— Яков Иванович Осипов говорит, что пора п меня зачислять в моряки, — шутил Коченов. — Два из трех полков — морские!..
Между тем с 3-м морским полком происходило примерно то же, что пережил в начале Одесской обороны 1-й морской. Краснофлотцы, отлично показавшие себя в десанте, не умели и не любили окапываться и вообще были не в ладах с сухопутной тактикой, не знали многого, от чего зависит стойкость в обороне.
Все это имело неприятные последствия: 26 сентября противник, атаковав наш правый фланг за Большим Аджалыкским лиманом, выбил моряков из Новой Дофиновки. Правда, ненадолго: через шесть часов морской полк, поддержанный огнем кораблей, вновь овладел этим селением, нанеся врагу значительный урон. Подтверждалась уже известная нам истина: моряки, только начинающие воевать на суше, сильнее в атаке, в наступлении, чем в обороне.
Коченову пришлось, как это было сделано в свое время в полку Осипова, заменить и в 3-м морском часть командного состава армейцами, более подготовленными тактически. В полк добавили пулеметов, влили человек четыреста пехотинцев из нового маршевого пополнения. С разрешения командарма Коченов пошел и на такую меру: моряки побатальонно выводились на два-три дня в тыловой район для практической учебы. Результаты не замедлили сказаться.
— Освоились морячки в окопах, — докладывал, вскоре командир 421-й дивизии.
Тем временем противник, усилив свой левый фланг, 28 сентября предпринял наступление вдоль восточного берега Куяльницкого лимана — на Гильдендорф, одновременно атакуя на перешейке между Куяльницким и Хаджибейским лиманами.
Это наступление было сорвано решительными действиями наших частей. В числе трофеев дивизии Коченова оказалось 40 станковых пулеметов, более 250 винтовок, два десятка автомашин.
Героями дня стали артиллеристы, особенно 134-й гаубичный полк майора И. Ф. Шмелькова. По вражеской пехоте били также находившиеся на этом участке зенитчики. А из Западного сектора, как уже бывало в августе, поддержал соседей через Хаджибейский лиман артполк майора П. И. Полякова. Сосредоточенный огонь артиллерии остановил наступающего врага, заставил залечь и предрешил успех последовавшей затем контратаки.
Отбита была и еще одна попытка противника потеснить нас за Большим Аджалыкским лиманом, у Новой Дофиновки.
29 сентября в Одессу были доставлены из Новороссийска необходимые для нового контрудара снаряды. Я закончил подготовку боевого приказа и составил плановую таблицу наступления в Южном секторе. Назначалось оно на 2 октября. Но произошли события, изменившие наши планы.
В ночь на 1 октября в Одессу прибыл из Севастополя на быстроходном катере заместитель наркома Военно-Морского Флота вице-адмирал Г. И. Левченко. Он давно уже находился на Черном море и за время Одесской обороны бывал у нас неоднократно. Однако в этот раз Гордей Иванович, как оказалось, спешил сюда по совершенно особым причинам.
Немедленно по прибытии Левченко собрался Военный совет оборонительного района. На заседании, как обычно, присутствовали начальник штаба ООР Г. Д. Шишенин и командарм Г. П. Софронов, был приглашен также командир военно-морской базы И. Д. Кулешов. Уже по экстренности созыва этого ночного заседания чувствовалось, что возник какой-то вопрос исключительной важности. Причем он не мог быть связан с обстановкой на одесском плацдарме: тут не происходило ничего особенного.
Когда заседание окончилось, меня вызвал Гавриил Данилович Шишенин.
— Одессу оставляем, — глухо сказал он. — Адмирал Левченко привез директиву Ставки…
Вскоре я смог сам прочесть этот документ.
"…В связи с угрозой потери Крымского полуострова, представляющего главную базу Черноморского флота, — говорилось в директиве, датированной 30 сентября, — и ввиду того, что в настоящее время армия не в состоянии одновременно оборонять Крымский полуостров и Одесский оборонительный район, Ставка Верховного Главнокомандования решила эвакуировать Одесский район и за счет его войск усилить оборону Крымского полуострова".
Дальше следовали пункты с вытекавшими из этого решения практическими указаниями. Первый из них гласил:
"Храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам Одесского оборонительного района в кратчайший срок эвакуироваться из Одесского района на Крымский полуостров".
Командующему 51-й армией предписывалось бросить все силы для удержания Арабатской стрелки, Чонгарского перешейка, южного берега Сиваша и Ишуньских позиций до прибытия войск ООР; командующему Черноморским флотом — приступить к переброске войск и материальной части ив Одессы в порты Крыма. Вооружение и армейское имущество, которое нельзя эвакуировать, надлежало уничтожить.
Иногда приходится читать, что решение Ставки оставить Одессу явилось для участников обороны и даже для ее руководителей неожиданным. Но спорю, может быть, для кого-нибудь оно было именно таким. Однако про себя сказать этого не могу. Развитие событий на юге за предшествовавшие дни постепенно подготавливало и к такой возможности.
Пусть в общих чертах, без подробностей, но мы знали, какое положение складывается в Крыму, уже отрезанном на суше и связанном с остальной страной, как и наш плацдарм, лишь морем. А если немцы ворвутся в Крым, как снабжать тогда Одессу? И оправдано ли распыление отнюдь не безграничных морских транспортных ресурсов уже сейчас, когда и для питания армии в Крыму, очевидно, необходимы крупные перевозки с Кавказа? Такие мысли волей-неволей возникали при взгляде на карту, если отвлечься от того, что происходило на самом одесском плацдарме.
Да, мы могли удерживать его и впредь — сейчас в этом не было никаких сомнений. Но только при бесперебойном сообщении с Большой землей. Причем доставлять оттуда кроме боеприпасов требовалось также и продовольствие, фураж, горючее — наличные запасы всего этого почти иссякли.
А обстановка на черноморских коммуникациях становилась все более сложной. У противника появились самолеты, охотящиеся за нашими судами. В памяти свежи были тяжело пережитые потери кораблей в день высадки десанта и раньше. И уже не раз приходило на ум: если так пойдет дальше, не приведет ли удержание Одессы к слишком большому, не восполнимому в условиях войны ослаблению Черноморского флота?
А из директивы Ставки выяснилось и другое: сил 51-й армии недостаточно, чтобы удержать Крым. Адмирал Левченко, который только что сам был на севере Крымского полуострова, сообщил, что наши войска отходят на Ишуньские позиции, где нет надежных оборонительных сооружений.
Быстрое оставление Перекопа потрясло нас и казалось непонятным: он с юности вошел в сознание как неприступная твердыня. Но раз уж так вышло, что мы не удержались на Перекопе и есть угроза потерять Крым, дальнейшее пребывание целой армии под Одессой становилось неоправданным.
В такой обстановке представлялось разумным, обоснованным предложение, которое внес в Ставку Военный совет Черноморского флота — это он поставил перед Верховным Главнокомандованием вопрос об оставлении Одессы. Приморская армия продолжала сковывать крупные силы противника. Сейчас — более крупные, чем когда-либо раньше. Однако для обороны Крыма она стала еще нужнее.
Слов нет, после того как армия вместе с флотом отстояла Одессу, после того как мы уверились, что не пустим в нее врага, сдавать город было неимоверно тяжело. По-человечески я понимал тех, кто, получив директиву, еще не хотел верить, что наш уход отсюда неизбежен. Как сказал Шишенин, моряки, а также секретарь обкома партии А. Г. Колыбанов надеялись убедить Ставку и командование флота, что оборону города надо продолжать. Им хотелось верить: Крым выстоит и без наших дивизий, как выстояла в свои критические дни Одесса.
Заседание Военного совета, прерванное, чтобы проанализировать создавшуюся обстановку, возобновилось через несколько часов. Поборов свои чувства и шире взглянув на вещи, все уже были готовы обсуждать способы выполнения новой задачи в практическом плане.
Задача эта была труднейшей, на первый взгляд — почти невыполнимой. Услышав от Шишенина "Одессу оставляем", я невольно подумал: "А как уйдем?"
