…Взгляд прикован к девушке, чьи тонкие пальцы сжимают рукоять кинжала. На бледном лице нет ни тени сомнения, но в глазах плещется боль — я почти физически чувствую ее, осязаю на вкус, слышу ее запах — я тону в ней. Серебряное лезвие находит свою цель, и меня захлестывает волна боли…

… или наслаждения?

Две реальности сливаются в моем крике.

… Через несколько секунд я начала чувствовать свое тело — первыми отозвались запястья. Рана от кинжала снова заныла.

Дан все еще был не здесь, смотрел на меня — но пока не видел. Зрачки пульсировали, постепенно сужаясь, и с каждым толчком в его глаза возвращался разум.

Я шевельнулась. Он, спохватившись, отпустил мои руки. На его ладони отпечаталась узкая полоска крови.

— Я сделал тебе больно?

— Угу, — рассеянно мурлыкнула я, блаженно жмурясь. — Не волнуйся, так полагается. У меня ведь первая брачная ночь, м?

Дан улыбнулся. «Шутка бестактная, но я все равно тебя люблю», — говорили его глаза.

— Юля…

Я притянула его голову к себе, прячась в поцелуе от того, что он собирался сказать. После хорошего секса часто возникает искушение признаться партнеру в любви, вот только редко это бывает правдой. Мне бы не хотелось, чтобы он утром пожалел о своих словах.

— Юлька, — вывернулся, смеясь. — Дай отдышаться.

— Тогда помолчи.

Он покладисто умолк. Осторожно улегся рядом, примостив голову на согнутой руке. Вторая рука по-хозяйски устроилась на моем животе.

Мне стало немножко не по себе от его взгляда — такого беспредельно нежного, такого счастливого и вместе с тем — властного. «Моя, наконец-то», — говорил его взгляд. А я была ничья. Своя собственная — и то не до конца.

Я прикрыла глаза, отгораживаясь и от этой мысли, и от этого взгляда. Зачем портить мгновения блаженства бесполезной рефлексией?

Все у меня не как у людей, лениво думала я, перебирая пальцы Дана. В кои-то веки оказалась в постели с парнем, который мне нравится, — и то без приключений не обошлось. С другой стороны, могло быть и хуже: некоторые в порыве страсти чуть дворец не спалили, а мне всего лишь продемонстрировали серию веселых картинок из чужих воспоминаний. Кстати, мальчик был симпатичный. На кого-то похож. Очень. И с рыжей девицей я определенно где-то встречалась… А сцена с найрунгом уже утомила, честное слово. Я видела ее со стороны, видела своими глазами, видела глазами Вереска. Осталось только побывать на острие клин…

Глазами ВЕРЕСКА?!

Я резко села, уставившись на человека, который лежал рядом со мной. Ничего похожего. Другие глаза, другие волосы, даже форма черепа другая! Никакой пластический хирург не сделает из Вереска Дана. Но воспоминания были его — в этом я не сомневалась, ведь это мой дар выудил их из его сознания.

— Вереск? — неуверенно спросила я.

Он тоже сел, не удивившись вопросу.

— Я все объясню.

Это он сказал зря. В моем личном хит-параде Самых Ненавистных Мужских Фраз «Я все объясню» уверенно занимает первую пятерку. Где-то между «Это не то, что ты подумала» и «Давай останемся друзьями».

Он дотронулся до моего плеча, я увернулась.

— Юль… Я хотел, как лучше.

Угу. Тоже фраза из хит-парада. Мужчины всегда знают «как лучше», зачем им спрашивать мое мнение?

— Прости, малыш.

Все. Если до этого я была способна на иронию, то «малыш» лишил меня чувства юмора окончательно и бесповоротно. Я-то думала, что уже забыла про обиду, нанесенную Андреем.

— Ты еще скажи, что мы поженимся, заведем ребенка и назовем его Димой! — запальчиво выкрикнула я, вскакивая с кровати.

— Почему Димой? — опешил Дан.

— Значит, по первым двум пунктам возражений нет? — возмутилась я. — Ты уже все решил? Присмотрел домик с садом и гаражом, то есть, простите, с конюшней?

— Юль, ты чего? — спросил он с легкой тревогой. — Какой гараж? Какая конюшня?

— Ничего.

Я устремилась в гардеробную. Дан последовал за мной, остановился на пороге. Собственная нагота его, похоже, ничуть не смущала. Оно и понятно: будь у меня такой пресс, я бы тоже демонстрировала его при каждом удобном случае. Но сложно, согласитесь, сердиться на мужчину и при этом то и дело пялиться на его… гм… пресс. Неубедительно получается.

— Дан, сделай одолжение, — буркнула я, отворачиваясь. — Оденься.

Он не стал задавать вопросов — молча исчез и вернулся уже в брюках и рубашке.

— Я просто хотел знать, как ты относишься ко мне, а не к Вереску.

— Ты и есть Вереск!

— Не совсем. Вереск — это я в теле Кристофа белль Гьерра, с его воспоминаниями, умениями и навыками. Я не знаю, что произошло, случайно или по чьему-то умыслу я оказался в теле полуэльфа. Полагаю, сам Кристоф все-таки умер от лунной лихорадки, но это лишь мои догадки. Мы с ним были во многом похожи — возможно, потому я и прижился так прочно в его голове. Но в нем было слишком много эльфийского — такого, что я не мог бы принять, даже если бы очень постарался.

— Трогательная история. Пару месяцев назад цены бы ей не было, — пробормотала я, ожесточенно копаясь в стопках одежды на полках.

Рубашку я нашла на вешалке, но куда Лаисса могла засунуть джинсы? Смотреть уже не могу на все эти платья и побрякушки!

— Я хотел, чтобы ты видела во мне меня — настоящего меня, а не смазливого полуэльфа, которому красивые глаза и приятный голос достались от природы.

Черт, ну где они? Я широким жестом смахнула вещи на пол. Джинсы оказались закопаны в самой глубине. Вот поганка! Наверняка специально запрятала!

— Ты и так постоянно сравнивала меня с ним, и я в этом сравнении проигрывал, правда?

Неправда. Но теперь ты этого уже не узнаешь. Доволен?

— Если бы я сразу рассказал правду, я бы сошел с ума, ревнуя тебя к самому себе. Каждый поцелуй мучил бы меня вопросом, кому он предназначался: мне — или ему?

Я застегнула брюки, сунула ноги в туфли.

— Сегодня я целовала тебя, не сомневайся. Надеюсь, ты удовлетворен, потому что это был последний раз.

Дан посторонился, выпуская меня из гардеробной.

— Что мне сделать, чтобы заслужить прощение? — примирительно улыбнулся. Знал, паршивец, что нравится мне, и не верил, что я способна всерьез разозлиться из-за такой мелочи.

— Ты можешь делать все, что угодно, — заверила я, открывая входную дверь. — Но это не изменит того факта, что ты меня обманывал.

— Ты уходишь?

— Пойду скажу Фернанду, что согласна, — сквозь сарказм прорвалась горечь. — Он, конечно, тоже лицемер, но у него хотя бы нашлось мужество признаться в этом самостоятельно.

Еще одна бестактная шутка, ничего больше. Но Дан побледнел, будто на моем пальце уже красовался фамильный перстень белль Хорвелл. (Полцарства отдам за последние слова принца!)

— Ты ведь это не всерьез?

Он стоял передо мной — встревоженный, растерянный, с растрепанной прической и в растрепанных чувствах. И мне все еще хотелось поцеловать его в солнечное сплетение. Или хотя бы просто взять за руку. Или… Черт, он мне правда нравился. Но я разрывала отношения за меньшее, а у нас еще даже не было никаких отношений.

— Ключ на столе. Закрой дверь, когда будешь уходить.

Женька вошел без стука, ожидая застать друга торопливо приглаживающим волосы перед зеркалом. Но Дан не потрудился даже застегнуть рубашку. Он валялся на измятой Юлиной кровати, положив руки под голову, и флегматично созерцал потолок.

— Я смотрю, секс удался, — скептически хмыкнул белль Канто. — Юлька в ярости, ты в депрессии, все как полагается.

— Секс был потрясающий, — вздохнул Дан. — А потом Юля узнала, что Вереск — это я. И, что самое скверное, узнала не от меня.

Женька развернул стул спинкой вперед, сел рядом с кроватью. Разговор, кажется, предстоял долгий. И любопытный.

— Даже не знаю, что тебе сказать, друг, — с плохо скрываемой иронией протянул он. — То ли посочувствовать, то ли последовать Юлькиному примеру. Мне-то ты тоже ни в чем не признался.