— Я здесь! — прозвенел в толпе высокий и свежий голос. — Мой дед Абахо сказал, что Нум пришел!

Нум порывисто обернулся. Он ожидал увидеть свою маленькую приятельницу, как всегда тоненькую и хрупкую, в коротком меховом одеянии с пестрой бахромой, с длинными черными волосами, перехваченными ремешком из красноватой кожи. Но Цилла тоже была не такой, как раньше, она тоже изменилась…

Вместо того чтобы бежать вприпрыжку, словно дикая козочка, она подошла теперь к ним неторопливой и плавной походкой, опустив густые ресницы, затенявшие удлиненные темные глаза. Волосы Циллы больше не падали свободно на худенькие плечи; они были искусно заплетены в десятки тоненьких черных косичек, стянутых на затылке нарядной повязкой из белого меха. Смуглые руки и щиколотки стройных ног, украшали красивые браслеты из разноцветных камушков и пестрых раковин.

Нум смотрел на Циллу, онемев от изумления. Неужели это та самая девочка, для которой он совсем недавно вырезал кукол из веток каштана? Он не осмелился броситься к ней на шею, как сделал бы год назад, и удовольствовался тем, что неловким жестом протянул девушке руку. Цилла церемонно пожала кончики его пальцев, даже не удостоив взглядом бывшего товарища своих детских игр. Потом, повернувшись к Мамме, ласково обняла плечи своей приемной матери:

— Не плачь, Мамма! Не надо. Теперь, когда Нум нашелся, у тебя снова три сына!

Нум удивился еще больше. Три сына? Он ничего не понимал. Раз бедный Тхор ушел из этого мира, у Куша и Маммы теперь остались два сына: он и Ури! Но Ури остался навсегда в становище Малахов, и, значит, теперь у отца с матерью один сын — Нум, будущий Главный Колдун племени Мадаев. Заметив недоумение Нума, Цилла искоса посмотрела на него насмешливым взглядом. Потом вытащила из-за спины Маммы плачущего ребенка, поцеловала его пухлую щечку и протянула Нуму:

— Познакомься со своим новым братцем, Нум! Его зовут Эко!

В полной растерянности Нум взял у девушки младенца, неумело держа его перед собой на вытянутых руках, стал рассматривать крошечное личико. Ребенок тоже уставился на Нума мутными неосмысленными глазками. Незнакомое лицо, по-видимому, напугало малыша: он вдруг сморщился, широко раскрыл беззубый розовый ротик, сжал малюсенькие кулачки и снова оглушительно заревел.

Нум не знал, что делать с ребенком, как успокоить его. Он ухватил малыша под мышки и стал энергично трясти и раскачивать. Не привыкший к такому бесцеремонному обращению Эко завопил еще громче. Кто-то приглушенно фыркнул за спиной Нума, кто-то рассмеялся прямо ему в лицо. Мамма торопливо взяла из рук Нума заходившегося криком ребенка и крепко прижала к груди. Лицо ее словно озарилось светом и стало совсем юным.

— Не плачь, мой маленький! Не плачь, мой хороший! Не плачь, мой любимый сыночек!

Сыночек сразу же замолчал и принялся с увлечением сосать свой кулачок. Мамма нежно улыбнулась. Слезы, которые только что текли из ее глаз, уже высохли на смуглых щеках.

Нум увидел, что окружавшие их Мадаи тоже улыбаются. Смерть Тхора не была для них, как для него, ошеломляющей новостью. Время смягчило остроту утраты. Что поделаешь, так уж устроена жизнь: одни покидают этот мир, другие вступают в него. Племя не погибло во время катастрофы, и это — главное.

Мамма удалилась в пещеру, сказав, что ей пора кормить Эко: потом она уложит его спать и вернется, чтобы поговорить обо всем на свободе со старшим сыном. Куш пошел провожать жену. Его суровое лицо светилось затаенной нежностью. Эко лепетал что-то на своем птичьем языке, крепко ухватившись крошечной пухлой ручкой за большой палец отца. Двое мужчин принесли огромные охапки хвороста и подбросили их в костер. Яркое пламя взвилось к небу, озаряя окрестность. Женщины снова запели, ритмично ударяя в ладоши; мужчины закружились вокруг костра в стремительной пляске. Праздник возвращения продолжался. Нум остался один на один с Циллой, с этой новой Циллой, которую он едва узнавал и которая внушала ему необъяснимую робость. Девушка с веселым любопытством смотрела на него из-под длинных ресниц, наматывая на палец кончик одной из своих бесчисленных косичек.

— Я так рада, что ты остался жив! — сказала она звучным грудным голосом. — Мы были уверены, что вы оба погибли под развалинами нашего прежнего жилища — ты и мой дед Абахо. Я долго плакала… Слова Циллы пробудили в сердце Нума горячую радость. Он откашлялся, чтобы скрыть охватившее его волнение. Надо было что-то ответить девушке, и ответить немедленно, а он не знал с чего начать. Ему хотелось рассказать ей так много!

Нуму казалось, что не год, а добрый десяток лет прошел с того дня, когда земля заколебалась у него под ногами, а стены Священной Пещеры пошатнулись словно деревья под напором ветра. Знала ли Цилла о том, что весной его едва не растерзал пещерный медведь? Знала ли, что Нум приручил волчонка, что волчонка зовут Як, что люди пришедшие с берегов далекого океана, похитили Яка, и тогда он, Нум, бросился за ними в погоню, спас волчонка и…

Да, да, Цилле все это уже известно. Абахо, ее дед, успел рассказать ей обо всех событиях в жизни двух невольных отшельников. Склонив голову на плечо и глядя в сторону, девушка сказала:

— Я тоже должна сообщить тебе важную новость, Нум! Ты помнишь младшего сына Тани, вождя наших друзей Малахов? Он хочет, чтобы я вышла за него замуж будущей весной!

Нум онемел от неожиданности. Сердце его упало. Он знал, что девушки его племени рано выходят замуж, но Цилла еще недавно, совсем недавно была ребенком, маленькой девочкой!..

— Это он подарил мне такие красивые браслеты, — продолжала кокетливо Цилла. — Они ведь красивые, скажи? Они тебе нравятся? Нум посмотрел на девушку мрачным взглядом. Неужели это правда? Циллу, маленькую Циллу, подругу его детских лет, собирается взять в жены этот верзила и хвастун, отплясывавший с ней прошлой осенью на празднике встречи у Малахов? Нум вспомнил долговязого подростка с еле пробивающимися усиками, которые он поглаживал с важным видом, всячески стараясь показать, что он уже взрослый мужчина. Нечего сказать, нашла сокровище!

— Я иду за моим волком, — хмуро процедил Нум, стараясь не глядеть на Циллу. — Он побоялся прийти сюда вслед за мной. Он меня ждет! Цилла весело рассмеялась. Она отлично видела, что Нум ревнует, что он вне себя от огорчения, и чувства мальчика отнюдь не были ей неприятны.

— Дай мне руку, — сказала она, грациозным жестом откидывая назад свои косы, — я пойду с тобой.

Сколько раз за долгую зиму, проведенную в суровом одиночестве, Нум представлял себе в мечтах тот счастливый день, когда этому одиночеству придет конец!

И вот долгожданный день наступил, но он оказался совсем не таким счастливым и безоблачным, каким рисовался воображению Нума. Мадаи с вежливым вниманием слушали рассказ о нелегкой жизни двух отшельников, но сами они пережили за этот год не меньше приключений и трудностей и торопились поведать обо всем Мудрому Старцу и его ученику. У Мадаев имелось теперь множество общих воспоминаний, которые были чуждыми и непонятными для Нума и Абахо. Прожив несколько месяцев в становище Малахов, Мадаи знали по именам всех членов дружественного племени. Разговаривая, они то и дело ссылались на мнения гостеприимных хозяев, вспоминали их поступки, слова, различные эпизоды совместной жизни. Мадаи переняли у новых друзей ряд приемов и обычаев, находя их более удобными и совершенными, чем те, что были приняты у них до сих пор. Они смеялись шуткам и намекам, которые Нум не мог разгадать. К тому же у племени скопилось множество срочных и неотложнейших работ. Их надо было завершить до наступления суровой зимы. Самые сильные мужчины приводили в порядок пострадавшие от землетрясения жилища, очищая пещеры от обломков и мусора, укрепляя расшатавшиеся своды и стены. Другие чинили и крепили частоколы, защищавшие вход. Женщины торопились сшить для всех зимние меховые одежды, высушить и провялить мясо и рыбу. Старики и дети целыми днями пропадали в лесу, собирая грибы и каштаны, плоды и ягоды, мед диких пчел и съедобные коренья. К вечеру все валились с ног от усталости. Но вместо того чтобы удалиться на покой в свое жилище вместе с семьей, приходилось укладываться спать вповалку на полу одной из немногих уцелевших пещер. Пещера вождя племени была самой обширной и потому самой перенаселенной. Целая орава ребятишек спала в плетеных колыбельках, подвешенных к потолку, и задавала по ночам оглушительные концерты, мешавшие спать взрослым.