— Да, — медленно и неохотно проговорила Вера, — я думала, что будет с Валерой, если мы...
— А о пассажирах ты не думала? — вцепилась в нее Галя. — О ребятах, об экипаже? А обо мне и Люське?
Вера усмехнулась загадочной, рассеянной улыбкой:
— А чего тут думать? Мы ведь были вместе...
Галю этот ответ не удовлетворил.
— Послушай, я не трусиха, ты знаешь, но у меня чуть не подкосились ноги, когда я услышала, что заклинило рули...
— А все-таки рули заклинило? — небрежно осведомилась Вера. — Я думала, что-то другое... Как же ребята посадили машину?
— Посадили, как видишь, — сердито сказала Галя. — И тем самым спасли от отчаяния твоего Валеру, — ехидно добавила она.
— Да, спасли, — спокойно подтвердила Вера и тут же перевела разговор на другое: — Как думаешь, с Люсей это серьезно? — В голосе ее прозвучало сочувствие, и это не понравилось Гале. Она презирала малодушных.
— Люся сломалась, — безжалостно произнесла она. — Будет теперь бумажки перекладывать с места на место...
Взгляд русалочьих глаз, витавший за огромным, во всю стену, окном, остановился на Галином лице.
— Зря ты так. Люся славная, добрая. Не всем дано выдерживать такие ситуации.
— Кому не дано, пусть не суются в стюардессы, — не приняла ее заступничества Галя. — Надо уметь рассчитывать свои силы.
Вера с ласковым сочувствием задержала взгляд серо-зеленых глаз на подруге.
— Рассчитывать... — мягко повторила она. — Да, конечно. Но случается, жизнь опровергает наши самые точные, безупречные расчеты. Не хвались своим трезвым умом...
— Да, у меня трезвый ум, — раздраженно подтвердила Галя. — И я горжусь этим.
Вера снова как будто погладила ее взглядом.
— Ах ты, девчонка, — усмехнулась она, — у тебя не столько трезвый ум, сколько неразбуженное сердце... Ты, милая моя, похожа на спящую принцессу Аврору, да, несмотря на всю твою прыть, — именно на спящую...
Добираясь на маршрутке до Юго-Запада, Галя продолжала размышлять над словами Веры.
Нет, меньше всего она походит на спящую красавицу... Красавица — это точно, об этом буквально кричат зеркала, витрины и взгляды мужчин. «Красавица с электрическим взглядом» — так называет ее Саша Крайнев, почти жених, без пяти минут выпускник МГИМО. Конечно, красавица, но не спящая же... Такую жадность до жизни, которая с детства отличала Галю, сейчас в людях редко встретишь. По крайней мере, она видит вокруг себя каких-то скисших, беспомощных и бескрылых людей.
Жгучий интерес к жизни и людям не покидал Галю и в самых критических ситуациях. Очертя голову она бросалась во всякие авантюры: в короткие романы с молодыми людьми, которые ей быстро надоедали, в учебу, в развлечения, в спорт... Она могла завести на полную мощь самую скучную компанию, отлично играла на гитаре и пела, анекдоты рассказывала как актриса — в лицах, плясала, умела поддержать интеллектуальную беседу, потому что была начитанна, имела второй юношеский разряд по шахматам, за которыми с летчиками проводила часы «нелетки» в гостинице. У нее было за спиной тридцать два прыжка с парашютом; летом, на море, Галя заплывала дальше всех своих поклонников, и таким образом они отсеивались методом естественного отбора. Она умела перевязывать раны, делать искусственное дыхание, уколы, массаж... То есть в Гале сочеталось столько разнообразных талантов и столько знаний, что их хватило бы с избытком на добрый десяток женщин. Некоторые летчики, поначалу пытавшиеся завести с ней небольшой воздушный роман, за которым мог бы последовать брак, очень скоро отступились от энергичной девушки и быстренько переводили отношения с ней на дружескую платформу.
В маршрутке Галя сидела лицом к остальным пассажирам. А они — и мужчины и женщины — вместо того чтобы разглядывать за окном весенний пейзаж, дружно пялили на нее глаза, гадая, кто эта стройная, изящная женщина с горящими ореховыми глазами, смуглой кожей и красиво очерченным ртом, в длинном светло-сиреневого цвета вязаном платье с воротом-шалью, с сиреневой сумочкой в руках, в лакированных туфельках на высоком каблуке... Такого уровня женщины, райские пташки, редко залетают в общественный транспорт... И почему она едет из аэропорта без вещей? Провожала кого-то? Кто этот счастливец, вернее, кто этот идиот, который позволяет такой женщине добираться на маршрутке?
Галя чувствовала устремленные на нее взгляды, но они были привычны и ее не смущали. Иногда ее подмывало напрямую объясниться с любопытной публикой, сказать, что да, она здесь, в общественном транспорте, оказалась случайно, где-то он есть, мужчина, который как квочка высиживает для нее «шевроле» или «тойоту», и она может взять этого мужчину, снять, как томик с книжной полки, но — не торопится. И куда ей торопиться в двадцать лет? Ей нравится эта неизвестность, она медлит распечатывать заветный конверт с собственным будущим, все вертит его в руках, но не решается вскрыть, потому что — зачем? Ведь так приятно принадлежать самой себе, думать о завтрашнем дне со снисходительной улыбкой сильного человека, знающего, что успеет взять то, что принадлежит ему по праву, никуда не спешить, ни о чем не хлопотать... одним словом, смотреть на жизнь как на серию опытов, экстатических экспериментов, проноситься над ней на серебристо-жемчужном лайнере, как птица, которая не желает, ну конечно, не желает вить гнезда.
Любая нормальная мать, познакомившись с таким приятным претендентом на руку и сердце ее взрослой дочери, как Саша Крайнев, несомненно, воскликнула бы:
— Замуж! Немедленно замуж!
Любая, но не Ольга Петровна Тихомирова, учительница литературы в старших классах, помешанная на своем предмете, на книгах, воспевающих благородные, возвышенные чувства. Во главу угла семейной жизни она ставила такой незначительный, по мысли Гали, фактор, как любовь до гробовой доски. Об этой любви она непрестанно рассуждала и заранее млела от предчувствия ее облагораживающей силы для своих дочерей.
И в самом деле, Саша Крайнев был сокровищем, вынесенным неведомой волной со дна океана обыденности, как некая статуя с давно погибшего корабля.
Высок, хорош собой, работящ, благодушен, остроумен, сын родителей-дипломатов, проживающих сейчас в Монголии, благодаря чему Галина была бы избавлена на какое-то время от такой неприятности, как свекровь. Саша всякий раз приезжал к своей подруге на машине с тремя букетами: для будущей тещи, для будущей жены и для будущей свояченицы. И однажды, пока Ольга Петровна радостно ворковала над цветами, восхищаясь их ароматом и Сашиной щедростью, ее старшая дочь безжалостно изрекла:
— Опять привез веники! У нас и ваз для них нет!
На другой день Саша появился на пороге их скромного жилища с тремя букетами и тремя длинными вазами под мышкой, но вместо благодарности услышал:
— Зачем такие шикарные вазы! В нашем доме для них и стола-то порядочного нет!
— Прикуси язык, доченька, — робко вставила Ольга Петровна, опасаясь следующего Сашиного визита с тремя столами.
Но это она произнесла очень тихо, как бы в сторону, не столько для Гали, перед которой она трепетала, сколько для Варвары, младшей дочери, ожидавшей от нее как от матери возмущенного жеста в сторону неблагодарной старшей сестры, но Галя услышала и, быстро обернувшись к Ольге Петровне, спросила:
— Ты что-то сказала, мамулечка?
— Ничего, доча, — испуганно возразила Ольга Петровна.
Но Саша всякое сказанное невестой слово воспринимал с трогательной серьезностью.
— Если позволишь, я с удовольствием подумаю над изменением интерьера в вашей квартире, — сообщил он.
— Тебе не нравится наша обстановка? — как бы удивилась Галя.
— Нет, у вас очень уютно, — пошел на попятную Саша, — но ты сама сказала: стола нет...
— Да, у нас небогато и просто, — продолжала наступать Галя. — И мы гордимся тем, что не придаем значения вещам...
Говоря это, она имела в виду родителей Саши, обставивших свою квартиру в престижном доме на улице Удальцова с потрясающей роскошью и монументальностью фараоновой гробницы.
