Кристалл теперь сопровождал его везде: на улице, в душе, в постели. Как человек не привыкший к украшениям, Данил справедливо полагал, что стоит ему снять подвеску — и она тут же вылетит из памяти. А оставлять камень без внимания он боялся. Пусть уж болтается на шее — так надежнее.

Неделю он с трепетом ожидал вызова в прокуратуру, но тревожного звонка все не было. Данил понимал, что положение весьма зыбко и ему стоит держаться подальше от сотрудников следственной бригады, а также коллег, друзей и родственников покойного — словом, всех потенциальных источников информации. Но хакера Слайдера это не смущало: чтобы выведать чужие тайны, личный контакт не обязателен.

Впрочем, собственное расследование продвинулось немногим дальше, чем официальное. По всему выходило, что Данил — единственный, кому внезапная смерть профессора казалась подозрительной. По версии следствия, трагедия произошла из-за нарушения техники безопасности: взорвался кислородный баллон. Прискорбно, конечно, но ничего удивительного: для реакции с кислородом достаточно даже капли масла, а эти ученые — такие рассеянные. Ни о кристалле, ни о виртуальном шлеме в материалах дела упоминаний не было. Официально лаборатория занималась исследованиями электромагнитной активности в коре высших приматов — это было частью какого-то более крупного проекта, имевшего отношения скорее к медицине, чем к информационным технологиям. Правда, сотрудники отмечали, что шеф частенько задерживался по вечерам, но он всегда был трудоголиком, а в последнее время у него появился дополнительный стимул для столь упорной работы: по слухам, он рассчитывал получить грант на самостоятельные исследования. Если и существовали какие-либо свидетельства внеурочной деятельности профессора — документы, файлы, опытные образцы — они были уничтожены взрывом и пожаром.

В целом, как отмечали свидетели, ничего необычного в поведении профессора не наблюдалось: никаких звонков с угрозами, тайных свиданий, подозрительных визитеров. И в тот злополучный вечер, как уверял охранник, покойный был совершенно один.

Даже убитая горем дочь ученого полностью приняла версию несчастного случая: «Папа в последнее время был рассеян. Я убеждала его отдохнуть, но он только смеялся и говорил, что привык много работать…»

Данил порой и сам был готов смириться с этой версией. Но восьмиугольный камень холодил кожу под рубашкой, напоминая: все не так просто.

А еще ему снились сны — яркие, ошеломляющие, наполненные звуками и запахами — но наутро он помнил только бесконечные вересковые пустоши. Ускользающий терпкий аромат еще долго преследовал его после пробуждения.

Герман появился спустя неделю после того, как Данил узнал о смерти профессора.

— Данька, ты чего такой… зашуганный? — от Германа не ускользнуло, что брат окинул взглядом лестничную площадку прежде, чем закрыть дверь.

— Да так… Мальчишки хулиганят.

— Ты их в лицо знаешь? Я могу звякнуть куда надо. Придет участковый, припугнет колонией — будут тебя за пять километров обходить.

— Да вот еще, ради такой ерунды с ментами связываться! — Данил от души надеялся, что это получилось небрежно, а не испуганно.

Между ним и Германом давно уже не было братской дружбы. По правде говоря, дружбы — равного с равным — между ними не было никогда. Самоубийство отца разделяло их куда надежнее, чем двенадцатилетняя разница в возрасте. В тот день, когда окончательно свихнувшийся Сергей Милославский отравился газом, попытавшись прихватить с собой пятилетнего Даньку, Герману пришлось занять место главы семьи. Формальным опекуном Данила считалась бабушка, мать отца, но она предпочитала заниматься хозяйством, переложив заботы о младшем внуке на плечи старшего.

Нельзя сказать, чтобы Данил не любил Германа, но это была любовь скорее сыновняя, чем братская: почтительная, с толикой снисходительности — так подросшие сыновья откликаются на материнскую опеку. Герман действительно иногда проявлял чрезмерную заботу о брате. Подростком Данил бесился, обзывал его клушей, грозился уйти из дома. Повзрослев, понял, что брат панически боится потерять его, снова и снова переживая ужас того ноябрьского дня: пять шагов от порога до кухни, тухловатый запах газа и — два тела на грязном линолеуме… Понять — понял, но это не добавило доверительности их отношениям. Кто же в здравом уме станет рассказывать отцу (а тем более — матери!) о своей противозаконной деятельности?

Герман пребывал в прекрасном расположении духа: он, наконец, разошелся со своей последней пассией. Младший брат полностью одобрял этот поступок. Лерка была ровесницей Данила, и в конкурсе на самую злобную стерву, не напрягаясь, вошла бы в тройку победителей.

— Напоследок устроила концерт под окнами, — смеясь, поведал Герман. — Кричала, что у нас вся семейка придурков и импотентов. У тебя с ней что-то было, что ли?

— Приперлась ко мне ночью, — с досадой вспомнил Данил. — Пьяная. С тобой поссорилась, искала утешения. Я ее в кухне запер, чтоб не приставала. Ты, Гер, зачем пришел-то?

— Ну ты даешь, — обиделся Герман. — Полтора месяца от тебя ничего не слышал. Я что, к брату зайти не могу?

Данилу стало стыдно. В самом деле, со всеми этими заморочками он ни разу не позвонил Герману.

— Ты бы предупредил хоть, — виновато пробормотал он, пропуская брата в кухню. — У меня к чаю ничего нет. И бардак в квартире.

— Можно подумать, ты бы прибрался ради меня.

Данил рассеянно крутил в пальцах чайную ложечку и вполуха слушал Германа. Разговор не клеился. Обычно младший брат с интересом принимал участие в обсуждении новых проектов старшего, восхищаясь его предприимчивостью, но сейчас мысли то и дело соскальзывали к смерти профессора.

Герман не выдержал первым.

— Ладно, пойду я, — он отодвинул кружку и резко поднялся, едва не опрокинув табурет. — Все равно из тебя слова не выжмешь сегодня. Влюбился, что ли?

— Нет, с чего ты взял?

— В облаках витаешь. И цацку на шею нацепил, явно девчачью. Можно взглянуть?

«Проклятье, надо было рубашку под горло застегнуть,» — спохватился Данил. Но было уже поздно. Попытка демонстративно спрятать камень породит новые вопросы и подозрения.

Впрочем, Герман не особо заинтересовался «цацкой»: небрежно покрутил в пальцах и вернул обратно с вежливо-равнодушным: «Занятная вещица». Закрывая за братом дверь, Данил испытал облегчение.

На следующий день Герман позвонил.

— Дань, слушай… тут такое дело… Ко мне в квартиру пытались влезть — не успели, к счастью, соседи вспугнули. Но ты же знаешь, у меня куча дорогущей техники, а я целыми днями в разъездах. Ты не мог бы у меня пожить? Места навалом, Леркино барахло я выкинул. А тебе ведь все равно, где за компьютером сидеть…

— Найми охрану, — сухо посоветовал Данил. — Сигналку поставь.

— Данька, ну имей совесть. Ты брат мне или одно название?

Попрощались довольно резко, и три дня от Германа ничего не было слышно. Данила начали мучить угрызения совести. Конечно, история с попыткой ограбления — бездарная ложь, квартира на пультовой охране. Но зачем-то ведь Герман ее выдумал. Что если ему нужна братская поддержка, а напрямую попросить постеснялся? Мало ли, вдруг тоскует по этой белобрысой дуре — с Герки станется…

Но прежде, чем чувство вины вынудило Данила взяться за телефонную трубку, страдающий старший брат объявился собственной персоной. Только теперь он выступал в амплуа заботливого отца, обеспокоенного поведением непутевого чада.

— Данил, — Герман укоризненно покачал головой, — почему ты не сказал, что участвовал в проекте «Эртан»?

— В каком… проекте? — севшим голосом спросил Данил.

Но короткое слово — «Эртан» — откликнулось пульсом в горле. Так называл свой мир золотой драконеныш Лэйо.

— Компьютерная игра «Эртан», — спокойно пояснил Герман. — Виртуальный мир нового поколения. Я же тебе говорил в прошлый раз, что собираюсь вложить деньги в любопытный проект — это вот он и есть. Мы планировали открыть публичное тестирование игры через месяц-другой. Уже обо всем договорились, осталось только официальные бумаги подписать. А потом случилась эта трагедия… Кристалл пропал. Я поручил своим людям найти его, они вышли на тебя. Оказывается, ты работал на профессора Гордиенко — я и не знал.