В ответ я сорвал с неё мокрый плащ и швырнул к очагу, упавшие с него капельки воды зашипели на раскалённых камнях. Она насмешливо глядела на меня. Не успела она и слова сказать, как я схватил её на руки и, не слишком церемонясь, плюхнул на кровать. Потом остановился, глядя на неё сверху вниз.

— Сделать это?

Лежа неподвижно, она улыбнулась мне.

— Может быть, мистер Линтон был прав.

— И что же сказал Линтон? Я сел на край кровати.

— Что, несмотря на сегодняшние события, вы хотели не спасти его, а убить.

— Поразительно! А не объяснил ли он, чем вызвано такое своеобразное желание, или он относит это на счёт необузданной кровожадности? — Я положил руку на белую щиколотку, выглядывавшую из-под влажных кружев пеньюара.

— Он не объяснил, но я читаю его мысли.

— О прелестный оракул! И о чём же он думал? — Я снял с неё промоченные дождём бархатные ночные туфельки и ладонями пытался согреть её ступни.

— Не могу, разумеется, сказать наверняка, но, возможно, он вообразил, что вы уязвлены его успехом в… в некоторой области, — объявила она, пошевелив пальцами ног.

Я лёг рядом с ней.

— Ах! И в какой же именно области?

— Мистер Хитклиф! Вам лучше знать, чем кому бы то ни было!

— Может, он имел в виду эту область? Или вот эту? — Ещё минуту она смеялась и сопротивлялась, потом стихла под моими ласками.

В дверь громко постучали, и почти сразу вслед за стуком в замке повернулся ключ. Мы рывком поднялись и замерли. В дверях стоял Джон и глядел на нас, сидящих на кровати.

— Будут какие-нибудь распоряжения, мистер Хитклиф?

— Нет, спасибо, Джон. Утром прежде всего зайди ко мне — за дальнейшими приказаниями.

Джон поклонился и вышел так же внезапно, как и вошёл.

Мисс Ингрэм истерически глотала воздух.

— За дальнейшими приказаниями? Дальнейшими? Что вы имели в виду? Зачем он приходил?

— Я велел ему…

— Что? Вы с ума сошли? Задумали погубить меня?

— Успокойтесь. К чему мне вас губить? Он верный человек и сделает то, что я скажу. Он и слова не проронит — если только я не прикажу.

— Если вы не прикажете! Если? Зачем, ради всего святого, вам приказывать ему говорить?

— Я это сделаю только в том случае, если вы откажетесь мне помогать.

— О, вы жалкий… — Медленно меняясь в лице, она пристально смотрела на меня. — Вы не просто негодяй, вы ещё и дурак!

— В самом деле?

— Да, дурак! В этом не было нужды, нет! Во всех этих махинациях! Я любила вас или думала, что любила. — И слёзы хлынули градом.

— О, вы думаете, я хотел ЭТОГО? Ошибаетесь. Мне нужно совсем другое.

Это повергло её в долгое молчание. Потом с усилием она выпрямила спину и посмотрела мне в глаза гордо и спокойно — внешне, по крайней мере.

Признаться, я ощутил боль — не то чтобы раскаяния, но сожаления. Сожаления о том, что мне пришлось прибегнуть к такой мере. В смелости и хладнокровии мисс Ингрэм не откажешь. Но я взял себя в руки; я сам выбрал себе дорогу и назад пути нет.

— Чего вы от меня хотите? — спросила она.

— Хочу, чтобы вы вели себя так, будто события продолжают идти своим чередом. Чтобы эти события вытеснили из вашей памяти все прочие. И если вас об этом спросят, чтобы вы отвечали так, будто всё вернулось на круги своя.

— Весьма таинственно, но вы, безусловно, к этому и стремитесь. Что за события?

— По приезде сюда с первого же дня вы вовсю флиртовали с Линтоном. Ваше расположение ко мне было лишь дымовой завесой, прикрытием, но предпочтение вы отдавали Линтону. Я согласился в этом участвовать, идя навстречу обеим сторонам.

— Боже правый — какая гадость! Но продолжайте.

— Он сделал вам предложение, которое вы отчасти приняли, но сегодня, побывав на волосок от смерти, он воспылал страстью и, когда вы разговаривали у моста, стал настаивать, чтобы вы согласились вступить с ним в незаконную связь и пришли к нему на свидание сегодня же ночью. Это, безусловно, оскорбило вашу столь нежную душу. Сгоряча он продолжал свои домогательства и дошёл в конце концов до прямого оскорбления. Вы не просто отказали ему в свидании — вы разорвали с ним все отношения. Он воспринял это очень тяжело — наверно, поэтому и уехал так внезапно; никаких других объяснений быть не может.

Она задумчиво смотрела на меня.

— Я хочу знать, что вы сделали с Линтоном. Может быть, в самом деле убили. Я хочу это знать.

— Любое расследование обнаружит, что он жив и здоров и находится у себя дома на севере.

— Вы говорите уверенно. Полагаю, это и в самом деле так. И всё же — пусть даже и для того, чтобы прикрыть его исчезновение, — зачем вы сделали всё с такой злобой, с такой жестокостью?

Я пожал плечами.

— Возможно, я озлоблен и жесток. Возможно, я сумасшедший. А может, просто от скуки.

— Если бы вы могли себе представить, как вы мне отвратительны!

— Если бы вы могли себе представить, как мне безразличны ваши чувства!

Она схватила меня за плечо.

— Вы лжёте. Я вам не безразлична; далеко не безразлична. В таких вещах я никогда не ошибаюсь, и ни в ком я не была так уверена, как в вас.

— Это говорит лишь о том, что и богини ошибаются, когда в них играет кровь.

— Кровь отвечает на зов другой крови, и наша с вами кровь — не исключение. Отмените это, если сможете!

Я оторвал от себя её руки.

— Теперь это не имеет большого значения. Дело сделано. Вам придётся согласиться. От этого никто не пострадает, а ваша репутация только выиграет.

— Не повредит!.. Господи!.. — Она встала с кровати, на которой мы оба до сих пор сидели, и выпрямилась. — Да, я принимаю ваши условия. Вы не оставили мне выбора. Но сначала я скажу вам, что я о вас думаю.

Я встал перед ней.

— Что вы думаете обо мне?

— Я думаю, что сегодня у вас в руках был весь мир и вы бросили его в огонь. — На лице её было написано презрение.

Я, должно быть, улыбнулся, потому что она бросилась ко мне и изо всех сил стала меня трясти. Я не мешал ей, но скоро это упражнение её утомило, а может, почувствовала, что с таким же успехом она могла трясти мраморную статую. Так что, одарив меня тумаком вместо прощального поцелуя, она подхватила ночные туфли и плащ и открыла дверь, чтобы выйти, а потом, помедлив, произнесла не оборачиваясь:

— О, ещё одно слово, мистер Хитклиф… Я ВИДЕЛА лицо той женщины.

— Какой женщины?

— Это была не цыганка, — и захлопнула дверь.

Я остался один. Разделся и лёг в постель.

Эту ночь, каждую ночь — один. Лишь тьма и пустота в моих объятиях. Сколько ни зови, сколько ни мечтай, простирая в темноту руки, — нет тебя… нет тебя.

Хитклиф, верно, и впрямь был сумасшедший! Он и сам высказывал сомнения в здравости своего рассудка, и это последнее надругательство, это вероломство по отношению не только к мисс Ингрэм, но и к Кэти, которой он поклялся хранить верность, куда как ясно эти сомнения подтвердило. Какие ещё бредовые порождения больного сознания преподнесёт мне рукопись? Я перевернула страницу. Следующий лист, к моему облегчению, был исписан другим почерком: я узнала руку Нелли Дин.

Сэр,

следующие несколько страниц рукописи Хитклифа отсутствуют. Я уничтожила их. Когда по окончании медового месяца вернулись мистер и миссис Линтон, хранить и дальше свидетельство моего вмешательства в их судьбу я сочла небезопасным. Хозяйка была так любопытна — и к делам всех окружающих, и к их вещам тоже, — и я решила избавиться от письма.

Так вот, собравшись с духом, я принесла на кухню мою рабочую шкатулку, намереваясь сжечь то, что хранилось на дне. Даже в такие тёплые весенние деньки в кухонном очаге горел огонь. Я запихнула под решётку добрую кипу листов и готова была отправить вслед за ней другую, но тут в кухню вошла хозяйка.

Поспешно накрыв фартуком руку, я подумала, что движение это, пожалуй, скорее привлечёт внимание, чем что-то скроет, но миссис Линтон была слишком поглощена собственными тревогами, чтобы обратить внимание на мои постыдные тайны.