Я сделал все так, как было предписано. Я плотно закрыл окна и двери и опрыскивал всю внутренность дома, пока не устали руки. Затем я посадил, согласно инструкции по эксплуатации, на десять минут на мое ухо свою старую знакомую муху. Приблизительно через пять минут в этой тесной, затхлой, зловонной комнате мной овладело резкое недомогание. Еще через пару минут, поскольку сюда вообще не поступал воздух, я упал на пол от приступа удушья. В последнем усилии я попытался выломать дверь.

Но наконец-то эти десять минут прошли. Мухи открыли окна и вынесли меня наружу.

У каждого из нас есть слабости. Кто-то пьет, в кого-то вселился черт азарта, кто-то — большой любитель девушек или министров финансов. А вот моя жена, самая лучшая из всех жен — большая поклонница кошек.

Правда, кошки, которых она любит — вовсе не принцы благородных кровей из Сиама или Ангоры, а совсем обычные, прямо-таки ординарные маленькие страшилища, бегающие вдоль по улице и жалобным мяуканьем оповещающие, что они брошены. Как только самая лучшая из всех жен находит такое несчастное создание, ее сердце разбивается, слезы льются из глаз, она прижимает крошку к себе, несет ее домой и окружает любовью, заботой и молоком. До следующего утра. На следующее утро ей все это делать лень.

На следующее утро она говорит своему супругу:

— Ты не можешь освободить меня хотя бы от некоторых мелочей? Я же не могу все на свете делать одна. Имей ко мне снисхождение!

Так же было и с Пусси. Она подобрала Пусси накануне на каком-то углу и без колебаний взяла к себе. Дома она немедленно поставила перед Пусси огромную миску со сладким молоком и стала с материнским умилением смотреть, как Пусси будет ее опустошать. Но Пусси ничего подобного делать не стала. Она только лизнула разок молоко и свернулась рядышком в клубок. Приемная мама смотрела на нее в отчаянии. Если Пусси не приемлет молока, значит, она необычайно изголодалась. Следовало срочно что-то предпринять. Но что? Только спустя время, проведя специальное расследование, мы выяснили, что Пусси относилась к большому и счастливому семейству млекопитающих, и, следовательно, могла пить молоко, только высасывая его из бутылки.

— Ну, и хорошо, — сказал я. — У нас же дома есть для нашего второго мальчика, Амира, не меньше восьми стерильных молочных бутылочек, и…

— Как тебе это только в голову могло придти! Молочные бутылки нашего Амира — какой-то кошке? Давай-ка быстренько в аптеку и купи бутылочку с соской для Пусси!

— Ну, этого ты у меня не проси!

— Почему же?

— Потому что я стесняюсь. Взрослый мужчина, к тому же известный писатель, которого знает вся округа, никак не может придти в аптеку и просить бутылочку для кошки.

— Чепуха, — парировала моя супруга. — Давай-ка, иди уже.

И я пошел, но с твердым намерением сохранить в тайне истинное предназначение бутылочки.

— Молочную бутылочку, пожалуйста, — сказал я аптекарю.

— Как дела у маленького Амира? — спросил он.

— Спасибо, хорошо. Он весит уже двенадцать фунтов.

— Великолепно. А какую именно бутылочку вам надо?

— Самую дешевую, — сказал я.

Наступило зловещее молчание. Люди, находившиеся в аптеке — их было пять или шесть — повернулись в мою сторону и стали рассматривать меня враждебно прищуренными глазами.

— Вы только посмотрите на этого болвана, — означали их взгляды. — Хорошо одет, носит очки как интеллигент, ездит на большой машине — но для своего маленького сына покупает самые дешевые бутылочки. Какой стыд!

С лица аптекаря тоже исчезла дружеская улыбка:

— Как вам угодно, — промолвил он жестко. — Я только хотел бы заметить, что эти дешевые бутылки легко бьются.

— Это ничего, — ответил я. — Я их склею.

Аптекарь пожал плечами и принес на выбор кучу молочных бутылок. Это были великолепные образцы продукции мировой молочно-бутылочной индустрии. Лишь с самого края предложенного ассортимента, стыдливо прячась, лежала маленькая, уродливая, жалкая коричневая бутылочка.

Я собрался с силами:

— Дайте мне вот эту, коричневую.

Снова воцарилась тишина, еще более враждебная, чем вначале, которую нарушила одна полноватая дама:

— Меня это не касается, — сказала она, — и я вообще не хочу иметь с вами ничего общего. Но вы должны все это еще раз обдумать. Ребенок — это самое большое сокровище, которое нам только подарил Б-г. Если у вас, господин хороший, так плохо идут дела, что приходится экономить, то экономьте на чем угодно, но только не на вашем маленьком сыне. Для ребенка должно быть все самое лучшее. Уж поверьте многодетной матери!

Я прикинулся, будто ничего не слышал, но справился о цене прочих бутылок. Она колебалась от 5 до 8 израильских фунтов. Коричневая, на которую пал мой выбор, стоила только 35 агорот.

— Мой маленький пацан очень шустрый, — сказал я, немного запинаясь. — Настоящий чертенок. Бьет все, что попадает ему под руку. Так что совершенно бессмысленно покупать ему дорогую бутылку. Он же ее быстро разобьет.

— Ну, почему же? — спросил аптекарь. — Если вы его маленькую головку левой рукой поддержите за шею… видите, вот так… а правой рукой в это время дадите бутылочку с молоком, будет все в порядке. Или это вам кажется не стоящим внимания?

Перед моим мысленным взором появилась Пусси в чистых пеленках, которую я поддерживал своей левой рукой, жадно хватающую бутылочку. Я встряхнул головой, чтобы прогнать видение.

— Да вы, поди, и знать не хотите, как ухаживают за маленькими детьми? — настойчиво продолжала допрашивать толстая многодетная мамаша. — Да, да, молодые супруги нынче… Но вы хотя бы няньку наймите. У вас есть нянька?

— Нет… как вам сказать…

— Я вам раздобуду очень хорошую няньку! — решила толстуха. — То, как вы заботитесь о своем ребенке, обеспечит ему шок на всю жизнь… погодите-ка… у меня как раз с собой телефонный номер. — И моя добровольная помощница достала телефон, чтобы договориться насчет няньки.

Я выглядел смущенным. Входная дверь была всего в трех метрах от меня. Если бы двое посетителей, которые меня, по-видимому, запомнили, не загораживали эту дверь, я мигом был бы уже снаружи и рыдая скрылся бы в тумане. Но было уже слишком поздно.

— Вы должны быть благодарны этой даме, — посоветовал мне аптекарь. — У нее четверо детей, и все в добром здравии. Дайте ей что-нибудь потом: она раздобудет вам превосходную няню, которая выведет маленького Амира из его нервозного состояния.

Я даже не допускал возможности, что мой второй сын Амир — самый нормальный ребенок на всем Ближнем Востоке — находится в каком-то там "состоянии", из которого его надо выводить. Единственное, на что мне оставалось надеяться, это чтобы квалифицированной няни на другом конце телефона не оказалось дома. Она оказалась дома. Жирная мамаша, которая не хотела иметь со мной ничего общего, торжественно сообщила мне, что девушка по имени Мирьям Кушевицкая, дипломированная няня, утром может придти ко мне. "Вам подходит в одиннадцать?" — спросил этот монстр.

— Нет, — ответил я. — В одиннадцать я занят.

— А в час?

— Я фехтую.

— И ваша жена тоже?

— Да, и она тоже.

— Тогда, может быть, в два?

— А в два мы спим.

— В четыре?

— Мы все еще спим. Фехтование утомляет, знаете ли.

— Шесть?

— В шесть мы ожидаем гостей.

— В восемь?

— А в восемь мы идем в музей.

— Вот так всегда получается, когда кому-то бескорыстно хочешь помочь, — рассерженно вскричала бескорыстная помощница и бросила трубку. — И это при том, что пробное посещение не стоило бы вам ни гроша, чего вы, очевидно, в душе опасаетесь. Это просто неслыханно!

На ее губах появилась легкая пена. Остальные присутствующие окружили меня плотным кольцом. Ситуация грозила судом Линча. Откуда-то из-за спин донесся ледяной голос аптекаря:

— Так вам паковать коричневую бутылку? Самую дешевую?