Мои ощущения себя в этом мире, переживания пугали меня и не позволяли делиться ими ни с кем. Возможно, рядом просто не было человека, которому знакомы подобные переживания.

В мою жизнь стали входить воспоминания каких-то строк и иногда даже целых страниц. Я не могла понять, где я их видела. Порой эти листы были записаны странными знаками, но почему-то я понимала их и свободно прочитывала.

Чтение занимало много времени. Вернее сказать, несколько лет я не могла представить себя без раскрытой книги. Библиотека, которая в нашем доме заполняла много места, была собрана многими членами семьи. Там можно было найти даже книги, изданные задолго до революции и принадлежавшие моим дедушке и бабушке. Папа собирал книги по философии, мама – по театру и модную художественную литературу. В комнате бабушки хранились очень интересные для меня книги, и время от времени мне разрешали их брать.

Читать вечером запрещалось, чтобы не портить глаза, я пряталась с книгой под одеяло. В другое время, оставаясь одна, я прочитывала те тексты, которые возникали передо мной. Поначалу это было непростое занятие. Возникающее слово никак не хотело удерживаться и, как только я прочитывала несколько букв, менялось или растекалось. Затем я научилась удерживать целую страницу, но и она стремилась уплыть или раствориться. Много времени понадобилось для того, чтобы научиться останавливать их и закреплять в пространстве. Иногда уже прочитанный текст вдруг разбегался и плыл, и вместе с этим расплывался и его смысл в моей голове. Доходило до головокружения и звона в ушах. Через некоторое время я поняла, что когда буквы становились не солнечные, а голубые, надо было отпускать текст до следующего вечера. Перегрузки прекратились, и ушли головокружения.

Такое чтение еще больше отделило меня от окружающих. Как я могла рассказать им о том, что читала? Порой страницы текста становились экраном, на котором разворачивались события. Время сменялось. В некоторых событиях я ощущала себя действующим лицом, иные были о будущем.

Некоторое время моим детским увлечением были рассказы о жизни индейцев. Я зачитывалась книгами Серой Совы и других авторов, пишущих о быте и обычаях этого древнего народа. Потом мне попалось «Двадцать лет среди индейцев», кажется, так называлась книга. Я полностью погрузилась в мир этих удивительных людей, суровой и простой природы. Жизнь этого гордого народа очень сильно отзывалась во мне. Война, вытеснявшая их с древней территории, казалась мне просто ужасной.

– Как могли варвары вытеснить великую культуру, более древнюю и гармоничную? – думала я.

События жизни индейских племен сопровождали и мои сны. Я знакомилась с их культурой и становилась одной из них. Я просыпалась и опять перечитывала моменты, которые запечатлела бумага. Но многое из того, что я узнавала в своих снах, не было описано в этих книгах.

Более всего меня привлекала их вера в то, что любое действие может отразиться на судьбе племени и последующих семи поколений. В некоторых племенах не существовало физических наказаний. С провинившимся проводили долгие беседы старейшины племени, пока он не осознавал всех последствий своего поступка.

Индейцы интуитивно понимали, что все в жизни переплетено и каждый находится в живой пульсирующей Вселенной, где все вещи взаимосвязаны и взаимозависимы. Человеку необходимо научиться встраиваться в ритм и не нарушать гармонию поспешностью.

Прослеживая свою связь с животным или птицей, индейцы перенимали силу, ловкость или мудрость тотема. Это было мне так созвучно! Я почувствовала зверя, который близок мне, и стала учиться единению со Вселенной через этого зверя. Много позже я узнала, что такие медитации практикуют на Востоке. Становясь зверем, я ощущала гибкость его тела, стремительность бега. Улучшились обоняние и слух. Вместе с тем, пришло ощущение гармонии и внутренняя сила и спокойствие.

Во Вселенной все имеет свою силу. У каждой мысли есть своя энергия и жизнь, она обладает формой и субстанцией в мире причин и следствий. В зависимости от того, сколько силы, страсти или ярости мыслителя вложено в нее, она создает различные колебания в энергетической решетке вселенной. Такие колебания могут притягивать определенные ситуации, создавать или отталкивать их. Мои мысли имели силу, и я притянула встречу.

Туристическая группа, где я занималась, поехала в Польшу. На вокзале в Кракове мы встретили группу индейцев. Их лица, одежда, спокойствие, которое так контрастировало с беспокойной толпой, усаживающейся в поезд, поразили меня. Они как будто и не торопились ехать. Их мощное свечение, объединяющее всю группу, казалось, должно было быть видно всем. В них чувствовалось много от великих гор, что возвышаются над бурлящим потоком. Целые века они жили совсем в другом измерении. Находясь среди множества снующих людей, они оставались в своем, замедленном времени. Суровое спокойствие и мудрость шли от вождя. Я встретилась с ним глазами – таких глаз я еще не встречала. Так получилось, что купе, в котором я ехала, остановилось рядом с индейцами. Мое окно оказалось как раз напротив них. Индеец с большим опереньем внимательно посмотрел на меня. Поезд двинулся, медленно набирая ход, и индейцы еще долго были мне видны – я высунулась в окно и смотрела на глаза вождя.

Мне так хотелось стать такой же сильной духом и мужественной, как эти люди.

Много лет назад, когда я еще училась в начальной школе, я услышала по радио передачу о путешественнике. Он много плавал в дальние страны и описывал животных и растения, которые встречал. В то время еще не было фотографии, и из-за того, что он не умел рисовать, географическое общество не признало его открытие достоверным.

Передача очень сильно повлияла на меня. Я начала рисовать.

Для начала я стала срисовывать всякие сложные картинки и портреты с книг. Постепенно копирование стало удаваться мне хорошо. Я немного успокоилась: я смогу срисовать достаточно похоже то, что мне нужно. Эти навыки меня устроили, так как о настоящем рисовании с натуры, с учетом перспективы и много другого я еще не знала.

Вместе с папой я проводила долгие часы, обучаясь фотографии. Это было великое таинство, когда мы поздно вечером разводили реактивы и садились печатать фотографии. Папа купил мне фотоаппарат, и я фотографировала. Эти пленки мы проявляли и печатали, сидя в ванной комнате под освещением специального фонаря. Вся кухня была заполнена этими снимками, которые под утро высыхали и скручивались. Таинство появления на чистой бумаге изображений завораживало меня. Красный свет фонаря создавал то таинственное освещение, которое было мне знакомо по путешествиям вне тела.

Школьный этап моей жизни не был столь безоблачен, как жизнь в детском саду. Впрочем, я кое-чему научилась и помимо принудительного обучения странным дисциплинам, которым не верили даже некоторые учителя. История оставила во мне только негатив. Я могла сверить истину событий и во многом видела подтасовки и обман. Теория Дарвина приводила меня в отчаяние – как можно изучать такой бред, который выбросил и подтасовал всю историю?

Математика, которой в нашей спецшколе было более чем достаточно, порой приводила меня в шок. Слишком тяжело было запоминать понятия, полностью оторванные от жизни.

Мне кажется, что существуют определенные дисциплины, цель которых – полностью оторваться от жизни и создать определенное пространство, сотканное из стерильных мыслей и рассуждений. Можно много говорить и рассуждать о том, как жить, но жить в реальной жизни не уметь или просто не давать даже этому учиться. Десять лет учат детей всяким научным дисциплинам, а когда наступает пора выходить во взрослую жизнь, оказывается, что они не готовы. Жить никто не учит, все стараются научить довольно отвлеченным понятиям. Несомненно, обучение – это зарядка для мозгов, но оно еще и внедряет в наши головы представления, которые разъединяют нас с душой и делают просто душевными инвалидами.