В послевоенные годы все сильнейшие бегуны мира тренировались по интервальному бегу немца Гершлера. Это монотонная тренировка, которая рассматривалась лишь как сумма километров, а не как комплексное воздействие на организм, давала преимущество самым старательным и пунктуальным. Гершлер был неоспоримым авторитетом. Интервальный метод считался вершиной тренерской мысли. Один знаменитый бегун сказал тогда: «Меня побьет тот, кто будет тренироваться больше, чем я. А больше, чей я, тренироваться невозможно». Но Куц тренировался гораздо меньше своего именитого соперника. И все-таки побеждал его.
Этого не могли объяснить и говорили об очередном «русском чуде», исключении из правил. Но потом пришли Иван Филин и Сергей Попов, которых до появления Бикилы Абебе называли величайшими марафонцами всех времен. Стало неудобно говорить о феномене-одиночке. Позднее «австралийский маг» Перси Черутти, подготовивший олимпийского чемпиона Герберта Эллиота, скажет: «Мы учились у Никифорова и Куца». Еще позднее эти слова повторит Рон Кларк.
Никифоров создал систему тренировки, качественно отличную от интервальной. Сейчас ее называют вариативной. Смысл ее заключается в повышении общей выносливости спортсмена с помощью многолетних длительных пробежек в относительно невысоком темпе, а на этом фоне — к повышению скоростных кондиций, которые достигаются многократными пробежками в высоком темпе на ограниченных отрезках. Черутти и Лидьярд развили и усовершенствовали систему Никифорова, и сейчас все сильнейшие бегуны мира пользуются в своей тренировке различными вариантами этой системы, хотя сам Никифоров в последние годы постепенно отходил от дел. Мало того, его идеи широко используются для развития выносливости во многих видах спорта, а также в оздоровительных целях, не связанных со спортивными рекордами.
Сказанное вот так, в одном абзаце, это выглядит вполне ясным и простым. Но потребовалось десять лет, чтобы из тумана к хаоса тренировочных планов, бесчисленных методических статей, рекордов, поражений, диссертаций вырисовывались контуры системы. Даже Артур Лидьярд, человек, склонный к регулярной публикации своих идей и соображений, тренер, которому страшно повезло в том, что рядом с ним всегда был такой блестящий и серьезный журналист, как Гарт Гилмор, делающий работу своего кумира достоянием читателей, даже этот умница Артур Лидьярд только после издания своих нашумевших книг «Бег к вершинам мастерства» и «Бег ради жизни» осознал свою работу как цепь в системе, основанной Никифоровым и продолженной Черутти.
Почему же так мало задумывались в смысле деятельности Никифорова? Я внимательно прочитал десятки книг и брошюр о беге на средние и длинные дистанции. Лидьярд, Черутти, Стампфл, Гершлер, сотни имен тренеров и спортсменов, графики, недельные и месячные планы. Все, что угодно, все, кто угодно. Но только нет имени Никифорова. В лучшем случае упоминается, что он был тренером Куца. В толстенькой и неплохо написанной книге о советской легкой атлетике 50-х и 60-х годов Никифоров упомянут лишь в эпизоде, когда Куц попал в Мельбурне в автомобильную катастрофу. В библиографическом справочнике «Литература на русском языке по легкой атлетике (1898–1961 гг.)» среди 4260 названий я нашел лишь упоминание о диссертации Г. И. Никифорова «Методика тренировки в марафонском беге», 1955.
Долго не мог понять я, в чем дело. И лишь после многих встреч и бесед с людьми, близко знавшими Григория Исаевича, начал осознавать, что стояло за его упорным молчанием. Никифоров был несуетлив. Он знал: то, что сделано, останется при нем. А о книге думал он и все рассчитал. Он хотел к семидесяти годам закончить практическую работу тренера и сесть за обобщения. Он всегда выполнял намеченное и знал, что сил и здоровья хватит у него на долгие-долгие годы. Планы нарушил нелепейший случай — сепсис, общее заражение крови.
В Ленинграде я зашел в ветхий домишко, неподалеку от Сенной. Совсем недавно провели сюда паровое отопление, к явному неудовольствию Исаича: он любил топить печку дровами. Я попросил Валентину Ивановну, вдову, показать мне газетные и журнальные вырезки. «Вот они, — сказала Валентина Ивановна, — здесь так много написано про Мариночку, она у нас известный спринтер, даже в Мюнхен ездила». — «А где же про Григория Исаевича?» — спросил я. «Про него не писали».
Про него не писали! Пятнадцать лет занимаюсь я спортивной журналистикой, о ком только не писал. А про Никифорова собрался написать лишь только после его смерти. Даже с новозеландцем Лидьярдом я как-то беседовал в Ленинграде, а рядом стоял Никифоров, у которого я ни разу в жизни не брал интервью. И никто не брал. Он не поздравлял Куца с победой под магниевыми вспышками, не обнимался с Болотниковым и Поповым перед фоторепортерами, он не брал в руки микрофон. Все это было пустяком по сравнению с тем, что он делал, с тем, что он оставил после себя. Боюсь, что Никифоров прекрасно понимал все это и, ничуть не обижаясь, тихо посмеивался над нами.
Монолог профессора Гандельсмана Александра Борисовича, известнейшего физиолога спорта, доктора медицинских наук
«В канун Олимпийских игр в Мельбурне мне предложили поехать в киевское предместье Пуща-Водица, где готовились наши бегуны. Я проводил обследование олимпийцев, наблюдал их тренировки. В первый же день меня поразила легкость, с какой спортсмены справлялись с огромными нагрузками, пробегая за одну тренировку по сорок километров и более.
В те времена никто из зарубежных стайеров и марафонцев не использовал такие тренировочные объемы. Мы услышали о них значительно позднее, когда были опубликованы книги о методе новозеландца Артура Лидьярда. А тогда, в Пуще-Водице, мне как медику и физиологу такая тренировочная работа показалась поначалу убийственной. Мне казалось, что человеческий организм, даже хорошо тренированный, не в состоянии перенести такие гигантские беговые объемы, которые к тому же сочетались с темповым пробеганием длинных отрезков. Позднее группа физиологов провела детальное обследование известного марафонца Ивана Филина, тренировавшегося у Григория Исаевича. Скажу без всякого преувеличения: видавшие виды ученые были потрясены. И было отчего! При тестировании выяснилось, что Филин спокойно переносил такой недостаток кислорода, который для обычного человека был смертельным. Подобная же способность к «бескислородному» существованию была выработана и у других учеников Никифорова.
Физиологи, казалось, были в замешательстве. Как объяснить этот феномен?
Сейчас нам все ясно. Сейчас есть вполне модный термин «реабилитация», который многое объясняет. Например, то, что даже запредельные нагрузки можно переносить, если четко действует система восстановления функций. Будучи глубоко образованным специалистом, Григорий Исаевич уже тогда прекрасно понимал роль восстановительных процессов при тренировке бегуна, о чем мы с ним не раз беседовали. В то же время, обладая глубоко практическим складом ума, он умел отвлеченные, казалось бы, понятия облачать в совершенно прозаические формы — скрупулезная забота о питании спортсменов, их быте, обуви, бане, витаминах, сне.
К сожалению, многие из коллег Г. И. Никифорова обращали внимание лишь на чисто внешнюю сторону его работы. Они порой посмеивались над его яростными схватками с поваром, небрежно зажарившим бифштекс, или с завхозом, не позаботившимся об удобных постелях для спортсменов. По сей день ходит среди старых спортсменов легенды о знаменитом никифоровском овсяном отваре, о его беспощадности к нарушителям режима («после одиннадцати Исаич брал дубину и с ней поджидал опоздавших»), о том, как, выбирая место для тренировки, он руками, пальцами ощупывал каждый метр лесных тропинок.
Я думаю, что питание бегуна, детально разработанное Григорием Исаевичем, потребует еще специального разбора. Теоретически потребности спортсмена в тех или иных продуктах известны довольно давно. Это описано в научной литературе. Практически же почти всякий тренер ограничивается внушением своему ученику — этого нельзя, а это полезно. И все. А Никифоров относился к питанию спортсмена как заботливая и культурная мать к кормлению своего малыша: точно выверено соотношение белков, жиров, углеводов, сегодня столько-то витамина С, а завтра — А. Он сам готовил сложные смеси, с не меньшей тщательностью, чем это делается на детских молочных кухнях. «Организм спортсмена работает с околопредельной нагрузкой, — говорил Григорий Исаевич. — Эта нагрузка обостряет восприятие, организм начинает очень чутко реагировать на питание, которое в одних случаях может привести к катастрофе, в других — серьезно расширить возможности спортсмена».
Вернувшись из Пущи-Водицы, в официальном отчете я написал: «У большинства обследованных спортсменов как в состоянии покоя, так и после тренировок наблюдались положительные реакции, позволившие тренеру уверенно применять большие нагрузки…» Так Григорий Исаевич делом ответил на возникшие в те времена разговоры о необратимых последствиях, которые якобы оказывают сверхнагрузки на организм спортсмена. «Умелая, направленная, точно дозированная реабилитация, — как бы говорил Никифоров, — открывает перед спортсменом огромные перспективы».
Да, это был человек, мысливший широко и смело. И вместе с тем он был «тренером-нянькой» заботливо ходившим за своими воспитанниками. После многих лет знакомства с Никифоровым я пришел к выводу, что такой тип тренера тоже имеет право на существование. Не знаю, может быть, в иных ситуациях этот тренер и был бы противопоказан. Но будь Никифоров другим, он не стал бы первооткрывателем новой эры в тренировке бегунов, эры огромных нагрузок, эры «вариативной тренировки». Мне кажется, что только так, учитывая всякую мелочь и о всякой малости позаботившись лично, можно было подготовить рекорды и медали, перевернувшие представления о возможностях человеческой выносливости.
Создав и выстрадав систему реабилитации, Никифоров пошел дальше. Мы не раз говорили с ним о так называемом «скрытом восстановлении», о мобилизации внутренних ресурсов, облегчающих работу бегуна. Эти ресурсы Григорий Исаевич видел прежде всего в экономичной технике и умелой раскладке бега. Помню, кое-кто из тренеров посмеивался, когда Никифоров часами работал со знаменитым марафонцем Сергеем Поповым над техникой. Они говорили: «Это очередное чудачество: мы знаем технику спринтера, барьериста, а марафонец бежит за счет выносливости». — «Но посмотрите, сколько лишних усилий, — возражал Никифоров, — тратит бегун из-за неправильной постановки стопы или из-за слишком напряженных рук. И теперь помножьте эти усилия на 42 километра!»
Любители спорта помнят бег учеников Никифорова. Общепризнанно, что техника Попова — лучшая среди марафонцев всех времен. Не знаю ни одного стайера, кто бежал бы красивее Болотникова с его длинным, легким, стелющимся шагом. Куц, казалось, бежал тяжеловато. Но причина тому — чисто морфологическая, вызванная особенностями строения поясницы этого спортсмена. Никифоров знал об этой особенности и не пытался изменить стиль Куца. Наоборот, всю технику его бега он скоординировал с этой особенностью, что сделало стиль Куца гармоничным и максимально экономным.
В свое время мне приходилось слышать: «Повезло Никифорову. С таким учеником, как Куц, любой тренер стал бы великим». Позволю себе с этим не согласиться. Более того, берусь утверждать, что бегунов с потенциальными возможностями Куца было и есть немало. А вот Никифоров был у нас один! Мне как физиологу приходилось обследовать очень многих спортсменов. Неподкупная аппаратура засвидетельствовала: наши стайеры Николай Свиридов, Степан Байдюк и Рашид Шарафетдинов ничуть не уступают не своим функциональным возможностям Куцу и Болотникову. А потенциал рижанина Геннадия Хлыстова намного превосходил возможности любого стайера мира. Увы, скромные успехи Хлыстова, Свиридова, Байдюка и Шарафетдинова никак пока не соответствуют их неиспользованным потенциалам.
Мне довелось стать свидетелем филигранной работы Григория Исаевича с Болотниковым в 1960 году, которая завершилась золотой олимпийской медалью, а затем и мировым рекордом. В тот год Болотников достиг такого уровня тренированности, какого ни до, ни после мне не приходилось видеть ни у одного бегуна. В Риме на одной из тренировок к нему подошел новозеландец Питер Снелл, который вскоре стал олимпийским чемпионок на 800 метров, и предложил потренироваться вместе. Они должны были пробежать 10 раз по 1000 метров в околопредельном темпе. После седьмого круга Снелл сошел с дорожки.
На Олимпиаде Болотников завоевал золотую медаль на 10 тысяч метров. Он сам потом признавался, что это была легкая победа. Уверен, что и 5 тысяч метров Болотников выиграл бы в Риме. Но эта дистанция проводилась раньше, чем 10 тысяч, и тренерский совет решил не рисковать. А зря! В ту же осень Болотников предпринял попытку побить мировой рекорд Куца, который простоял четыре года. График рекордного бега был составлен так, чтобы спортсмен мог время от времени расслабляться, отдохнуть, но не за счет резкого снижения темпа, а с помощью инерции скорости, инерции прежнего темпа. Это и есть скрытое восстановление. Болотников был в таком отличном состоянии, что сам без помощи секундомера чувствовал малейшие отклонения от графика и тут же их корректировал. График был спланирован на результат лучше 28.30. В этом ритме спортсмен должен был бежать 24 круга, я 25-й — по самочувствию. Но самочувствие было таким, что Болотников показал результат 28.18,8.
Григорий Исаевич говорил мне тогда, что под выносливостью он понимает не только способность терпеть, переносить нагрузку, но и способность восстановиться в ходе работы.
Он глубоко знал, понимал физиологию, биохимию, гигиену. Но постоянно в течение многих лет поддерживал контакт со мной, утверждая, что помощь биолога необходима тренеру, чтобы не переступить границу допустимых нагрузок. Он требовал от нас объективных данных состояния спортсмена на всех этапах подготовки и, исходя из этих показателей, вносил коррективы в дозирование тренировочных средств.
Еще при первом обстоятельном знакомстве с работой Григория Исаевича мне бросилась в глаза неожиданная деталь. Все отдыхающее в пуще-Водице бегали. Рабочие, инженеры, врачи окрестных санаториев — все бегали. Григорий Исаевич быстро и легко убедил их в универсальной пользе оздоровительного бега. И сейчас, завидев пожилых людей, деловито трусящих в скверах, я вспоминаю Григория Исаевича Никифорова, выдающегося тренера, обойденного суетной славы…»
