— Почему? Шонер уже не первый раз заменяет меня. До сих пор вы ничего против не имели.

— Так… — проговорил Альбрехт, беря стул и садясь на него.

— Что же у меня будет за заместитель, если ему ничего нельзя доверить?!

— Заместитель, однако, дается вовсе не для того, чтобы освобождать командира от выполнения его прямых обязанностей. Садитесь!

Ульф неохотно сел.

— В конце концов, могу же я и для себя что-то сделать?

— Это только ваша отговорка. Мне кажется, я знаю, почему вы не захотели идти на занятия. Вы не хотели видеть Кольхаза и других товарищей. Вам стыдно посмотреть им в глаза. Вас мучает совесть, а признаться в этом вы не хотите.

— Это неправда!

— Вероятно, Кольхаз уже рассказал о вашей стычке, и рассказал со своей точки зрения? По крайней мере, солдаты об этом знают. А как поступаете вы? Вместо того чтобы внести в эту историю ясность, вы уступаете ему солдат. Так нельзя.

— Я внесу в эту историю ясность.

— А вам известно, что полчаса назад. Кольхаз был у меня?

— Нет. А что он хотел?

— Просил увольнительную на один час. После занятий по физподготовке.

— Вот это да! Вместо того чтобы обратиться ко мне, как это положено по уставу, он сразу же бежит к вам! Хотя это типично для Кольхаза. И сделал он это, безусловно, не без умысла…

— И еще, — прервал его лейтенант, — я проверял сегодня утром посты…

— Шонера и Кенига?

— Да, да. У Кенига под задницей оказалась резиновая надувная подушечка.

— Не может быть!

— Это чтобы не простудиться, объяснил он мне, так как больной пограничник никому, мол, не нужен.

— С ума можно сойти! — воскликнул Рэке. — В следующий раз он возьмет с собой на пост печку-буржуйку и фляжку водки. А как Шонер? Что он сказал об этом?

— Он считает, что аргумент Кенига не лишен здравого смысла.

Ульф сокрушенно покачал головой.

— И еще кое-что, — продолжал офицер. — При проверке постов меня сопровождал Поль, который и рассказал мне о вечеринке в селе.

— Ну и?..

— Его беспокоит состояние дисциплины в отделении,

— А почему он не сказал об этом мне?

— Думаю, они поняли, что Кольхаз старается завоевать их признание, более того, они в какой-то степени даже поддерживают его, к сожалению.

— Получается у них там чуть ли не заговор! — возбужденно воскликнул Ульф и, встав, подошел к окну. — Выходит, они объединились! Один восстанавливает всех против меня, другой беспокоится о своей заднице, а все видят это и не только терпят, но и соглашаются с этим. Ну подождите, я им покажу!..

— Нет! — перебил его лейтенант. — Никакого заговора у них нет. Я бы на вашем месте вообще не употреблял таких слов. Ваши подчиненные идут ко мне потому, что считают, что вы не хотите заниматься их делами. А вы тут говорите о каком-то заговоре. Лучше подумайте, что вам теперь делать. В три часа у вашего отделения занятие на штурмовой полосе: преодоление полосы с оказанием помощи товарищу. Они должны преодолеть все препятствия, и как можно быстрее.

— Я знаю. Разрешите мне идти.

Когда Рэке вошел в комнату, где располагалось его отделение, Шонер подал команду «Смирно!» и доложил. Рэке увидел, что Раудорн гладит себе выходные брюки, Поль заправляет койку, а Кениг пришивает пуговицы к тужурке.

— А где Кольхаз? — спросил Рэке.

Шонер смущенно посмотрел на товарищей и не спеша ответил:

— В клубе он, забрал свою писанину и ушел.

Не говоря ни слова, Рэке подошел к шкафчику Кольхаза и заглянул в него. Все вещи лежали в полном порядке.

— Я разрешил ему пойти в клуб, так как он привел все свои вещи в порядок, — объяснил Шонер. — Какой смысл ему сидеть без дела здесь?

— А где его второй френч? — спросил Рэке. — Не может же он натянуть на себя оба?

— Френч его у меня, — сказал спокойно Кениг. — Я как раз пришиваю к нему пуговицы, а то он сам не умеет. Если он сам пришьет, то они у него или болтаться будут, как украшения на елке, или же он так их пришьет, что на них невозможно будет застегнуться. Вот я и решил помочь ему в этом.

— Вот оно что! Вы это умеете, а он нет…

— Да…

— И вы на это соглашаетесь. А он пусть гуляет?

Шонер молчал.

— Да я ему сам предложил свои услуги, товарищ фельдфебель, — проговорил Кениг. — На него ведь смотреть тошно, когда он тычет иглой, а у меня раз, два и готово!

— Прекратите болтовню! — приказал Рэке и послал Шонера за Кольхазом.

— Могу я сказать что-то? — спросил Поль у фельдфебеля, когда ефрейтор вышел из комнаты.

— Да, конечно.

Поль сделал несколько шагов по направлению к командиру и сказал:

— Вы несправедливы по отношению к Кенигу. Он взялся пришить пуговицы Кольхазу из чисто дружеских побуждений. И вы тут не правы.

— Хороши дружеские побуждения! — ответил Ульф. — Дружба предусматривает взаимную помощь, уважение и признание других. А что делаете вы? Вы потакаете Кольхазу!

— Это совсем не так. А что касается пуговиц, то Кольхаз действительно не умеет их пришивать.

— Пусть учится. Мне, например, и в голову не придет позволить вам штопать мои носки, а когда вы займетесь этим малоприятным занятием, я буду читать уставы или же заучивать химические формулы. Так?

Поль, соглашаясь с Рэке, кивнул.

Вспомнив свой разговор с лейтенантом, фельдфебель спросил Кенига:

— Расскажите мне, как было дело с надувной подушечкой?

Кениг встал и, не зная куда ему деть свои непомерно длинные руки, заикаясь, начал рассказывать:

— С пуговицами все — истинная правда, а вот с резиновой подушечкой… Я как-то не подумал, товарищ фельдфебель. Честное слово! Такую вещицу на самом деле удобно иметь под задом. Особенно мне, у которого кости бьются друг о дружку. Когда я работал на кране, то всегда ее себе подкладывал. Мне папаша посоветовал.

Солдаты не выдержали и рассмеялись.

— Хорошо, не будем сейчас об этом, — перебил солдата Рэке, который сам с трудом сдерживал смех. — Отошлите свою подушечку бандеролью домой. А Кольхаз в следующий раз пусть сам пришивает себе пуговицы.

— Понятно, — ответил Кениг.

В этот момент в комнату вошел Шонер, а вслед за ним и Кольхаз.

Ефрейтор доложил Рэке о том, что его приказ выполнен.

— Где вы были? — спросил фельдфебель Кольхаза. — В клубе. Мне разрешил ваш заместитель.

— Время, которое отведено распорядком дня для приведения себя в порядок, должно использоваться по назначению, товарищ рядовой. И вы не имели права отлучаться в это время.

— Я же отпросился, и товарищ ефрейтор отпустил меня. Из клуба я никуда не отлучался.

Рэке понимал, что солдат абсолютно прав, но ему не понравился тон, которым Кольхаз разговаривал с ним.

— По-вашему выходит, что поэту не обязательно самому приводить свои вещи в порядок! — строго проговорил Рэке. — Уметь держать в руках иголку с ниткой — это для него унизительно, пусть этим занимаются другие, не так ли? Поэзия не терпит никакого попечительства. Учтите это. Вы, кажется, сами так говорили, а?

— Я вижу, вы хорошо обо всем проинформированы. Я только хотел бы знать, как долго за мной будут наблюдать.

— До тех пор, пока вы наконец не поймете, как себя следует вести, и не будете забывать о том, что вы тут не один. А еще я требую, чтобы вы обращались ко мне, когда в следующий раз захотите получить увольнительную!

— Как вы хотите!

— Это не мое желание, а приказ! — сказал фельдфебель и приказал Шонеру без десяти три построить отделение для проведения занятия по преодолению штурмовой полосы. Фельдфебель пошел к выходу.

Никто из солдат даже не пошевелился.

Ульф вернулся в свою комнату и остановился у окна. «Что же мне теперь делать? Как поступить? — думал он. — Если Кольхаз оторвется от ребят, будет еще хуже. Командир взвода в общем-то прав. Нужно в первую очередь опереться на Поля и Раудорна».

Раздался стук в дверь. Вошел Раудорн.

— Что случилось? — спросил Ульф. — Почему вы не готовитесь к занятиям?

Раудорн, не отвечая на вопрос, решительно сказал: