоповцев. Специалист по старообрядческому движению Н. Субботин, стоявший на православно-монархических позициях, недоумевал, каким образом эти люди оказались готовы примирить самый крайний радикализм в политической и религиозной области со своими старообрядческими воззрениями. И хотя они считали Герцена врагом всякой религии вообще и православия в особенности, они, тем не менее, были готовы видеть в нем поборника старой веры{383}. Старообрядцы — почитатели Герцена, которых имел в виду Субботин, поручили своему епископу Пафнутию встретиться с Герценом в Лондоне и установить с ним связь. Предполагалось, используя помощь Герцена, создать в Лондоне старообрядческий монастырь, собор, типографию и даже старообрядческое епископство. Сообщения о встрече Пафнутия с Герценом не лишены комических деталей[31].
Во время встречи Герцен говорил о времени, когда он мог бы изучить церемонии и обряды староверов, и о том, как он, революционер из революционеров, одетый в старомосковский кафтан, принимал бы раскольничью иерархию{384}. Тем не менее, своей цели Герцен не достиг — и скорее всего, не из-за филиппик Пафнутия по поводу его, Герцена, «агностицизма», как утверждали монархические публицисты той поры{385} (мировоззрение Герцена было заранее хорошо известно тем, кто направил к нему Пафнутия), а в силу консервативных убеждений самого Пафнутия. Уже в то время он, видимо, начал отдаляться от старообрядчества. А вскоре ему предстояло порвать со «старой верой» и присоединиться к государственной церкви{386}. Он принадлежал к тем кругам в иерархии половцев, представители которых склонялись к примирению с православием; их манифестом стало появившееся в 1862 году «Окружное послание», где говорилось, что старообрядцы должны быть верноподданными государя и призывались проклятия на голову безбожников-революционеров{387}. Однако значительная часть беспоповцев осудила это послание{388}.
Иерархия поповцев, местопребыванием которой была Буковина[32], признала послание. До этого, в 1848 году один из ее монахов вместе с Бакуниным участвовал в революционном славянском конгрессе, проходившем в Праге, и сражался на пражских баррикадах против войск князя Виндишгреца. (Правда, остальные члены Белокриницкой иерархии уже тогда осудили революцию и конституционные проекты.) Однако еще в 1861 году «опасались выступления гребовских, моздокских и кизлярских казаков…. преимущественно… раскольников». С другой стороны, в том же году ходили слухи, что Царь Освободитель, «Сам государь… желает перейти в раскол»{389}.
