Как можно себе представить, никто не позаботился запастись хоть каким-нибудь количеством воды, но физические страдания были совершенно ничтожны по сравнению с теми кошмарами, которые Создатель обрушил на деревню за ее многочисленные грехи. Некоторые, правда, придерживались мнения, что несправедливо наказывать всю деревню за грех довольно-таки обычный, совершенный легкомысленным молодым человеком, который не принадлежит, к тому же, к числу постоянных жителей деревни. Тем не менее не в силах безмолвно апеллирующих было изменить веление судьбы. Подача воды прекратилась.

У крестьян остался единственный путь — к дому пророка-резника, который, как выяснилось, был выдающимся религиозным деятелем в масштабах всей страны. Этот коротышка, Яаков Сфаради, который всего несколько часов назад был посмешищем всей деревни, теперь стал светочем морали или чем-то еще — тем, кто велел воде вернуться в скалу. Народ обступил домик резника, все надели шапки или покрыли головы чепцами, а в руках держали запыленные, к стыду своему, молитвенники. Даже объятые ужасом дети участвовали в массовом собрании возвращавшихся к вере отцов, ибо в тот день Страшного суда резник закрыл школу и отослал учеников по домам. Сам Яаков Сфаради стоял, накинув молитвенное покрывало, в темном углу комнаты и молился весь день непрестанно, не взяв в рот ни крошки и не сделав ни глотка воды.

Он был весь поглощен молитвами, не обращая внимания на толпящихся у дверей его дома. Иногда он выходил из дома к народу, дул несколько раз в шофар и снова принимался за молитвы…

После обеда уже вся деревня собралась вокруг дома божьего человека, только сапожник и цирюльник не пришли из соображений престижа и молились дома. Единственным из смертных, оставшимся совершенно равнодушным к происшедшему чуду, был инженер, мирно дремавший в обществе своих любимых коров на осеннем солнышке. Кроме верного пастуха, вся деревня собралась вокруг спасителя — резника.

— Нам еще повезло, что он здесь, — шептал врач Герман Шпигель, надевший шелковую шапочку-кипу, на которой трижды были вышиты золотом слова «Хороший мальчик».

— Да, он — необыкновенная личность, — присоединился Элипаз Германович к мнению ветеринара, — иногда языки огня выходят из его глаз…

— Ша! Ша! — закричали на них крестьяне. — Вам бы тоже неплохо помолиться. Воды-то еще нет…

Когда первые звезды появились на небосклоне и весь мир окутался вечерней тьмой, резник вышел к членам своей общины с потрясающим действом — рыданиями и молитвами о грядущем избавлении — и стал представителем общины в вечерней молитве. Затем он снова подул в рог — один раз, но долго, и протянул свои жилистые руки к народу:

— Итак, вы пришли, — возвысил он голос и выпрямился во весь свой рост, — вы пришли ко мне, дабы искупить одним махом передо мною и пред Господом все грехи, что вы вершили годами. Так знайте же, что зря вы здесь притворяетесь, зря вы бормочете молитвы, если в сердцах ваших вы остались все теми же безбожниками без тени веры…

— Рабби, — клялись люди, — на этот раз это все серьезно. Мы будем молиться еще больше.

— Молиться?! — вскипел резник, глядя поверх склоненных голов. — Вы думаете, дураки, что Господь нуждается в ваших молитвах, сборище безбожников? Нет, друзья мои, когда вы предстанете пред Ним как есть, лишенными всего, в день Страшного суда, Господь спросит у вас лишь одно:

— Скажи, человек! За кого ты голосовал на муниципальных выборах?..

И с этими словами резник повернулся спиной к заблудшим душам и удалился в свою обитель. Потрясенные крестьяне нерешительно топтались на месте, ибо еще не успели уяснить для себя новую реальность.

— Рабби! — закричали они в отчаянии вслед Яакову Сфаради. — Не оставь нас! Дай воду, рабби!..

В окне появился силуэт резника, освещенный колеблющимся пламенем двух субботних свечей.

— Говорит Яаков Сфаради, сын Шлезингера, — резник распростер свое молитвенное покрывало-талес над жителями деревни. — Господь открылся мне. Завтра в шесть утра пойдет из кранов вода жизни — пресная и пригодная для питья. А теперь идите домой и продолжайте молиться. Резник сказал.

Народ разошелся по домам, и всю долгую ночь жители деревни выполняли указания резника. Когда встало солнце и стержень солнечных часов начал отбрасывать тень, люди подошли к кранам, открыли их дрожащими руками — воды не было. Ни капли.

* * *

Затянувшиеся сатанинские проделки вызвали немалую панику среди жителей, однако самым ошеломленным оказался сам чудотворец. После ночи здорового и благословенного сна он проснулся рано и направился к крану, дабы убедиться в том, что уже знали все жители деревни. Духовного пастыря охватила некоторая нервозность. Он подошел к столу, вытащил из ящика позабытый конверт, что пришел ему в период исполнения обязанностей старосты, и снова перечитал письмо:

Яаков Сфаради несколько раз перечитал письмо, но больше ничего не смог оттуда выжать. Вдруг в его мозгу мелькнула жуткая мысль — а может, эти безбожники, например сапожник или цирюльник, перекрыли ночью главный вентиль, находящийся на приличном расстоянии от окраины деревни? Резник вложил письмо в конверт и быстрым шагом направился к главному вентилю, но, к его великому разочарованию, он был открыт, как положено.

Что же случилось?

Яаков Сфаради, сын Шлезингера, медленно перевел взгляд на небо, преисполненный самых жутких опасений, однако его разум немедленно отбросил невероятные мысли. Разумеется, ремонтные работы продлены еще на денек, сказал он себе, вот и все. Когда резник вернулся домой, его уже ждали толпы удрученных людей, и многие из них демонстративно не надели головных уборов.

— Ну что, резник? — негодовал народ. — Ты же сказал, что Бог согласился, так где же вода?

Яаков Сфаради немедленно поставил наглецов на место:

— Не у меня просите воду, отступники, а у себя. Господь прекрасно знает, что вы не по доброй воле вернулись к вере, а под давлением и с уговорами и что вы говорили себе: пусть только вода пойдет, а потом мы наплюем на ханжу-резника и будем продолжать жрать запрещенное!

— Ладно, ладно, — успокоили его люди, немало отчаявшиеся из-за того, что Господь Бог так глубоко проник в их мысли, — так что же все-таки сейчас делать?

Резник стал взвешивать варианты:

— Говорит Яаков Сфаради, сын Шлезингера. Принесите всю вашу посуду, дабы я мог сделать ее кошерной согласно еврейским законам, как было во времена наших отцов, да будет их память благословенна. Ибо сказано: «Уберите нечистое из домов ваших».

Люди обменялись удивленными взглядами:

— Рабби, но разве сейчас Песах, когда кошеруют посуду?

— Я знаю, однако «спасение души важнее праздников». Идите, преступники, и принесите ваши ритуально нечистые кастрюли. Резник сказал.

Нечего делать — народ разошелся по домам, Яаков Сфаради вытащил на улицу перед домом большой чан с водой, разложил под ним щепки, облил нефтью и поджег.

Через некоторое время у чана образовалась длинная очередь домохозяек, мужья которых были нагружены кухонной утварью, и Яаков Сфаради кошеровал посуду путем погружения ее в кипящую воду за скромный одноразовый взнос в фонд скорейшего строительства синагоги. Резник не успел закончить свое дело до захода солнца. Пришлось добавить воды и продолжать, время от времени трубя в шофар. Разумеется, среди стоящих в очереди нашлись ропщущие, которые утверждали, будто воды, что расходуется на кошерование, хватило бы на улучшение бедственного положения с водоснабжением в деревне. Но и эти люди не осмеливались выразить свой протест вслух, дабы не задеть чувства верующего. Кроме того, они не могли много разговаривать из-за распухших от жажды языков, прилипших к гортани.