Родина посмертно удостоила Нину Онилову звания Героя Советского Союза. Ее могила на Кладбище коммунаров стала одной из севастопольских святынь.

* * *

В госпитале у меня было вдоволь времени для раздумий.

Нередко вспоминались события первой Севастопольской обороны, и каждый раз возникало ощущение, что они как бы соприкасаются с происходящими теперь. Думалось о знаменательной исторической судьбе города, который вновь, как и в прошлом столетии, олицетворял русскую стойкость, русскую доблесть.

Газеты приводили слова Льва Толстого: "Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…" Это казалось написанным про наши дни.

Наверное, как и многие, кому представилась такая возможность, я перечитал в госпитале толстовские рассказы, написанные почти девяносто лет назад. И невольно задержался на фразе, которой начинается у Льва Николаевича "Севастополь в мае": "Уже шесть месяцев прошло с тех пор, как просвистело первое ядро с бастионов Севастополя…"

Бросилось в глаза совпадение сроков — и сейчас к маю должно было исполниться полгода с того дня, когда на подступах к городу прогремели первые орудийные выстрелы. Продлится ли вражеская осада до мая?.. В январе я, вероятно, сказал бы, что весь Крым будет освобожден гораздо раньше. Да, пожалуй, такой вопрос не мог тогда и возникнуть. А в марте я затруднялся ответить на него. Надеялся, что все станет яснее, когда выберусь из госпиталя.

Армиям, стоявшим на Керченском полуострове, продвинуться дальше Ак-Монайского перешейка все еще не удалось. Теперь, как говорили, их задерживала весенняя распутица в крымских степях. Когда она, эта распутица, тут кончается? Должно быть, не позже апреля. Если так, то как раз к маю могли развернуться решающие бои.

Навещавшие меня сослуживцы делились своими заботами, связанными с ожидавшимся — когда настанет для этого момент — переходом в наступление. Ковтун рассказывал, какие принимаются меры, чтобы получить недостающие транспортные средства — автомашины, тягачи, повозки, коней. А Николай Кирьякович Рыжи сообщил как-то, что они с начальником штаба артиллерии Васильевым обсуждали возможность передвижения на новые позиции, которые армия займет, корабельных орудий, стоявших с декабря на Малаховом кургане, у Максимовой дачи и в других местах и служивших хорошей подмогой нашей полевой артиллерии. Только вот, сомневался начарт, даст ли флот взять эти батареи от Севастополя?

Надежда на то, что Приморская армия скоро соединится где-нибудь у Бахчисарая или на внешнем обводе севастопольских рубежей с войсками Крымского фронта, приглушала постоянные тревоги за положение со снарядами, продовольствием, горючим. Ограниченные морские перевозки едва покрывали текущий расход всего этого. Создать на нашем плацдарме страховочный осадный НЗ — хотя бы боеприпасов — никак не удавалось. Но теперь уж, думалось, продержимся, сколько осталось, и без него.

И все же после стольких неудач с наступлением со стороны Керчи уверенности, что оно начнется, как только подсохнет степь, не было. Противник имел сейчас в Крыму больше сил, чем в январе. А в том, что гитлеровцы будут зубами держаться за Крымский полуостров, сомневаться не приходилось. И конечно, Манштейн мог попытаться опять захватить инициативу. Следовало полагать, наше командование в Керчи это учитывает…

Не знаю, как вели себя в это время немцы там, перед Ак-Монайскими позициями, а под Севастополем они, судя по многому, что до меня доходило, вновь начали активничать. В январе были лишь упорное сопротивление нашим атакам да методический обстрел. Теперь же противник сам завязывал то на одном, то на другом участке местные, прощупывающие бои и иногда даже вклинивался в нашу оборону. Перед фронтом СОР все чаще отмечались действия неприятельских разведгрупп.

А что вновь усиливаются удары по городу, можно было заметить, не выходя из палаты. Правда, вражеские снаряды в эту часть Севастополя не залетали, но бомбы часто падали вблизи госпиталя. Однажды здание тряхнуло так, что сперва подумалось: прямое попадание. Однако прямого все-таки не было. Бомба разорвалась в нескольких метрах от стены противоположного крыла, повредив угол, выбив окна.

После этого случая начсанарм Соколовский долго уговаривал меня перебраться в инкерманский подземный госпиталь, обещая там покой и тишину. Я решительно отказался, считая ППГ-268 самым лучшим для себя уже потому, что он ближе других к штабу. Тут меня могли регулярно навещать товарищи.

В марте наш разведотдел получил сведения, будто немцы готовятся выбросить под Севастополем воздушный десант. После того как врагу не удалось прорвать севастопольские рубежи двумя длительными штурмами, мысль о десанте позади них, в тылах обороны, представлялась, в общем, логичной. И можно было даже без карты назвать по крайней мере два-три места на нашем плацдарме, наиболее, уязвимых в этом отношении.

Командование армии срочно разместило в этих районах некоторые части из второго эшелона. Майор Ковтун засел за разработку инструкции, где определялось — исходя из опыта войны и местных условий, как должны действовать в случае выброски десанта наши войска. До тех пор мы такого документа не имели. Проект инструкции обсудили у меня в палате.

Предчувствие надвигающихся событий делало пребывание в госпитале, и без того опостылевшее, все более тягостным. Ходил я еще не слишком твердо, досаждала одышка, но сидеть мог, голова была ясной. Начал доказывать врачам, что для штабной работы уже годен и, значит, пора выписываться.

Убедить в этом Валентина Соломоновича Кофмана (дать "добро" должен был он) удалось лишь к концу марта. Возражать против такой формальности, как назначение мне трехнедельного отпуска, я уж не стал: какие там отпуска в Севастополе! Однако пришлось спорить еще и с командармом: узнав заключение медицинской комиссии, Иван Ефимович склонен был отнестись к отпуску вполне серьезно.

Помирились на том, что я несколько дней поживу "на городской квартире", в домике-мазанке по соседству с КП, и буду исподволь входить в дела.

Никогда еще с начала обороны я не видел Севастополя таким, как в тот день, когда, распрощавшись наконец с госпиталем, ехал на машине к нашему КП.

Город заливало весеннее солнце. Ослепительно искрилась просвечивающая между зданиями голубизна бухт.

А улицы казались прибранными, словно перед праздником: чисто выметена мостовая, побелены стволы деревьев, свежей краской блестят скамейки в скверах.

Обгоняя шагающих по тротуарам пешеходов, весело позванивали аккуратные маленькие трамвайчики. Мелькнула афиша кинотеатра. На бульваре женщины высаживали цветы. Около них, на дорожке, посыпанной ярким желтым песком, играли дети…

Если бы не фанерные щиты, которые маскировали поврежденные фасады домов и закрывали выбитые окна, если бы не доносящиеся время от времени раскаты орудийных выстрелов, то на этих опрятных, спокойных на вид улицах, пожалуй, можно было забыть, что фронт рядом, а город уже пять месяцев в осаде. Какие же, думалось мне, понадобились усилия, чтобы при непрекращающихся бомбежках, под артиллерийским обстрелом навести вот такой, прямо-таки сверкающий порядок! И какое желание его поддерживать! Впечатлениями об увиденном по пути из госпиталя я смог сразу же поделиться с военкомом штарма Глотовым. Улыбающийся Яков Харлампиевич встретил меня у калитки домика в Крепостном переулке, где я, как обещал командарму, должен был немного пожить, не впрягаясь в работу. — Да, Севастополь, несмотря ни на что, все хорошеет, — подтвердил Глотов, когда мы уселись в моей комнате на том самом диване, с которого в январе Соколовский увез меня на операционный стол. — Не удивительно, что и вы поразились с непривычки. А в войсках командиры говорят: "Отпустишь бойца в город на три-четыре часа, и он живет этим месяц!" Что бы ни услышал красноармеец от товарищей, от шефов, разве рассчитывает он увидеть в десяти километрах от передовой чистенькие людные улицы, обычную городскую жизнь? В парикмахерской его без очереди в кресло усадят, настоящим одеколоном освежат. Хочешь сфотографироваться на память — пожалуйста в фотоателье. Можно даже, как до войны, сапоги почистить у чистильщика. Уже появились эти усатые стариканы в тихих уголках. И таблички повесили: "Фронтовикам — бесплатно". Да мало ли еще нового! Давно "Панораму" для публики открыли. На улице Карла Маркса с самого утра работает подземный кинотеатр. Хотели открыть и обыкновенный, на поверхности, да в него, едва успели отремонтировать, опять бомба попала, хорошо, что в пустой… А в помещении Картинной галереи теперь Музей второй Севастопольской обороны — история не отстает от жизни. Из частей по возможности организуют туда экскурсии.