— Ждать да догонять — это не по мне, — сказал Шубин, входя в кабинет.

Он чувствовал, что его сторонятся и разговор в его присутствии ни у кого не клеится. Шубин, однако, заранее знал, что так и будет на первых порах после того, как он, на свой страх и риск, самовольно арестует Кокурина. Он предвидел и гнев Гаршина и, возможно, если так сложатся обстоятельства, выговор Данилова. Но он смотрел дальше, чем многие, и понимал, что первая реакция своих начальников и товарищей— это еще не все, это не самое важное. Шубин давно заметил начавшийся между Даниловым и Гаршиным разлад и был уверен, что ему на руку вся эта история, в которой он показал себя хотя и своевольным, но твердым и убежденным сторонником крутых мер в борьбе с преступностью, таким, каким был в душе и сам Данилов. Выбирая себе союзника, а в будущем, возможно, и заместителя, Данилов не мог не учитывать этого.

— Пока будем ждать да наблюдать, Сочнева нам еще пару преступлений подбросит! — громко добавил Шубин.

— Тебя жизнь особенно торопит, — сказал Кравченко. — Старика-то…

Шубин замер. Неужели Калистратов рассказал о старике, который приезжал к Сочневой? А что? Мог случайно наболтать…

«А мы к этому дому ездили, проверяли старика с сухарями!» — «Какого старика?» — «Из сто четырнадцатой квартиры». — «Так ведь в сто тринадцатой Сочнева живет! Ну-ка, ну-ка…»

— …Старика, соседа Ряхина, больного с кровати поднял, по форме хотел допросить!

Шубин усмехнулся.

— В спорах, Кравченко, рождается истина, это еще древние греки говорили.

— Нам спорить нечего, — вмешался Ферчук, — наше дело — приказы выполнять.

Шубин посмотрел на Ферчука доброжелательно. Он знал, что тихий Ферчук обладает великолепной памятью и Данилов любит поговорить с ним по душам.

Ровно в восемь часов Данилов вошел в кабинет.

— Прошу садиться. Константин Николаевич, ведите совещание.

Он сел на стоявший рядом со столом диван, а Гаршин занял место председателя. Пока все усаживались, в кабинет, как всегда неслышно, проскользнул застенчивый лейтенант из отдела кадров и сел на первый свободный стул.

— Прежде чем перейти к обсуждению дальнейших оперативно-розыскных мероприятий, — сказал Гаршин, — я прошу товарища Шубина рассказать об обстоятельствах задержания Кокурина.

— Пожалуйста, — Шубин пожал плечами. — Все знают, что я шефствую над одним подростком. Мальчишка шустрый. Если бы не мое влияние, он давно бы связался со шпаной. Иногда я даю ему кое-какие поручения. Воспитываю. Парнишка он, повторяю, сообразительный, все впитывает в себя, как губка. Вчера прибегает ко мне прямо домой: «Вы разыскиваете Кокурина? Я его адрес узнал!» Я и расспрашивать не стал, что и откуда. Все бросил и… А оказывается, с Кокуриным решили эксперимент поставить.

— Шубин зарвался! — вдруг сказал эксперт Саша, который обычно не вмешивался в отношения между, сослуживцами, считая себя в уголовном розыске, как он выражался, «полутехническим персоналом». — Он не брезгует ничем. Честное слово!

— Бедняга Шубин! Он доверился плохому мальчику, и тот его обманул! — громко посочувствовал Кравченко, — Какая молодежь пошла! Кто только научил этого мальчика подслушивать и обманывать?! Вот бы до кого добраться!

Шубин растерялся. В своих прогнозах он предусматривал отрицательную реакцию коллег, но не в такой резкой форме. Даже эксперт! Ему-то какое дело? И Кравченко… Впереди еще Налегин. Краем глаза Шубин увидел его потемневшее скуластое лицо. Разговор приобретал неожиданно опасный характер.

— Разрешите мне всего одну минуту? — попросил кадровик.

Гаршин кивнул головой. Все замолчали: было интересно послушать человека, который, присутствуя почти на всех совещаниях, никогда не выступал. Шубин посмотрел на него с надеждой.

— Как вы знаете, товарищ Шубин переведен к нам из главка. Почему? При расследовании уголовного дела по крупной краже из торгово-закупочной базы товарищ Шубин подверг дактилоскопированию всех грузчиков, работавших там. Только учитывая его чистосердечное признание вины и неопытность, товарищ Шубин был оставлен на работе в органах милиции и отстранен от работы в центре… Не хотелось бы об этом вспоминать, но в связи с настоящим делом… В связи с повторением… Вот!

Лейтенант покраснел и сел.

— Надо поставить о нем вопрос на партбюро, — опять сказал Кравченко с места.

Налегин поднял руку, но Данилов грузно встал с дивана, предоставив слово себе.

— Факт грубого нарушения дисциплины здесь налицо, а кроме того, явная неразборчивость в средствах. Мероприятия в отношении Кокурина были согласованы с руководством управления. Товарищ Шубин их самовольно сорвал. Товарищи здесь очень верно говорили о методах его работы. Как начальник отдела, я принимаю решение отстранить капитана Шубина от дальнейшего участия в раскрытии данного преступления. А к вопросу о взыскании мы еще вернемся. Я доложу о случившемся генералу. Сейчас, товарищ Шубин, идите и напишите объяснение.

Шубин поднялся и, пряча на ходу в карман блокнот и авторучку, пошел к двери. Нет, он не был особенно расстроен и раскаты даниловского голоса его не очень испугали: за небольшими отклонениями все шло так, как он и предполагал.

— Продолжим оперативное совещание? — Гаршин все еще стоял за столом. — Судя по «географии» преступлений, мы имеем дело с одним или несколькими ворами-«гастролерами», имеющими своих людей в тех городах, где они и совершают кражи. Таким человеком в Остромске является медицинская сестра Сочнева, опознанная вчера как лицо, сбывавшее в Москве вещи, похищенные у Ветланиной. Задерживать Сочневу рано, но я не предлагаю ждать сложа руки. Мое мнение: с помощью оперативной комбинации дать ей возможность обнаружить свою связь с партнерами. Для этого через руководство психоневрологического диспансера следует устроить Сочневой командировку по работе в какой-нибудь большой город. Лучше всего в Москву. Мне кажется, что Сочнева либо захватит с собою вещи из Остромска для продажи, либо получит их в другом городе. Во всяком случае, она наверняка свяжется со своими сообщниками. Я мог бы подробно изложить эту идею, но лучше это сделать в рабочем порядке. Сейчас нам важно наметить общую линию.

Он сел.

— План Гаршина мне нравится, — бодрым голосом, как будто ничего необычного в начале совещания не произошло, начал Данилов, — это хороший план. В нем учтено почти все. Можно даже сказать — все. Кроме одного весьма важного обстоятельства. Мы с вами работаем в областном аппарате и должны оказывать помощь всей области, а не одному только городу Остромску…

Он на секунду озабоченно задумался.

— Мы не можем разбазаривать свои силы и время. Я полагаю, надо действовать проще и эффективнее: в десять часов я дам команду вызвать Сочневу к главному врачу диспансера. Два наших работника заедут за ней и привезут на квартиру. Можно еще проще: задержать ее завтра на рассвете. И обыск. Самый тщательный. По всем правилам. Допрос. Телеграммы по месту жительства родственников. Что-нибудь из доказательств на квартире мы найдем… Я предлагаю не тянуть, налечь на это дело, раскрыть и перейти к другим нераскрытым преступлениям.

— А если обыск у Сочневой и ее допрос ничего не дадут? — спросил Гаршин.

Данилов строго посмотрел на своего заместителя. Теперь он уже вовсе не напоминал Гаршину того полного, сознающего свою силу человека, который мог дома с самым непосредственным радушием, гостеприимно встречать гостей, а ночью, где-нибудь в лесу, у костра, не считаясь с положением, званием и комплекцией, охотно отправляться за хворостом и первому браться натягивать палатки.

За последние несколько месяцев Данилов приобретал иные черты: становился суше, злее и сдержаннее. Теперь Гаршин лучше понимал его и немного жалел.

— Я лично против того, чтобы задерживать Сочневу до того, как будут установлены соучастники, — сказал выступивший сразу же после Данилова эксперт. — Мы имеем дело с очень серьезной группой. Никто из этой группы не должен уйти… Пусть мы потеряем время, но зато возьмем всех.