Я взглянул на часы. Минут через десять мы отправимся на прогулку: четыре члена совета директоров кинокомпании, Лонни и я. Вшестером. Четверо членов совета директоров налицо, Лонни нужно какое–то время, чтобы приспособиться к действительности. Намереваясь лишить старика общества Вакха, служившего единственным его утешением, я направился в комнату Гилберта.

В комнате стоял лютый холод: окно было открыто настежь. Подняв фонарь, валявшийся у кровати, я выглянул в окно. Хотя снег все еще шел, можно было разглядеть две пары следов: кто–то убедил Лонни в необходимости оставить свою комнату.

Не обращая внимания на любопытные взгляды, я вышел из барака и направился в продовольственный склад. Дверь блока была открыта, но Лонни я там не обнаружил. Единственным признаком недавнего его пребывания была полупустая бутылка с отвинченной крышкой.

Следов у склада было много, и разобраться в них оказалось нелегким делом. Я вернулся в барак и убедился: охотников пойти на поиски Лонни хоть отбавляй. Спустя минуту Граф нашел старика за блоком, где был установлен генератор. Уже запорошенный снегом, Лонни лежал, уткнувшись лицом вниз. На нем были рубашка, пуловер, брюки и стоптанные ковровые туфли. Снег у его головы был желтого цвета, видно, там пролилось содержимое бутылки, которую бедняга сжимал в руке.

Мы перевернули его на спину. Лицо Лонни было как полотно, глаза остекленели, грудь не вздымалась и не опускалась. На всякий случай, вспомнив, что судьба оберегает детей и пьяниц, я приложил ухо к груди старика. Мне послышался какой–то слабый звук.

Внеся Лонни в барак, мы положили его на кровать. Каждый как мог старался проявить заботу о старике. В ход пошли грелки с горячей водой, масляные радиаторы, теплые одеяла. Достав стетоскоп, я убедился, что сердце у Лонни бьется, хотя и едва слышно. От каких бы то ни было средств стимулирования сердечной деятельности я решил отказаться, сосредоточив усилия на том, чтобы отогреть замерзшее тело старика как можно скорее. В это время, чтобы хоть отчасти ускорить кровообращение, четверо растирали ему ледяные руки и ноги. Через четверть часа появились первые признаки дыхания.

Лонни, похоже, достаточно согрелся. Поблагодарив своих помощников, я отпустил всех, кроме маленькой Мэри и Мэри Стюарт, попросив их поухаживать за больным. Сам я очень торопился: взглянув на часы, я убедился, что опаздывал на десять минут.

Веки у Лонни дрогнули. Спустя несколько мгновений он открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на меня.

— Старый осел! — произнес я, хотя и понимал, что не следовало так разговаривать с человеком, еще стоящим одной ногой в могиле. — Зачем ты это сделал?

— Ага, — едва слышно прошептал он.

— Кто тебя выманил? Кто напоил тебя? — Я видел, как девушки переглянулись, но сейчас их мнение меня не интересовало.

Губы Лонни беззвучно шевельнулись. Глаза его лукаво блестели, послышался шепот:

— Один добрый человек. Очень добрый. — Если бы я не боялся вытрясти из Лонни душу, я бы как следует тряхнул его. Сдерживая гнев, я спросил:

— Какой человек, Лонни?

— Добрый, — пробормотал он, — добрый. — Подняв худую руку, жестом поманил меня. Я наклонился. — Знаешь что? — выдавил Гилберт.

— Скажи мне, Лонни…

— Главное… — вздохнул он.

— Да, Лонни?

— Главное… — сказал он с усилием и замолчал. Я приложил ухо к его губам. — Самое главное — это милосердие, — произнес он и опустил восковые веки.

Я выругался и продолжал браниться до тех пор, пока не заметил, что обе девушки с ужасом смотрят на меня, решив, что брань моя относится к Лонни.

— Ступайте к Конраду, то есть к Чарльзу, — обратился я к Мэри Стюарт. — Пусть он попросит Графа зайти в мою комнату. Сию же минуту. Конрад знает, как это сделать.

Ни слова не говоря, Мэри Стюарт вышла из комнаты. А маленькая Мэри спросила:

— Доктор Марлоу, Лонни будет жить?

— Не знаю, Мэри.

— Но ведь… ведь он совсем согрелся.

— Убьет его не холод.

Девушка испуганно вскинула на меня глаза.

— Вы хотите сказать, он может погибнуть от алкоголя?

— Вполне возможно.

— Вас это совершенно не волнует, доктор Марлоу? — вспыхнула девушка.

— Нет, не волнует. — Она в ужасе смотрела на меня. — Нет, Мэри, не волнует, потому что не волнует его. Лонни давно уже мертв.

Вернувшись к себе в комнату, я нашел в ней Графа.

— Вы поняли, что это было покушение на жизнь Лонни? — спросил я его без обиняков.

— Нет. Но событие это меня озадачило. — Обычного для Графа шутливого тона как не бывало.

— Известно ли вам, что и Джудит Хейнс была умерщвлена?

— Умерщвлена? — Граф не скрывал, что потрясен известием.

— Кто–то ввел ей смертельную дозу морфия. Причем и шприц, и морфий были похищены у меня. — Граф промолчал. — Так что ваши поиски золотого руна из невинного приключения превратились в нечто совершенно иное.

— Действительно.

— Понимаете ли вы, что связались с убийцами?

— Теперь понимаю.

— Теперь понимаете. Вы понимаете, как к этому отнесется закон?

— Понимаю и это.

— У вас есть пистолет? — Он кивнул. — Стрелять умеете?

— Я польский граф, сударь. — И снова появился на миг прежний Тадеуш.

— Любопытное зрелище будет представлять собой польский граф, когда его вызовут в качестве свидетеля, — заметил я. — Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что единственный ваш шанс — выступить в качестве свидетеля обвинения?

— Вполне, — ответил он.

— Мистер Джерран, — проговорил я. — Буду весьма признателен, если вы, мистер Хейсман, мистер Гуэн и Тадеуш выйдете со мной на минуту.

— Выйти с вами? — Отто взглянул на часы, затем на троих своих коллег, снова на часы, а потом на меня. — В такую–то стужу и в столь поздний час? А зачем?

— Прошу вас. — Я посмотрел на актеров, собравшихся в кают–компании. — Буду также весьма признателен, если остальные останутся в помещении, пока я не вернусь. Надеюсь, задержу вас ненадолго. Вы не обязаны подчиняться моей просьбе, а я, разумеется, не вправе заставить вас сделать это. Хочу лишь отметить, что это в ваших же собственных интересах. Мне известно, кто из нас убийца. Но, думаю, будет справедливо, если прежде, чем назвать его имя, я побеседую с мистером Джерраном и остальными членами руководства кинокомпании.

Я ничуть не удивился тому, что краткое мое обращение было выслушано в полной тишине. Как и следовало ожидать, первым нарушил молчание Отто Джерран. Прокашлявшись, он изрек:

— Так вы утверждаете, будто вам известно, кто этот человек?

— Да.

— И можете это подтвердить?

— Хотите сказать, представить доказательства?

— Именно.

— Нет, не могу.

— Ну вот видите! — сказал Отто многозначительно. Оглядев присутствующих, он добавил:

— А не много ли вы на себя берете?

— В каком смысле?

— В том смысле, что вы все больше и больше проявляете диктаторские замашки. Старина, если вы нашли преступника, сообщите кто он и дело с концом. Здесь не место для представлений. Не подобает простому смертному изображать из себя этакого Господа Бога. Доктор Марлоу, хочу напомнить вам, что вы всего лишь один из сотрудников нашей киностудии.

— Я не сотрудник вашей киностудии, я сотрудник британского казначейства, которому поручено расследовать некоторые аспекты деятельности компании «Олимпиус продакшнз лимитед». Расследование это закончено.

При этих словах у Джеррана отвисла челюсть. На гладком лице Гуэна появилось не свойственное ему настороженное выражение. Хейсман удивленно воскликнул:

— Правительственный агент! Сотрудник секретной службы!

— Вы перепутали две страны. Правительственные агенты работают в министерстве финансов США, а не в британском казначействе. Я обыкновенный чиновник и за всю свою жизнь не только ни разу не выстрелил из пистолета, но даже никогда не носил его с собой. И прав у меня не больше, чем у почтальона или мелкого клерка с Уайтхолл. Вот почему я не требую, а прошу. — Взглянув на Отто, я сказал: